Скрип. Треск. Скрип. Треск.

Ритм моего утра задавали не будильник и не пение птиц за окном, а вечный дуэт старого велосипеда «Урал» и гравия на дороге. Каждое утро, ровно в семь тридцать, я выкатывала его из сарая во дворе почты, вздыхала и садилась в седло. Сумка, тяжелая и неудобная, набитая сегодняшней почтой для Маршрута №7, давила на плечо знакомой ноющей тяжестью.

«Дубки». Даже название звучало как сонная песня. Поселок, застывший где-то между прошлым и… другим прошлым. Небольшой, уютный, невероятно скучный. Мои владения простирались от здания администрации с вечно недовольным завхозом на крыльце до последнего покосившегося домика у старой дубравы, давшей поселку имя. Знакомый до боли путь. До каждой трещинки на асфальте, до каждого корня, вылезшего из-под земли у забора тети Гали.

Скрип. Треск. Я нажала на педаль сильнее, въезжая на пологий подъем к первому дому. Воздух был густой, теплый, пропитанный запахами лета: сладковатой пылью с дороги, резким ароматом только что скошенной за забором травы (дед Семен опередил меня сегодня) и чуть уловимым дымком от чьей-то утренней печки. Знакомый коктейль. Знакомый, как скрип седла подо мной.

Пункт первый: Дом №5 по улице Мира. Старый кирпичный дом с резными наличниками. Почтовый ящик – синяя жестяная коробка у калитки. Я автоматически сняла ногу с педали, позволив велосипеду катиться по инерции, одной рукой придерживая руль, другой уже доставая из сумки пачку газет и пару конвертов. Бросок. Точное попадание. Никогда не промахиваюсь. Даже не смотрю. Я знаю расстояние, угол, вес посылаемого. Пространство вокруг меня – это живая, дышащая карта, прочерченная в моей голове тысячами поездок. Я помню не только каждый дом, но и каждую выбоину на тротуаре, каждый поворот тропинки через пустырь, каждый куст сирени у почты, мимо которого проезжаю дважды в день. Помню «срезы» – самые короткие пути: вот здесь, между домом №12 и сараем дяди Васи, можно проскочить, срезав добрых пять минут; а вот этот двор проходной, хозяйка не ругается, если аккуратно пройти; а вот тут забор с дырой, но только если не было дождя, иначе увязнешь в грязи. Это знание – мой единственный сверхъестественный талант. В «Дубках» он помогал лишь не опоздать к обеду и не застрять в грязи после дождя.

Письма упали в ящик с глухим стуком. Пусто. Как всегда. Никто в доме №5 не ждал вестей с большой земли. Я тронулась дальше.

Пункт второй: Квартиры над бывшим гастрономом. Три звонка у трех разных дверей в темном, пропахшем капустой и старостью подъезде. Тете Люде – пенсия, дяде Коле – квитанция за свет, молодому парню с третьего этажа (никогда не запомню имени) – толстый каталог какого-то интернет-магазина. Он каждый раз удивленно поднимал брови, словно не понимал, как это здесь оказалось. Я улыбалась вежливо-безразличной улыбкой почтальона и спускалась вниз, вновь ныряя в запах пыли и скошенной травы.

Солнце поднималось выше, начинало припекать. Капли пота скатились по виску. Я вытерла их тыльной стороной ладони, оставив на коже ощущение легкой липкости. Скрип. Треск. Мысли, как назойливые мухи, кружили вокруг одного: заколдованный круг. Дубки. Маршрут №7. Велосипед. Пыль. Газеты. Квитанции. Редкие письма. Изо дня в день. Из месяца в месяц. Год за годом. Мне двадцать пять, а ощущение, будто я сто лет уже езжу по этим улочкам, знаю каждую трещинку на лицах старушек у подъездов, каждый узор ржавчины на почтовых ящиках.

