Я ругалась. Отчаянно, матом, громко. Параллельно ещё и посуду побила бы — классический земной катарсис. Но увы, там, где я сейчас жила, хорошие фарфоровые тарелки считались роскошью, доступной разве что королю да двум-трём алхимикам, сколотившим состояние на зелье для роста волос. А плохие были сделаны из грубого дерева, такого плотного, что им, кажется, можно было бы забить гвоздь. Их и не разобьёшь особо — максимум, заноза в ладони и моральное удовлетворение ниже нуля. Так что всё, что мне оставалось, — это ругаться, выкрикивая на всю каменную глотку замка словарный запас, достойный старшины в казарме.

— Да чтоб вас… Да… Да через колено… Да во всех позах! — разносилось по ледяным коридорам, заставляя содрогнуться даже паутину в углах.

Не помогало. Лучше не становилось. Да и как тут станет лучше, если ты только что нашла бумажку с завещанием, написанную чернилами, пахнущими нафталином и чёрным юмором? Мол, дорогая внучка, завещаю тебе этот замок «Вечный Сквозняк», слуг в нём (а их аж двое: полуглухой старик-конюх, который разговаривает только с лошадьми, и кухарка, чьё единственное блюдо — похлёбка «Удивление путника», где главный сюрприз — отсутствие яда) и золото в его сокровищнице.

Всё это богатство я получу, если выйду замуж по любви. Причём любви взаимной! И под этим в завещании была такая закорючка росчерком пера, будто дед сам хихикал, когда её выводил. Сволочи! Все сволочи! Ладно, я — девушка смазливая, накрашусь сажей из камина да свекольным соком, причешусь — если найду в этом проклятом месте расчёску, которая не пытается удрать с волосами, — приоденусь в гобелен из зала приёмов. Меня полюбить можно будет. Ну, теоретически. Если закрыть глаза на то, что гобелен изображает сцену побоища и слегка колется.Но мне, МНЕ полюбить местных «достойных кавалеров»?! Да они тут все повернуты на собственной значимости, длине бороды и патриархате, возведённом в абсолют! Типичный ухажёр из соседнего феода начинает разговор с перечисления количества своих мечей и длины родового древа, а заканчивает снисходительным предложением «осчастливить» тебя деторождением. А я — девушка свободная, выросла на Земле, где даже кот имеет право на личное пространство! Терпеть не могу принуждения. Да и вообще, где это видано, чтобы студентку шестого курса филфака, мирно писавшую диплом о метафоре в постмодернистской прозе, засовывали без её согласия в другой мир, да ещё и магический! И вместо защиты диссертации — защита замка от чего-то, что по ночам скребётся в стены. Ну сволочи же, без вариантов!

Мало того, в завещании несколько раз было подчёркнуто, что замок — проклятый, место особое, «находящееся на разломе магических линий». В него редко кто заглядывает, даже соседи стараются обходить стороной, а местные торговцы крестятся, когда приходится сюда заезжать за долгами. Этакий тонкий намёк, мол, не кочевряжься, внучка, не пытайся слишком долго выбирать принца на белом коне, а то окажешься и без мужа, и без наследства, и с вечным сожителем в виде призрака в сортире, который вечно ноет о сырости.

Я вздохнула и пнула дубовую табуретку. Она даже не пошатнулась, лишь издала глухой, презрительный стук. Юмор ситуации был настолько чёрным, что его могло бы использовать в своих ритуалах местное племя мракокультурников. Мне предстояло найти взаимную любовь в мире, где главным развлечением была охота на говорящих грибов, а романтическим жестом считалось не украсть твою курицу. Дело — дрянь.

Наследство мне было нужно, даже очень. Мечта о нём грела меня куда лучше, чем камин в большом зале, который вечно дымил. Слухи о золоте деда ходили упорные, и, судя по намёкам в старых дворцовых книгах и таинственному виду старого управителя, сокровища здесь и вправду имелись в немалом количестве. Я представляла себе не просто пару сундуков, а целую потайную комнату, где золотые монеты лежат аккуратными стопками, а слитки, холодные и увесистые, сложены вдоль стен. Богатство, которое не кончается. Настоящее состояние.

А ещё был сам замок — мрачноватый, но монументальный. Его башни, стрельчатые окна и древние стены, поросшие плющом, могли сойти за аутентичную старину. Наверняка найдётся какой-нибудь чудаковатый маг-аристократ или коллекционер артефактов, который купит его за хорошие деньги просто ради престижа. И тогда… тогда всё сложится.

Все эти деньги — и от золота, и от продажи замка — я могла бы вложить в одну-единственную, такую ясную и прекрасную земную мечту. Я видела её в деталях: своё библиотечное кафе. Небольшое, уютное, пахнущее свежей выпечкой и старой бумагой. Полки от пола до потолка, заставленные книгами на любой вкус — от классических романов до современных поэтических сборников. В углу — самый лучший в городе кофейный аппарат. У каждого столика у окна — мягкий свет лампы и удобное кресло, в котором можно забыть о времени с чашкой капучино и свежим круассаном. Место, где тихо, тепло и уютно, где каждая книга находит своего читателя. Разве это не прекрасная идея?

Мои родители эту идею не понимали и не поддерживали. Отец, крупный бизнесмен, смотрел на мир сквозь призму цифр и окупаемости. Он отказался давать деньги на такой, как он выразился, «несерьёзный проект для романтиков».

— Заработай сначала сама, докажи жизнеспособность, — говорил он.

Мама, всегда думавшая о статусе и карьере, мягко, но настойчиво советовала мне найти «нормальную» работу в крупной компании или, на худой конец, открыть что-то более прибыльное и современное. Их слова звучали для меня как отказ верить в моё самое главное желание.

И теперь судьба, хоть и в такой причудливой и раздражающей форме, сама давала мне в руки шанс получить всё и сразу: и капитал, и возможность этой мечтой распорядиться. Нужно было лишь выполнить одно, но такое сложное условие. Мысли о том золоте, что лежало где-то совсем рядом, и о кафе, которое могло стать реальностью, заставляли сердце биться чаще. Нельзя было сдаваться.