– А ну вставай, девчонка! Вставай, говорю! – раздается у меня над самым ухом. – Потеряла такого жениха, как ты только могла?!

Меня кто–то ощутимо встряхивает за плечи, отчего голова больно ударяется о что–то твердое, но глаза я никак не могу разлепить, тело меня не слушается, да и агрессивный человек рядом со мной не внушает доверия. Я все пытаюсь понять, что произошло, кто это рядом со мной, но голова вместо воспоминаний отдает тупой болью.

– Или ты не притворяешься, девчонка? Неужели подействовало? Неужели у меня получилось? – голос становится тише, почти шепчет, вот только этот шепот раздается еще ближе и звучит более зловеще.

От сильного испуга я резко открываю глаза, хотя еще секунду назад мне казалось, что я физически не смогу этого сделать, что тело мне не подвластно.

– Ч–что у в–вас получилось? – спрашиваю, заикаясь, и почему–то тоже шепотом.

То, что женщина, стоящая рядом со мной, мне незнакома, мозг обрабатывает только во вторую очередь, первоочередная задача для нас с ним – справиться с испугом и понять, как разобраться с опасностью.

– Ничего, ничего у меня не получилось, – отвечает женщина разочарованно, – тоник не подействовал, как надо.

– Почему же, Гвиневра? Мне кажется, все подействовало, Анастасия пришла в себя, теперь ей явно легче, и она готова поговорить со мной, верно?

От стены отделяется мужчина, которого я сразу не заметила, была слишком сосредоточена на женщине. Он медленной походкой идет к нам, пересекая комнату, обставленную так, словно мы находимся в музее. Что примечательно, одет мужчина в строгий костюм, но как будто из прошлой эпохи, а на женщине платье в пол с пышной юбкой.

– Простите, вы обо мне говорите? – спрашиваю, лихорадочно пытаясь понять, что происходит.

Может быть, я все еще сплю, и это ужасно реалистичный сон, кошмар, от которого так сразу не проснешься.

– Ты видишь здесь других Анастасий? Или теперь будешь изображать потерю памяти? – мужчина вопросительно выгибает бровь. – Или, быть может, это тоник Гвиневры виноват? Ты ведь так любишь обвинять в своих личных неудачах людей, искренне заботящихся о тебе, – мужчина укоризненно качает головой, а женщина кладет руку ему на плечо.

– Полно, Карл, не нужно, девочка испытала потрясение. Да, она сделала очередную ошибку, но что поделаешь, такая уродилась. Видимо, в мать пошла, да пожалеет Богиня ее душу, – говорит Гвиневра, переводя глаза на потолок.

Я тоже задираю голову, вдруг увижу там подсказку, но лишь больно ударяюсь затылком о спинку стула, на котором сижу. И что самое плохое – боль снова не помогает мне проснуться.

Перевожу взгляд на свои руки, они лежат на коленях, скрытых такой же пышной юбкой, как и у женщины, только цвет ткани другой.

«Когда я успела полюбить юбки?» – проносится в моей голове мысль, которая отчего–то вызывает большую тревогу, чем все остальное вместе взятое.

– Анастасия, хватит изображать из себя непонятно что. Я жду объяснений. Почему ты разругалась с Генри? Он самый завидный жених Уитинберга, а, главное, он был готов взять тебя в жены, – произносит Карл.

– Эм, – облизываю пересохшие губы и пытаюсь понять, куда делись мои мозоли на руках, кожа слишком гладкая, а вот яркий маникюр, наоборот, исчез, – я не знаю, что вам сказать.

Спорить с незнакомцами рискованно, их двое, а я одна, и пока я не разберусь в том, что вокруг происходит, лучше бы мне не лезть на рожон.

– Наверняка девчонка уже жалеет о своем так невовремя проснувшемся характере, Карл, – говорит Гвиневра, обдавая меня презрительным взглядом. – Наконец–то начала понимать, что измена – не конец света, а вот ты можешь и не простить.

– Об этом нужно было думать раньше, я ожидал получить кроткую воспитанную супругу, а не истеричную особу, ведущую себя как базарная торговка, – доносится от дверного проема, там появляется третий незнакомый мне человек, появившийся внезапно, но в данный момент уверенно шагающий к нам.

«И этот меня знает, а я его нет», – панически думаю я.

Да, к этому моменту, мной начинает овладевать паника, держать себя в руках и сохранять спокойствие, признаться, все труднее.

– Герцог, может быть, вы передумаете? Анастасия уже жалеет, Гвиневра перед свадьбой ее натаскает, научит, как нужно правильно реагировать на всякие щекотливые ситуации. Сами понимаете, она сначала лишилась матери, невзлюбила мачеху, потом и отец ее покинул. И мы как могли, так и заботились, – обращается к вошедшему Карл.

Что примечательно, делает он это почтительно и даже несколько подобострастно, хотя незнакомец моложе Карла.

– Нет, маркиз, не передумаю, это исключено. Мы с Анастасией не подходим друг другу, скандал, устроенный ею из–за моего легкого адюльтера, пошел на пользу нам обоим. Я вернулся, чтобы отдать подарок, врученный мне Анастасией. Когда родители выпишут мне княжну Марию, воспитанную в монастыре, которая точно будет знать, как нужно реагировать на адюльтер супруга, я не стану оскорблять Марию присутствием в доме подарков от бывшей невесты.

Незнакомец произносит все это с таким надменным выражением лица, что я забываю о своем решении не лезть на рожон:

– То есть адюльтером вы Марию не оскорбите, а каким–то подарком – да? – спрашиваю, искренне удивляясь логике наглого мужчины.

– Видите, Карл, что и требовалось доказать, – герцог недовольно кривит губы, от чего его красивое лицо вмиг становится противным, – темперамент Анастасии не позволяет ей вести себя правильно. Мне здесь больше нечего делать, прошу, возьмите свою зеркальную картину, что хотите с ней, то и делайте, мне все равно. И прощайте.

Мужчина чопорно кивает и разворачивается обратно к выходу, положив мне на колени подарок, и впрямь оказавшийся картиной. Поверхность у нее глянцевая, а еще немного посеребренная, действительно, как зеркальная, и вместо пейзажа на заднем фоне, я смотрю на собственное отражение…