А ведь когда-то… Когда-то было иначе. Я помню, как ребенком могла часами сидеть, уткнувшись в огромный атлас мира, подаренный отцом. Я водила пальцем по извилистым линиям рек Амазонки, по зазубренным берегам Норвегии, по бескрайним просторам Сахары. Я запоминала столицы, флаги, названия горных хребтов и океанских течений. Казалось, весь мир лежит у моих ног, ждет, чтобы его изучили, прошли, прочувствовали. Потом были книги. Горы книг. Не сказки, нет. Приключения. Романы о мореплавателях и исследователях, о караванах, бредущих через пустыни, о воздухоплавателях, штурмующих небо. Герои Хаггарда, Жюля Верна, Буссенара. Их миры были яркими, шумными, пахнущими солью, порохом, экзотическими цветами и опасностью. Моя комната была увешана картами – старыми, новыми, топографическими, фантастическими. Я могла нарисовать по памяти контуры материков, проложить маршрут из пункта А в пункт Б через десятки стран. В моей голове жили целые вселенные дорог, троп, морских путей и воздушных коридоров.

А потом… потом умер отец. Мечты схлопнулись, как мыльный пузырь. Нужно было работать. Помогать маме. «Дубки» и почта стали моей реальностью. Моей скучной, серой, предсказуемой реальностью. Мои карты мира свернулись в трубку и пылятся на антресолях. Атлас пожелтел. Книги стоят на полке, корешки их постепенно выцветают на солнце. А я… я развожу почту. По Маршруту №7.

Пункт десятый: Бабушка Клара. Ее маленький, утопающий в цветах домик был оазисом на моем пути. Не потому что там было весело, а потому что баба Клара была единственной, кто искренне радовался мне. Не почте, а именно мне, Алисе.

– Аллочка, родненькая! – ее голос, хрипловатый от возраста и бесконечных огородов, раздавался еще до того, как я сворачивала к калитке. Она уже стояла на крыльце, опираясь на палочку, ее морщинистое лицо расплывалось в улыбке. – Заждалась тебя! Чайку холодненького? Жарко ведь!

– Спасибо, баба Клара, – я ставила велосипед на подножку, снимала сумку, чувствуя, как ноют плечи. – Работа. Надо успеть.

– Вечно ты успеть! – ворчала она, но глаза светились добротой. Она брала из моих рук пенсионное извещение и тоненькую газету «Наши Дубки». – Ну, что там пишут наши мудрецы? Опять воду отключать будут? Или про урожай кабачков?

Я улыбалась. Мы каждый раз проигрывали этот ритуал. Она знала, что я не читаю местную газету, я знала, что она прочтет ее от корки до корки и в следующий раз подробно перескажет. Но это было… тепло. Человечно. Она спрашивала про маму, про мое здоровье, рассказывала про соседского кота, который опять утащил у нее сметану. Пять минут. От силы десять. Но эти минуты были глотком воздуха в моем удушливом дне. Она давала мне стакан прохладного, сладкого компота (никогда не чая), я выпивала его залпом, благодарила и ехала дальше. Она махала мне вслед, пока я не скрывалась за поворотом.

Пункт пятнадцатый: Площадь у фонтана. Центр поселка. Условный центр. Здесь была администрация, почта (моя отправная и конечная точка), сберкасса, аптека и тот самый фонтан. Он не работал уже лет пять. Зато его бетонная чаша служила отличной скамейкой. Именно здесь, под присмотром потухших каменных рыб и облупившихся амуров, я устраивала свой обеденный привал.

Сняв сумку и поставив велосипед рядом, я достала сверток: два бутерброда с сыром и термос с чаем. Мама каждый утром заботливо упаковывала их. Я отломила кусок хлеба, медленно жуя. Солнце палило вовсю. Пыль висела в воздухе неподвижной дымкой. На площади царила сонная тишина, нарушаемая лишь редким пролетом машины или голосами пары подростков, лениво бредущих куда-то в тень. Я смотрела на фасад почты. Кирпичное здание, одноэтажное, с зелеными ставнями и вывеской, которую давно пора было подновить. Моя тюрьма. Моя крепость. Мой… заколдованный круг.

Тоска подступала комом к горлу. Острая, знакомая. Я закрыла глаза, пытаясь представить не запах пыли и скошенной травы, а соленый бриз океана. Не скрип велосипеда, а крики чаек и шум прибоя. Не плоские поля за поселком, а заснеженные пики Гималаев или изумрудные джунгли. Но воображение подводило. Картины были блеклыми, звуки – приглушенными. Реальность, в виде жаркого солнца, давящего на веки, и сухого хлеба во рту, была сильнее.

