Особняк горел багровым пламенем.
Ветер подхватывал яркие искры, бросал к мерзлой холодной земле, и они замирали там навсегда, становясь крошечными частичками остывшего серого пепла. Где-то вдалеке раздавался волчий вой, а зимний мороз сковывал каждое движение маленькой девочки, наблюдавшей за трагедией со слезами на глазах.
Этой девочкой была я.
Сквозь годы и воспоминания так и сохранилась в собственной памяти озябшим, перепуганным ребенком, чью семью жестоко убили у нее на глазах. Инквизиция никогда не спит и даже не дремлет. Всякий хитрый маг, возомнивший себя умнее церковников и вздумавший действовать у них за спиной, будет уничтожен. Рано или поздно, неважно. В какой-то момент их хваленое правосудие обязательно станет жестокой явью.
Меня зовут Вильма Армон, мне девятнадцать лет, и я – родовитая талирийская ведьма.
Была.
Мои воспоминания обрываются сразу после кровопролития и пожара. Одно лишь запомнила накрепко – те инквизиторские псы, которые схватили меня, велели накрепко забыть об имени, родителях, братьях, и прочих родственниках. Большую часть магии заперли внутри меня, оставив лишь возможность убивать водой или огнем, а потом переодели в уродливую красную форму и отправили в орден инквизиции.
С того дня Вильма стала называться «дщерь Вета».
Идеальное оружие для церковных нужд.
Нас тут было совсем немного, и каждый «перекованный» маг на вес золота. Немногие похищенные дети из разных уголков Талирии доживали до десяти, и еще меньшие до пятнадцати лет. Поэтому в настоящий момент нас, ведьм, осталось четверо. Алисия, Диана, Серена. С ними поступили жестче, чем со мной – оставили имена, но стерли память о фамилиях и родителях. Обезличивание – одна из крайних мер талирийских церковников.
Говорят, что когда-то давно все было иначе, и в магические академии записывали едва ли не с рождения. Сейчас для этого нужны специальные документы и проверки. И опять же, святые братья и сестры не пугаются магии, но стараются использовать ее в своих целях, выдавая спасение маленьких чародеев за благотворительность.
С первых дней пребывания в ордене я поняла, что надо меньше спрашивать и больше запоминать. Церковники сами себе на уме и любят таких же детей. При этом я постаралась не забыть свое имя. Каждый вечер, перед тем, как заснуть, я повторяла себе мысленно: «Я – Вильма Армон». Пока о мести речи не шло, моя магия слишком слаба для открытого противостояния. И все-таки я жила надеждами, подпитывалась ими.
Из нас делали наемников. Жестоких убийц. Тех, кто будет уничтожать непокорных магов и поджигать их дома, а потом волочить по земле рыдающих, упирающихся детей.
И раз уж мы с соседками по четырехместной комнате выжили, то нам не отвертеться.
Еще год и каждую из нас отправят проливать кровь. А до этого каждая должна выполнить отдельное задание. В чем оно заключается, мы узнаем в последний момент, от верховного инквизитора. А пока нам предоставили возможность заниматься своими делами, оттачивать боевые навыки и тренировать то, что осталось от нашей магии.
Жаль, что они слишком умны и осторожны.
Я хотела бы всадить верховному меч в шею. Ровно по рукоять.
***
- Серена, вставай! Гляди-ка, снег пошел, а ты все спишь!
- Отстаньте!
- Ты же не кошка, чтобы спать, когда вода падает с небес!
Утро добрым не бывает – мы стояли над беловолосой Сереной, которая вчера до ночи гадала на картах при тусклом свете свечей, а теперь никак не могла подняться. А между тем день сегодня был решающий. Путем жребия инквизиторы выберут, какая дщерь первой отправится на испытание. Это очень важно, потому что первое же задание может оказаться опасным и последним.
Я решительно потрясла Серену за хрупкое плечо, и получила от нее по руке.
- А говорила, что не спишь!
- Иди к темным тварям, - соседка перевернулась на спину и посмотрела на нас очень сонными черными глазами, полными осуждения. – Тогда сварите мне кофе кто-нибудь. Будьте же людьми, а?
- Мы не люди, мы – ведьмы, - напомнила я.
Рыжая Алисия толкнула меня в плечо и прошептала:
- Не вздумай говорить об этом верховному!
- А если и вздумаю, - я небрежно махнула рукой.
- Тебе жить надоело?
- К темным тварям такую жизнь, - я выпрямилась и обвела полным тоски взглядом нашу тесную комнатушку. – Ни одна из нас не дотянет до тридцати, а если и дотянет, то в подвале у магов, которые ее пленят.
Алисия пренебрежительно фыркнула, Диана приложила ладонь к груди.
- Мы – верные дочери святой инквизиции! – отчеканила она самым фанатичным голосом, который я когда-либо слышала. – Мы существуем, чтобы безоговорочно подчиняться святым братьям и сестрам!
Она наизусть выучила часть церковного устава. Думаю, в будущем сможет стать самой злобной сестрой ордена, и о ее жестокости будут слагать легенды в течении многих эпох. Даже внешность у Дианы самая заурядная: тощее телосложение, коротенькие прямые волосы мышиного цвета, все, как и полагается уважающей себя сестре. Ничего яркого или греховного. Возможно, она собой очень довольна… когда не крутится перед зеркалом по вечерам и не причитает на тему своей некрасивости.
