Холодный апрельский дождь хлестал по улицам, превращая город в размытое акварельное полотно. Кира бежала, едва успевая перепрыгивать лужи, — на семинар по современной поэзии она опаздывала уже на пятнадцать минут. Брусчатка блестела мокрым зеркалом, и в следующий миг подошва её кед предательски скользнула по ней.

Мир опрокинулся, и время замедлилось: она увидела, как тротуарная плитка неумолимо приближается к её лицу, как из распахнувшейся сумки вылетают листы с конспектами, разлетаясь по мокрому асфальту, как чей-то зонт резко дёргается в сторону…

Но падение так и не состоялось.

Сильные руки резко перехватили её в полёте, прижав к твёрдой груди.

— Осторожнее.

Голос прозвучал прямо над ухом — низкий, спокойный, с лёгкой хрипотцой.

Кира судорожно вдохнула, чувствуя, как сердце колотится. Она подняла глаза.

Он.

Тёмное пальто, намокшие чёрные волосы, капли дождя на резко очерченных скулах. Взгляд — цепкий, оценивающий, будто он уже в первые секунды успел прочесть её, как открытую книгу. Ему было около тридцати пяти — не больше, но в этом взгляде, в этих морщинках у глаз, было что-то несоразмерно взрослое. Не возраст, а опыт.

— Спасибо, — выдохнула она, отстраняясь, но он не отпустил её руку. Его пальцы были тёплыми, несмотря на дождь.

— Вы в порядке? — спросил он, и в его голосе сквозила лёгкая насмешка, будто он уже знал ответ.

— Да, просто… мои конспекты… — Кира бросила взгляд на разлетевшиеся листы, которые дождь уже начал превращать в мокрую кашу.

Не говоря ни слова, он наклонился и начал собирать их, ловко выхватывая из луж ещё не совсем промокшие страницы. Она поспешно присела рядом, их пальцы случайно соприкоснулись над одним и тем же листом.

— «Метафора как архитектура текста», — прочитал он вслух верхнюю строчку, передавая ей помятый лист. — Интересно.

Кира покраснела — на полях были её каракули, мысли, которые не предназначались для чужих глаз.

— Это… для семинара. Я на филфаке.

Он протянул ей последний лист, и в этот момент порыв ветра сорвал с его пальцев тонкий листок. Они оба потянулись за ним, и снова — его рука поверх её, тёплая и уверенная.

— Ирония, — сказал он, наконец выпуская её ладонь. — Вы разбираетесь в том, как строятся смыслы. А я — в том, как строятся здания.

— Вы… архитектор? — спросила она, подбирая сумку.

— Данила, — он кивнул, и в уголках его глаз залегли смешливые морщинки. — И да. Мои конструкции хотя бы не размокают под дождём.

Дождь хлестал сильнее, но они стояли, будто вокруг них образовался невидимый купол. Его пальцы слегка сжали её запястье, когда он передавал последний лист, и она почувствовала — что-то здесь было не так.

Что-то слишком важное, чтобы просто разбежаться в разные стороны.

___________________

Он пригласил её на кофе в крошечную антикварную лавку рядом с университетом. Потом — на лекцию об архитектуре барокко, куда она пришла из чистого любопытства. Потом — на ужин в ресторанчик с видом на канал.

Кира сидела напротив, откинув прядь тёмно-каштановых волос за ухо. Её невысокий рост — всего 160 см — делал её хрупкой, но в этой хрупкости была своя сила: пышная грудь, тонкая талия и округлые бёдра создавали соблазнительный силуэт даже под скромным свитером. Светло-серые глаза смеялись, но стоило ему заговорить о чём-то серьёзном — они тут же темнели, становясь холодными, как сталь. Она редко красила длинные ресницы, да и не нужно было: они и так обрамляли взгляд, придавая ему то задумчивость, то лёгкую надменность. А когда она закусывала нижнюю губу, он знал — она где-то далеко, в своих мыслях.

Он рассказывал о городах, где проектировал здания, о своей ненависти к безликим стеклянным коробкам, о том, что Петербург — последний город в России, где ещё осталась душа. Она в ответ цитировала Мандельштама, а он слушал, заворожённо следя за движением её губ.