Я доела бутерброды, допила тепловатый чай из термоса. Пора. Еще треть маршрута. Я вздохнула, поднялась, отряхнула крошки с юбки. Снова сумка на плечо. Снова седло. Скрип. Треск.

Оставшаяся часть пути слилась в монотонную карусель: дом, ящик, газеты, квитанция, редкое письмо. Дом, ящик… Я работала на автомате. Тело знало каждое движение, мозг отключился, утонув в привычной рутине. Только ноги монотонно давили на педали, только руки ловко бросали почту в щели ящиков. Иногда меня окликали: «Алис, есть что?» – «Газета, тетя Шура!» – «Спасибо, родная!». Короткий обмен репликами – и снова в путь.

Наконец, последний дом. Край поселка. Старая изба на отшибе, где жил глуховатый дед Егор. Я сунула в его почтовый ящик «Вестник района» и развернула велосипед. Обратная дорога всегда казалась короче, хотя физически это был тот же путь. Наверное, сказывалось облегчение от выполненной работы. Или усталость. Солнце уже клонилось к закату, отбрасывая длинные тени. Воздух стал чуть прохладнее, запах скошенной травы – еще гуще и слаще.

Я въехала во двор почты. Сарай. Поставить велосипед на место. Щелк – защелкнула замок на колесе (формальность, но порядок есть порядок). Снять пустующую, но все еще неудобную сумку. Плечи вздохнули с облегчением. Я вошла в здание почты.

Прохлада и знакомый запах бумаги, пыли и дешевого чая. За стойкой маялась наша оператор, тетя Валя. Она лениво махнула мне рукой:

– Все, Алиска? Молодец. Там на столе в подсобке остатки. Разбери, плиз.

– Ладно, – кивнула я.

Подсобка. Маленькая комнатка с единственным окном, заставленным папками и стопками старых газет. На столе лежала небольшая пачка невостребованной почты: несколько писем «до востребования», парочка извещений на тех, кого не застали дома, и… одна посылка. Небольшая, в серо-коричневой упаковке, без четкого обратного адреса. Отправитель: какая-то непонятная аббревиатура. Получатель… получателя не было. Просто адрес: «Почтовое отделение, Дубки». Странно. Обычно такое шло начальству. Я пожала плечами, положила посылку в сторону и принялась сортировать остальное: письма – в одну папку, извещения – в другую. Механическая работа. Успокаивающая в своей простоте.

Закончив, я вышла из подсобки. Тетя Валя уже собиралась домой.

– Все? – спросила она, надевая платок.– Все. До завтра.– До завтра, Алиска.

Дверь за ней закрылась. Я осталась одна в тихом, пустом помещении. Вечерний свет косыми лучами падал из окна, освещая столы и стойки. Тишина была густой, почти звенящей после дневной жары и скрипа велосипеда.

Я подошла к стене в нашем крошечном «зале ожидания». Там висела она. Единственная карта, не имеющая отношения к расписанию автобусов или схеме поселка. Большая, старая, чуть пожелтевшая по краям, карта мира. Я подошла вплотную. Мои пальцы сами потянулись к ней, коснулись гладкой, прохладной поверхности. Я повела пальцем по синему океану, от западных берегов Европы к восточным. Вот Англия, вот Франция, вот Испания… Африка… Азия… Бескрайняя Россия… Далёкая Австралия… Острова, рассыпанные, как бисер…

Где-то там кипела жизнь. Происходили события. Люди путешествовали, открывали, влюблялись, рисковали. Где-то были горы, выше этих жалких холмов за поселком. Где-то были моря, настоящие, пахнущие солью и свободой, а не тихие заросшие пруды в дубравке. Где-то шумели города, полные огней и незнакомых лиц.

А я здесь. В «Дубках». На почте. С Маршрутом №7. Где я буду завтра? Послезавтра? Через год? Здесь же. На том же велосипеде. С той же сумкой. С той же пылью.

Тоска накатила с новой силой, горькая и беспомощная. Я прижала лоб к прохладному стеклу, закрывавшему карту. Глаза невольно защемило.

– Когда же… – прошептала я в тишину пустого зала, но не закончила. Вопрос повис в воздухе, такой же бесполезный, как и мои мечты. Ответа не было. Только скрип велосипеда в памяти и запах скошенной травы за окном, напоминающий, что завтра все начнется сначала. Все та же скучная бездна.