Это утро начинается с настойчивого жужжания мобильного на прикроватной тумбочке. 

— Анют, привет! Выручай, — звучит в динамике бодрый голос отца, стоит мне поднести телефон к уху. — Мне нужны документы из сейфа в доме. Позвонишь, когда будешь на месте, я тебе код продиктую. 

— Пап, насколько срочно? — мямлю в ответ, отчаянно пытаясь проснуться. 

Накануне я сдала финальный экзамен летней сессии, и мы с девчонками отметили это громкой вечеринкой в клубе. И хотя я почти не пила, в свою квартиру попала уже на рассвете — следила, чтобы мои захмелевшие подруги благополучно разъехались по домам. 

— Срочно, Анют. Нашли тут хорошего врача для Варюши. Он просит результаты ее старых анализов, а они в Москве остались. У нас прием через три часа, — отец вздыхает. — Мы с Мариной не хотели тебя дергать, знаем, что у тебя сессия, но Илья трубку не берет. А доверять код от сейфа чужим людям не хотелось бы. 

При упоминании имени сводного брата мое сердце привычно пропускает удар, но я быстро гашу этот признак эмоциональной слабости. Хватит. Все в прошлом. У него все прекрасно, и ему давно нет дела до старых обид. Иначе за четыре года, которые прошли с момента нашей последней встречи, он бы как-то себя проявил, правда?

— Ладно, пап. Я сейчас соберусь и поеду. Передавай Марине и Варюше привет.

Сбросив звонок, несколько минут рассеянно гипнотизирую потолок уютной студии в центре Москвы. Отец подарил мне собственную жилплощадь на восемнадцатилетние, чтобы я, поступив в университет, не моталась из Подмосковья в город и обратно каждый день. Вроде бы, это только вчера было, а по факту через пару недель будут отмечать первый год самостоятельной жизни. Как летит время… 

Сладко зевнув, заставляю себя подняться с постели. Искушение отключить телефон и поспать еще полчаса чересчур сильно, но просьба отца, конечно, не позволяет мне поступить таким образом. В конце концов, речь идет о здоровье моей трехлетней сестренки, которую я обожаю.

У Вари, которая родилась у отца в браке с Мариной, с детства легкая форма астмы. Поэтому год назад папа купил апартаменты на побережье, чтобы малышка дышала свежим морским воздухом, и теперь на юге они бывают едва ли не чаще, чем в Москве. Если бы не семейный бизнес, наверное, переехали бы окончательно.

Наспех принимаю душ, фиксирую слегка влажные волосы на затылке резинкой и, натянув любимые джинсы и футболку, выбегаю из квартиры. Если повезет и не встряну до Новорижского в пробку, смогу вернуться обратно к обеду и еще немного посплю до того, как активизируются подружки. Мы с ними вечером собирались сходить на новый арт-хаусный фильм в летний кинотеатр. 

Навигатор в машине показывает, что до родительского дома на Новой Риге ехать пятьдесят минут. Когда-то я жила в нем с мамой и папой, но пять лет назад мама умерла, а папа быстро нашел ей замену. Так в моей жизни появилась мачеха Марина, как позже выяснилось, не злая, а очень хорошая, и сводный брат Илья.

Несмотря комфортную температуру в салоне, тело пробирает озноб, когда в памяти всплывают мучительно-яркие воспоминания из далекого прошлого. 

Я была трудным подростком: трудным, дерзким, отчаянно жаждущим внимания, которое не получала ни от вечно занятого бизнесом отца, ни от матери, проводящей большую часть года на заграничных ретритах. Когда мамы не стало, мы с папой стали близки как никогда. Но, погоревав два месяца, он с головой ушел в работу и, как оказалось позднее, в новые отношения. А я снова слетела с катушек: прогуливала школу, начала курить и выпивать. И то, что отец через полгода после смерти мамы привел в дом другую женщину с сыном старше меня на четыре года, ситуацию не улучшило. 

Илья оказался моей полной противоположностью. Я была мелкой коротышкой, он — плечистым великаном. Мои волосы отливали золотом, его были темнее воронова крыла. Я всегда росла в достатке, они с матерью долгое время едва сводили концы с концами. Я училась в частной британской школе, перебиваясь с двоек на тройки, он — на первом курсе университета, куда поступил на бюджет по результатам блестяще сданного ЕГЭ. Отца вызывали в школу, чтобы пожаловаться на мое поведение, матери Ильи вручали благодарственные грамоты за успехи сына. У меня почти не было подруг, он был душой компании. Я после школы болталась без дела, он после пар играл в университетской команде по волейболу и подрабатывал на автосервисе. Я была обычной и скучной, он — абсолютно исключительным во всем и для всех. Под одной крышей мы провели три месяца, каждый день из которых был для меня пыткой и напоминанием, что в собственном доме я стала лишней. Отец, который всегда мечтал о сыне, души не чаял в пасынке. А я… Я оказалась никому не нужна. 

Это сейчас я понимаю, что тогда вела себя ужасно, что сама выстраивала стену в отношениях с папой, что ревность к мачехе и ее сыну застилала мне глаза, но в четырнадцать мне казалось, что я осталась один на один со своим горем — без матери и почти без отца, которого больше интересовала новая семья, чем непутевая дочь. 

«Через триста метров поверните налево, а потом поверните направо».

Механический голос навигатора вырывает меня из омута воспоминаний. Я сбрасываю скорость. Делаю погромче звук в динамиках. Пытаюсь подпевать популярному хиту, чтобы вытеснить из головы тяжелые мысли. С чего вообще упоминание сводного брата в беседе с отцом лишило меня покоя? Да, с Ильей мы не виделись уже очень давно, но его имя отнюдь не табу в нашем доме. Его по-прежнему обожают все без исключения, а его успехами отец гордится так, словно он его родной сын… 

Бессильно вздохнув, сворачиваю на дорогу, ведущую к дому. Здесь воспоминания становятся еще ярче, еще болезненнее. Наверное, я даже знаю, почему — мы с Ильей снова на одной территории, и слова отца это подтвердили. Он закончил специалитет в Ростове и вернулся в Москву. Нас больше не разделяют две тысячи километров, и моя вина, настоянная на четырех годах его молчания, теперь ощущается особенно горько. 

Это все, конечно, глупости, вызванные моей неуверенностью в себе. Для Ильи все сложилось наилучшим образом, и, вполне возможно, он даже не помнит всего, что я тогда сделала и наговорила. Это для меня тот последний день до его отъезда стал катастрофой, а для него… Вряд ли. Он ведь никому ничего не рассказал и просто ушел. И, наверное, хотя бы за это я должна быть ему благодарна.