— Божечки, это он!

Визг перекрыл гул кафе. Две девчонки в обтягивающих лосинах уже неслись к нашему столику, выставив вперёд телефоны.

И мой муж — будто по щелчку — переключился в режим "звезды".

— Ну конечно, это я! — Тим вскинул руки, ослепляя всех лучезарной улыбкой. — Привет, красавицы!

— Мы обожаем ваше шоу! Вы — эталон мужчины! — одна тут же навела на нас камеру.

Тим лихо подхватил Шурика, прижал к себе, театрально чмокнул в щеку:

— Вот наш главный мужчина! Да, сыночек?

Сын замер, затем робко улыбнулся. Он так жаждал этих отцовских объятий...

— А это моя любимая жена! — Тим обвил мою талию, притянул к себе. Губы скользнули по щеке — холодный, заученный жест. — Как раз обсуждаем выпускной нашего малыша в садике!

Сильные пальцы впились мне в бок — безмолвный приказ: "Играй по правилам".

Я улыбнулась.

Девчонки ахнули:

— Какая же вы чудесная семья!

— Ну ещё бы! — Тим сиял. — Семья – это святое!

Его телефон, оставленный на столике, продолжал вибрировать. Тот самый срочный контракт, ради которого он игнорировал нас последний час, на время стал неважным.

Пока были зрители.

Как только фанатки скрылись из виду, маска моментально спала с лица Тима. Он тяжело вздохнул:

— Ты хоть понимаешь, насколько важная у меня сегодня встреча? — он отстукивал нервный ритм по столу, будто барабанщик на последнем издыхании.

Шурик потянулся к нему, глаза — два больших вопросительных знака:

— Пап... а теперь на карусели?

— Что? — Тим нахмурился, будто услышал нечто абсурдное. — Нет, малыш, у меня дел по горло.

Наши глаза встретились. Во взгляде мужа — чистое раздражение: "Опять эти ваши дурацкие карусели!". Будто я виновата, хотя ещё вчера он самолично пообещал сыну день в парке аттракционов.

Тим снова уткнулся в телефон, пролистывая уведомления.

А Шурик опустил взгляд, его пальцы мусолили дурацкую спонсорскую шапку с ушками – плюшевый комок с надписью “Соки Зайки-мозайки”.

Всего полгода назад Тиму подвернулся этот чертов проект. И из заштатного блогера он вмиг превратился в ведущего популярного душещипательного шоу о семейных ценностях.

Теперь он существует где-то между студией и съёмочными площадками, совсем забыв про реальную семью.

Я-то думала, пара месяцев напряжённого графика — и всё устаканится. Ан нет! Мой муж буквально вжился в роль "экранного семьянина", оставив нам лишь пустую оболочку.

Мы с сыном молча вышли из кафе, когда Тим уехал на съемки.

Моя рука крепко сжимала маленькую ладошку, пока Шурик волочил ноги, как осуждённый.

Дети — странные создания. Они верят в зубных фей, боятся теней в шкафу и мгновенно забывают про разбитые коленки, стоит лишь маме подуть "фу-фу-фу".

Но фальшивые улыбки они раскусят мгновенно. Правду услышат в самом тихом вздохе. А ложь почувствуют — даже если ты просто не так взял их за руку.

Сегодня снова эта дата. Каждый год я прихожу на это место.

— Мам? — сын дернул меня за руку, прерывая тяжёлые размышления. — Почему люди кладут сюда цветы?

У импровизированного мемориала, который, как грибы после дождя, вырастает здесь каждый год, скорбно замерла женщина. Две алые гвоздики легли к двум пожелтевшим фотографиям в прозрачных файлах — улыбающиеся лица в пожарных касках.

Семь лет. Целая жизнь. Но я до сих пор чувствую тот едкий запах гари, что витал в воздухе, когда я потеряла его.

— Так люди говорят "спасибо" тем, кто спас их из огня, — ответила я, крепче сжимая его ладошку.

— Здесь был пожар? — глаза Шурика стали круглыми, как блюдца. Он обожал всё, что связано с пожарными — от блестящих машин до геройских рассказов в его книжках с картинками.

— Да, родной. Когда-то здесь было огромное здание... — голос предательски дрогнул на последнем слове. Сын тут же насторожился, его пальчики сжали мои с детской серьёзностью.

— Мам... Ты что там была?

— Нет, солнышко. Но... — ком в горле мешал дышать, — я знала одного из них.

— Как его звали? — он впился в меня взглядом, полным детского любопытства и неосознанной тревоги.

Шурик замер в ожидании, а я пыталсь сдержать накрапывающие слёзы.

— Его звали... как и тебя. Александр.

— Вау! — он подскочил на месте, будто на пружинах. — А где он сейчас? Можно с ним встретиться?

— Когда станешь постарше... я всё расскажу, — прошептала я.

Мы ещё не говорили о смерти. Он был слишком мал.

Шурик уже набрал воздух в лёгкие для очередного "почему", но тут…

— Наташ!

Я обернулась.

Аня. Всё та же воздушная походка, вьющиеся каштановые локоны.

— Привет. — Её улыбка вспыхнула и погасла, как спичка.

Глаза выдали всё — она помнила. Помнила каждый ужасный момент того дня.

Семь лет назад она оказалась в самой пасти того ада. Её с братом вынесли последними.

— Привет, — выдавила я, чувствуя, как горло сжимает невидимая удавка.

Аня аккуратно положила два алых цветка. Взгляд скользнул по Шурику, который с типичным детским любопытством разглядывал мемориал.

— Это же сын...

— Да. Наш сын, — резко перебила я, впиваясь в неё взглядом. Чётко, без слов дав понять: не сейчас.

Она кивнула.

Мы с Аней из года в год встречались здесь. Но я всегда приходила одна. С сыном — впервые.

Её пальцы нервно вертели серебряную зажигалку.

— Ты... куришь? — не сдержалась я, заметив это.

— Ой... нет. — смущённо пробормотала она, засовывая руки в карманы.

Но в её глазах промелькнуло что-то невысказанное.

Что-то, что она так и не решилась сказать мне за все эти семь лет.