Allons-y!*

Намерена сердце украсть, так кради.
Оно ни к чему людям в клетке-груди.
Избитый охраною мяса кусок,
Здесь свой отбывающий жизненный срок.

Укра́ла? Теперь вот оно всё твоё.
Твори с ним, что хочешь. И даже умрёт
В твоих, с удовольствием сердце, руках,
Но без кандалов и рубах-обнимах.

А как надоест - просто выкинь и всё.
Пусть ветер его по шоссе унесёт,
Как пе́рекати́-поля странный клубок.
И пусть себе катится с боку на бок.

Захочешь - зажаришь его на костре.
Кидай прямиком его в у́гли, коль стрел
Так катастрофически мало - пронзить,
На кол наколоть, на штыки. Allons-y!

А можешь взрастить его, выходить и
В тепло завернуть, прошлое об нули
Разбить, обнулить, сердце крепко обнять
И плыть по бескрайним любовным морям.

*Прим. автора: французское "Allons-y" [алонзи́] - "Вперёд!", буквально "Веселее!"

#

Под счастливой звездой.

Я родился́ под счастливой звездой
и вот
Светит она мне, как лампочка
в сорок ватт.
Я вам не лгу.
Просто нет мне вам смысла врать.
Точкой отсчёта моей системы
координат
Можете смело эту звезду считать!

Хоть не дыра ещё, но
всё ж
она проглот.
Всё на алтарь ей:
чем беден
и чем богат.
А накормил - так будь нежен:
теперь погладь
Тёпло-уютные звёздочные бока.
Только так в жизни ждёт
тишь да гладь.

К людям поближе. И, точно,
из сотни сто
Зеркалом этой звезде смогут ясным
стать.
Я не подлиза,
ведь нет мне вам смысла льстить.
Все, кто вокруг меня, этой звезде
под стать.
Лишь продолжайте с ней сквозь
-льоны
лье
светить.

#

Мы хотели всегда внучат.

Наливаю воды я в стакан на закате лет.
Всё минувшее словно бы было вчера. Вот бред.
Раньше пеной в бокале плескался игривый брют.
То, что было плацдармом для страсти, теперь приют.

Мы не супергерои, но есть на плечах плащи.
Мы не суперзлодеи, на лицах каскад морщин
От улыбок и слёз, пересоленного борща.
Вместе мы научились держаться, любить, прощать.

Запускали когда-то мы в будущее шары.
Уносили желания наши шары в шатры
Из перин облаков и безмерных небесных крыш.
И исполнились все. Вместо них к нам пришёл малыш.

Мы взрастили его на рождённой вдвоём любви.
Он был нашими чувствами-пледом тепло обвит.
Теперь каждый из нас им самим, как плащом объят,
И частицы тебя и меня за стеною спят.

#

"Зефирка"

Мэри "Зефирка" О'Коннор играет джаз.
Музыка мягким потоком уносит нас
В царство месье контрабаса и медных труб.
Голос срывается свингом с зефирных губ.

Мэри О'Коннор худа, но мила собой.
Чёрные волосы скачут пружиной взвитой.
Туфли высокие, платье на ней - винтаж.
Больше шестнадцати ей, ну никак, не дашь,

Но до тех пор, пока петь не начнёт она.
Под её музыку в барах пьёт вся страна.
Сохнут по ней миллионы других мужчин.
Мэри поёт, что ей нужен всего один.

Кровь закипает - ей стоит лишь бросить взгляд,
Как под гипнозом все слушатели стоят.
Смотрят за каждым движеньем её руки.
Кончился джаз. Продолжают её шаги.

Мэри "Зефирка" О'Коннор идёт домой.
Дверь закрывает и туфли с себя долой.
Сядет на кухне, погладит рукой кота:
"Тёплый. Пушистый. Царапает иногда."

Мэри О'Коннор наполнит бокал вином.
Вместе с бокалом вся жизнь её вмиг вверх дном.
Вместо баталий на сцене с самой собой
Здесь её храм нерушимый. Мечеть. Собор.