Одним словом, ничего ей не нравится. А я даже не знаю, стоит ли ее в этом винить. Ведь Диана – жертва ордена фанатиков, как и все мы.
- А братья и сестры существуют для безоговорочного поклонения верховному? – я решила ее поддеть.
Дщерь Диана посмотрела на меня с недоумением.
- Ну да…
- Особенно сестры, - продолжала я торжественным тоном, едва сдерживая приступ нервного хохота. – Они ему поклоняются, когда он их призывает. Некоторые так воодушевлены, что даже прикладываются…
Не успела договорить, как Алисия с Сереной залились звонким смехом. Диана же послала мне яростный и гневный взгляд.
- Богохульница!
- Ладно тебе. Не злись.
- Вот расскажу сестре Еве или брату Клавдию – будешь знать! – вспыхнула наша скромница.
- Ну расскажи, - я равнодушно отвернулась, хотя мое сердце заколотилось с двойной силой после этой угрозы. – Но зачем? Все мы плывем в одной лодке, каждая может сбиться с истинного пути. Разве хоть из нас доносила на тебя, когда ты неправильно отбивала поклоны?
Поджав тонкие губы, Диана недовольно хмыкнула и отвернулась.
А мне надоели все эти препирательства. Хотелось уйти прочь из духоты, шагнуть на свежий воздух, пусть даже там холодно и наступила зима. Еще неизвестно, встречу ли я следующую зиму. Шаг за шагом, один лестничный пролет за другим, и я сама не заметила, как быстро оказалась во внутреннем дворе. Сейчас чернозем на нем засыпал снег, а по углам уродливо топорщились голые деревья с растопыренными ветвями, но весной, осенью и летом здесь красиво.
Кроме внутреннего двора нам еще разрешали выходить на тренировочную площадку. Только будущим наемникам. Я знала десятки похищенных детей с магическим началом, из них осталось только четыре девушки и пять юношей, но мы с соседками парней не встречали. Их держали где-то на другой закрытой части Святой Цитадели.
Пройдя под высокой аркой, я очутилась в тени и замерла, стараясь прочувствовать прикосновение холодного ветра к лицу. Это было волшебно. А самое главное – я очутилась в спасительно-прекрасной тишине. Никто не возмущался, не произносил пафосных клятв, не спорил и не плакал. Конечно, я, как дщерь, тоже не подарок, но старалась вести себя сдержанно и спокойно.
Глубоко вздохнув, подняла взгляд к чистому синему небу. Оно холодное, как и золотое солнце, но смотреть на него казалось одним удовольствием. Я видела слишком мало красивого в этой жизни… не считая яркого пламени.
Мое тело сотрясла сильная дрожь.
Ненавижу!!!
Ярость внутри меня кипела, полыхала, бурлила.
Какая магия была подвластна моим отцу и матери?
Кто мои родители?
Я не сохранила этого в памяти, а может церковники удалили из моих воспоминаний их лица, сочтя меня вполне безобидной для остального. И это разумно. Если адепт ордена не помнит лиц, он не знает, и за что ему мстить. Победа остается за церковью. Я только их оружие. Неразумное, неопытное, но очень холодное и лишенное всякого сострадания оружие.
Чтобы выбросить из мыслей боль и печаль, я сделала десяток шагов вперед навстречу старому покосившемуся дереву. В башмаки набился снег, намочив чулки и штаны, но я продолжала упрямо идти, пока не уткнулась лбом в шершавую черную кору. Она не пахла так же сладко, как летом, но сейчас это пустое.
Надо успокоиться.
Я несколько раз глубоко вдохнула и протяжно выдохнула, силясь избавиться от болезненных чувств и удушающего осознания, что мне что-либо неизвестно. Остаток жизни предстоит прожить с абсолютным непониманием своих сил, своего истинного возраста, родства, упущенных возможностей. Пятнадцать лет миновало с тех пор, как меня, брыкающуюся и ревущую четырехлетнюю девчонку, силой швырнули в повозку. Я помню горькие слезы, бегущие по моим щекам, помню боль в разбитых коленях, помню чей-то шипящий шепот и пристальный красный взгляд.
А дальше – пустота. И только грозный голос, указывающий, как меня теперь надлежит называть.
После этого – тесная комнатушка с деревянными стенами и тремя другими девочками.
Все, что я бы хотела получить до испытания, это возможность вспомнить хоть немного из этого промежутка. Но я уже слишком взрослая, чтобы мечтать о чуде. Мне повезет, если на первом же задании не убьют боевой молнией в висок, а на остальное нет смысла надеяться.
Тяжелые мысли прервал бесцеремонный скрипучий голос.
Престарелая матушка Анна теребила меня за рукав и что-то настойчиво говорила.
- Дщерь Вета, ты меня не слышишь?
Вета – не мое имя! Но сейчас я заставила себя стиснуть зубы и натянуто улыбнуться.
- Да, матушка Анна.
- Тебя хочет видеть верховный Дионир Ластер. Веди себя прилично, - наставляла она меня, подталкивая обратно к кельям. – Не вздумай ему так же нагло улыбаться. И переоденься, будь добра.
Вот это поворот.
Можно начинать бояться?