Первый поцелуй случился там же, в полумраке, когда его пальцы коснулись её подбородка, а губы слились в порыве, от которого перехватило дыхание.

А через неделю пришло сообщение: 
«Жду тебя в 18:00 у пристани за Дворцовым мостом. Одевайся потеплее и на ноги что-то удобное».

Кира привела себя в порядок, накинула поверх платья любимый бежевый тренч, надела балетки и поехала к нему.

Он ждал её у воды, опираясь на перила и куря. Синий джемпер, ветер в волосах - он выглядел так, будто сошёл с экрана европейского фильма.

— Чей? — кивнула она на белый катер, покачивающийся у понтона. 
— Наш на сегодня, — улыбнулся Даниил, подавая ей руку.

Мотор глухо заурчал, берега поплыли мимо. Кира запрокинула голову — небо над Невой было персиковым, как внутренность ракушки. Он стоял за штурвалом, одной рукой управляя, другой обнимая её за талию.

— Боишься? — спросил он, когда катер качнуло. 
— С тобой — нет, — ответила Кира и сама удивилась своей искренности.

Он причалил у Петропавловки, где золотой шпиль отражался в воде. Достал из сумки термос с глинтвейном и протянул ей.

— Ты же знаешь, что я не пью, — засмеялась она. 
— Это не для пьянства, — ответил он серьёзно. — Это для тепла.

Горячий напиток пах корицей и апельсином. Они сидели на корме, плечом к плечу, а он рассказывал, как в студенчестве ночевал на крышах, а Кира — как в пятнадцать сбегала в Москву на три дня.

— Зачем? — удивился он. 
— Хотела понять, можно ли исчезнуть без следа, — ответила она, глядя, как его пальцы скользят по её запястью.

Обратно плыли уже в темноте. Огни мостов дрожали в воде, словно расплавленное золото. Даниил заглушил мотор посередине реки.

Кира чувствовала, как его дыхание смешивается с её, как бьётся его сердце под тонкой тканью джемпера.

Когда они целовались, катер покачивался, будто подстраиваясь под их ритм.

Потом был берег, такси и съёмная квартира в центре, которую он снял для них, для нее — небольшая, но уютная, с высокими потолками и деревянными полами, пахнущими стариной. Даниил не стал включать свет — только лунные блики на паркете, только их дыхание в темноте.

Его пальцы развязали пояс её тренча, и ткань соскользнула на пол бесшумным шорохом. Платье расстегнулось одним движением, обнажая кожу. Он вёл её к кровати, целуя шею, ключицы — медленно, словно запоминая каждый изгиб.

- Ты дрожишь, — прошептал он
- У меня это первый раз 
- Всё будет хорошо

Когда он вошёл в неё, боль пронзила резко и неожиданно, вырвав короткий вздох. Он замер, давая привыкнуть, целуя её веки, смахивая слёзы, выступившие против воли.

— Тише, — шептал он, и голос его был хриплым, натянутым, как струна.

Потом началось движение — сначала осторожное, потом всё увереннее, глубже. Она чувствовала, как её тело раскрывается, подстраивается под его ритм, как жар разливается от живота к кончикам пальцев. Его руки держали её бёдра, направляя, помогая найти тот угол, от которого мир сузился до точки.

Когда волна накрыла её, она вскрикнула, впиваясь ногтями в его спину. Он не останавливался, доводя до новой дрожи, пока собственное напряжение не вырвало у него стон — горячий шёпот её имени в темноте.

Он рухнул рядом, потный, с трясущимися руками. Кира смотрела в потолок, чувствуя, как пульсирует её тело, как медленно возвращается дыхание.

А потом пришло осознание. 
Где-то в этом же городе, в таком же, наверное, доме, его ждала жена.

__________________

Прошёл год.

Кира привыкла.