Мэри снимает и платье, и всё бельё.
Ждёт её снова межоблачный перелёт.
Рухнет она наконец-то в свою постель,
Как половинка зефирки. Вторая с ней:

Ждёт её долго, но, даже так, спит давно.
Их ночника освещает цветной неон.
Мэри впивается в эту родную грудь.
Джон обнимает: "Как рад я с тобой уснуть."

#

Клевер.

Видишь клевер? Он нежный, как часть меня,
Что подарит тебе от души цветы.
Он сияет бутоном в закате дня,
Распускается лишь когда любишь ты.

Проливаются пряди твоих волос,
Словно дождь, что ласкает его листы.
Даже если сорняк на пути пророс
Он прорвётся, ведь рядом смеёшься ты.

Изумруд твоих глаз, как его поля,
Где домашним теплом греет с высоты
Твоё солнце-душа. Клевер - часть меня.
Получается солнце моё - есть ты.

#

Осень.

Золотятся в свету купола и воздушные кроны,
Словно колокола разливается звоном листва.
Осень вновь нараспашку открыла для странцев хоромы,
А парфюмом её пропитались поля и леса.

И пущай кто-то дерзко тебя обругает за серость -
Не серчай, дорогая, я знаю, они не всерьёз,
Ведь волос твоих краски в сердцах пробуждают лишь нежность.
В них ответ на вопрос: «Чем согреться в трескучий мороз?»

Впредь, пока полыхает твоим, мир ленивый, пожаром;
Впредь, пока полыхает подсохшее сердце огнём,
Я тебя поднесу тем, чьи души в ожогах и ранах
И мы вместе хвалебную песню тебе запоём!

Тут поклонится Осень, закроет все ставни и двери,
Да наденет платок, рукавички (чтоб руки в тепле)
И отправится в путь, вычитая в дороге недели,
Уступив своё место холодной сестрице - Зиме.

#

Лишь дай уснуть.

Мне нужно не больше. Лишь только ночь
В реале, не сне, чтобы попросту смочь
Спокойно уснуть на твоём плече…
Мне больше не нужно. Ничто. Вообще.

Мне нужно не больше, чем лишний миг,
Когда через "яблоки" взгляд твой проник
В растрёпанный, словно флаг, миокард.
Мне больше не нужно. Лишь тёплый твой взгляд.

Мне нужно не больше. Шальная ты
Меня прошиваешь и, хоть нет войны,
Я падаю телом тебе на грудь.
Мне больше не нужно. Лишь дай уснуть.

#

Мотылёк.

Живи и пой, пока моргает лампа,
Пока тебя зовёт жужжащий звук.
Ты, первый мотылёк в начале марта,
Зачем проснулся рано так, мой друг?

Здесь холодно и сыро. День столь краток.
И солнце все ещё не разожглось.
Танцуй, иначе вверх возьмёт упадок
Сил жизненных: им рано встать пришлось.

Кружись у жил искусственного света,
(Горит вольфрам)
пока хватает сил.
И кто-то, может быть, увидев это,
(Горит вольфрам)
запомнит, как ты жил.

Весна, пока что, только на пороге.
(Горит крыло)
Смотри, сколько людей!
Им холодно: замёрзли руки, ноги...
(Горит крыло)
И лишь тебе теплей.

Ты успокоил гибнущую зиму,
Согрел её агонию огнём.
И заодно напомнил людям: Все мы
Не просто так страдаем, но живем.

#

Огонь.

Пустыню из пепла оставить способен,
Все распри спалить до тла.
Он требует только... Он требует тонны
Горючего и "О два".

И белый, и черный, и бедный, богатый -
Пред ним они все равны.
Успехи и крахи, доспехи и латы,
Отцы и отцов сыны.

Знакомы с ним все, старики и подростки,
Но всех он держал вдали...
Дружили с ним только чумазые моськи -
Трескучие угольки.

На самом же деле хотел быть веселым,
Хотел быть как мы живым!
И черным, и белым, богатым и бедным -
Хотел быть средь всех своим

Обнял, целовал и пытался согреть он
Весь злой и холодный мир,
Но только устроил себе многотонный
Горячий и яркий пир.

И вот, на просторах, покрывшихся пеплом
И теплых еще, равнин,
Огонь бушевал, уравнявши умело
Тех, кто были не равны.

#