К подаркам Даниила — потрёпанным букинистическим томам, которые он находил в лавках на Литейном, к шёлковому белью чёрного и багрового оттенков, которое он выбирал с холодной расчётливостью, будто покупал не lingerie, а оружие. К алым розам, которые он приносил каждый раз — «как твои губы, когда кусаешь их», шептал он, проводя лепестком по её щеке. К их съемной квартире в старом доходном доме — с высокими потолками, пыльной лепниной и скрипучим паркетом, где каждый шаг отзывался эхом, будто осуждая их.

К их безудержному сексу, потоку страсти. В постели Даня был всегда разный, непредсказуемый

Иногда он был жёстким, почти грубым — прижимал её к стене, впивался пальцами в бёдра, оставляя синяки, которые она потом скрывала под платьями. Его губы обжигали кожу, а слова, шёпотом падавшие ей в ухо, были резки, как пощёчина: «Ты этого хотела, да?» Она кусала губ, но не просила остановиться.

А иногда — медленным, почти нежным. Он разбирал её, как книгу, которую перечитывал в сотый раз, знал каждую строку, каждый изгиб. Его ладони скользили по её телу, как по клавишам, извлекая тихие стоны, а поцелуи были долгими, сладкими, словно он пытался запомнить вкус её кожи. В такие моменты она почти верила, что он её любит.

И к телефонным звонкам.

Его телефон лежал на тумбе, экран светился — «Лена».Он выходил в коридор, приглушённо говорил что-то о «задержусь на работе», а Кира в это время лежала нагая, впиваясь ногтями в ладони, глядя в потолок, где лепные ангелочки с безразличными лицами наблюдали за её позором

Но больше всего она привыкла к боли.

К тому, как он уходил сразу после близости, никогда не оставаясь на ночь, застёгивая ремень с щелчком, будто запирая дверь в клетку, где оставлял её одну — с недопитым вином, растрёпанными простынями и томиком Ахматовой, раскрытым на стихах про «любовь, которая переходит в боль». 

Иногда, в самые унизительные моменты, когда он натягивал пальто, не оборачиваясь, она хрипела: «Останься хоть на пять минут». Он останавливался у двери, усмехался: «Ты же сама знаешь правила», — и скрывался в тёмной парадной, где ещё пахло старым деревом и чужими духами.

А она ненавидела себя сильнее, чем его. Потому что правила действительно установила она.

______________

— Я больше не могу, — Кира сказала однажды, глядя в окно. За стеклом лил дождь — такой же, как в день их знакомства. Капли стекали по стеклу, словно слезы, размывая очертания улиц, превращая мир за окном в акварельный хаос.

— О чём ты? — Даниил подошёл сзади, обнял её за талию, прижал губы к её шее. Его дыхание было тёплым и знакомым, но сейчас оно обжигало, как предательство.

— Я не хочу быть любовницей.

Он замолчал. Потом вздохнул, и этот вздох прозвучал как приговор.

— Дай мне время.

— У тебя был год, Даня. Год обещаний. Год тайных встреч. Год вранья. Даня, мне всего 20 лет, мне нужны нормальные отношения, а не этот цирк.

Её голос дрогнул, но она не позволила себе заплакать. Не сейчас. Не перед ним.

На следующий день она ушла. Оставила ключи соседке от шикарной квартиры в центре Петербурга и вернулась в квартиру матери в Сестрорецке. Здесь пахло корицей и домашним уютом, а за окном шумели берёзы. Мать встретила её пирогами и молчанием — только прикрыла дверь спальни, когда Кира в три часа ночи разбила чашку о раковину.

Но он не сдавался. Сначала звонки — спокойные, потом злые. Потом сообщения: «Ты серьёзно?», «Вернись», «Я решу всё». Она не отвечала. Она пыталась забыться. Зарывалась в учёбу, в статьи, в бесконечные конспекты — будто могла заменить им его.

Он пришёл на четвёртую неделю.

- Поговори со мной. — Даниил перехватил её у выхода из университета , пальцы впились в кожу запястья так, что завтра останутся синяки. Его рубашка была мятой, в уголках губ — засохшие трещины.

— Отпусти! — она рванулась, но он рывком притянул её к себе.

— Ты думала, я позволю тебе просто уйти? Ты моя.

Он потащил её к машине — той самой чёрной «ауди», в которой они когда-то смеялись под дождём. Она сопротивлялась, но её тело предало её. Оно помнило его. Каждый взгляд, каждый шёпот, каждый поцелуй, который когда-то казался обещанием.

- Ты не понимаешь… — его голос сорвался. — Я не могу без тебя.

А она не могла — с ним.

Но когда он прижал её к себе, Кира почувствовала, как дрожит. И в этот момент — ненавидела себя за то, что её руки сами потянулись к его лицу.

«Слабак», — подумала она.

Но это была неправда.

Слабой была она.

_____________

Даниил подвел Киру к машине. Его «Ауди» чернела у тротуара, отражая в лакированном боку тусклые уличные фонари. Он открыл дверь, и она скользнула внутрь, кожей ощущая прохладу кожаного сиденья. 
Даниил сел за руль, и в этот момент свет фар выхватил его профиль — резкие скулы, тень от густых бровей, бороду, подчеркивающая жесткую линию челюсти.

С заднего сиденья он достал букет. Не алые розы, как обычно, а белые — огромные, тяжелые, с каплями воды на лепестках, будто слезы.

— Это тебе, любимая, — прошептал он ей в ухо, и горячее дыхание обожгло кожу.

Кира прижала цветы к груди, будто щит, но знала — защититься от него невозможно.

— Куда ты меня везёшь? — спросила она, хотя уже догадывалась.

— К нам. В наше гнездышко. Голос его был низким, хрипловатым. — Я безумно соскучился по тебе.

Машина тронулась, а она не могла оторвать от него глаз. Его мускулистые предплечья напрягались при каждом повороте руля, капли дождя за окном скользили по стеклу, как ее мысли — беспорядочные, липкие. "Черт… Я никогда не выберусь из этого плена."

Квартира встретила их тишиной. За три недели здесь ничего не изменилось — все те же тяжелые шторы, приглушенный свет и скрипучий паркет. Они не говорили. Не было нужды.

Едва переступив порог, Даниил впился в ее губы. Жестко, как будто эти три недели были пыткой. Его язык заполнил ее рот, руки сжали бедра, и волна возбуждения ударила в живот, заставив сглотнуть стон.

— Как я тебя хочу — он шептал это между поцелуями, срывая с нее одежду, обнажая кожу, которую так жаждал. А после чего поднял её на руки и понёс в душ.

Струи воды ошпаривали кожу, но его прикосновения были еще горячее. Он прижал ее к кафельной стене, губы скользнули по шее, вниз, к груди.

— Ты так красива… — прошептал он, прежде чем захватить сосок в рот.

Кира вскрикнула, когда его язык закрутился вокруг упругой розовой верхушки, то посасывая, то слегка покусывая. Волны удовольствия бились внизу живота, и она схватила его за волосы, не зная — то ли притянуть глубже, то ли оттолкнуть.

Но он уже опускался ниже.

Его пальцы раздвинули ее, обнажив влажный, набухший от желания клитор. Первое прикосновение языка заставило ее вздрогнуть.

— Даня

Он не ответил. Только впился в нее губами, вылизывая каждую складку, то медленно, то резко, заставляя ее бедра дрожать. Его язык кружил вокруг клитора, затем надавил — и она застонала, чувствуя, как тело натягивается, как струна.

— Кончай… — приказал он, и пальцы вошли в нее, изгибаясь внутри, находя ту точку, от которой темнело в глазах.

Она закричала, когда оргазм прокатился по телу, сжимая живот, заставляя ноги подкашиваться.

Кира рухнула перед ним на колени. Его член стоял перед её лицом — твёрдый, как сталь, с натянутой кожей, по которой проступали толстые вены. Капля прозрачной влаги блестела на головке, и она, не отрывая от него глаз, медленно провела языком по всей длине.

— Да… — его голос был хриплым, пальцы впились в её волосы.

Она обхватила губами кончик, нежно посасывая, чувствуя, как он пульсирует у неё во рту. Потом взяла глубже, пока гладкая головка не коснулась нёба.

— Глубже, — он прохрипел, и его руки надавили сильнее.

Она подчинилась, опуская голову, пока член не упёрся в самое горло. Слюна стекала по стволу, делая его скользким, блестящим. Он начал двигать бёдрами, вгоняя себя в неё с каждым толчком всё резче, глубже, и она лишь сдавленно кряхтела, принимая его.

— Вот так… — его дыхание срывалось, мускулы живота напряглись.

Она чувствовала, как он набухает ещё сильнее, как его пальцы дрожат в её волосах. Потом он резко вжал её голову в себя. Его тело напряглось в последний раз,, пальцы в её волосах впились почти болезненно. Горячая пульсация у неё во рту стала чаще, яростнее, и она знала, что сейчас...

Первая густая струя ударила прямо в горло, обжигающе тёплая, с резким мужским вкусом. Она чуть подавилась, но тут же сжала губы плотнее, не давая ни капле вытечь. Вторая волна, третья – он заполнял её рот всё больше, а она глотала быстро, жадно, чувствуя, как её горло сжимается вокруг него с каждым глотком.

Он застонал, выгибаясь, и последние толчки выплеснули в неё остатки – теперь уже нежные, почти сладковатые. Она не отпускала его, пока не ощутила, что он полностью опустошён, пока последние капли не соскользнули с её языка.

Отстраняясь, она облизала губы – её подбородок был влажным, грудь тяжело вздымалась. В глазах стояли слёзы от напряжения, но она смотрела на него снизу вверх, не скрывая удовлетворения.

– Всё? – её голос звучал хрипло, но в нём слышалась победа.

После душа они направились в спальню. Капли воды с их тел падали на паркет, оставляя мокрые следы на пути к комнате. Даниил вел ее за руку, его пальцы крепко сжимали ее запястье - не больно, но так, будто боялся, что она исчезнет.

Остановившись перед кроватью, он повернул ее к себе и начал медленно проводить ладонями по ее плечам, собирая оставшуюся влагу. Его прикосновения были настолько легкими, что по коже бежали мурашки.

- Ты вся дрожишь, - прошептал он, касаясь губами ее шеи.

Его руки скользили вниз по спине, останавливаясь на талии, большие пальцы вдавливались в мягкую кожу бедер. Кира закинула голову назад, когда его губы нашли чувствительное место за ухом.

- Ложись, - приказал он тихо.

Она опустилась на прохладные простыни, а он стоял над ней, рассматривая каждую линию ее тела. Его пальцы начали свое путешествие от щиколоток вверх, медленно, намеренно задерживаясь на внутренней стороне коленей, где кожа была особенно нежной.

- Даниил... - она прошептала его имя, когда его руки достигли бедер.

Он улыбнулся, видя, как ее грудь быстро поднимается от дыхания. Один палец скользнул между ног, едва касаясь, заставляя ее вздрогнуть.

- Ты уже готова для меня, - констатировал он, ощущая влажность.

Его палец вошел внутрь легко, настолько она была возбуждена. Он двигал им медленно, изгибая, находя те самые точки, от которых у нее перехватывало дыхание. Второй палец присоединился, растягивая ее, готовя к чему-то большему.

- Пожалуйста... - вырвалось у нее, когда он ускорил движения.

Но вместо того чтобы удовлетворить ее просьбу, он вынул пальцы и поднес их к ее губам.

- Попробуй, - прошептал он.

Она облизвала его пальцы, не сводя с него глаз. В этот момент он наклонился и поцеловал ее в губы - так требовательно, как будто хотел вдохнуть её в себя.

Когда они разъединились, он уже был над ней, его член давил на бедро. Одна рука легла рядом с ее головой, второй он направил себя к ней.

- Смотри на меня, - приказал он, входя.

Он заполнял ее медленно, давая привыкнуть к каждому сантиметру. Кира впилась ногтями в его плечи, чувствуя, как ее тело растягивается, принимая его.

- Ты моя, никому тебя не отдам... - произносил он между толчками, постепенно ускоряя ритм.

Его руки обхватили ее бедра, пальцы впивались в плоть, оставляя следы. Она подняла ноги выше, обвив ими его талию, позволяя войти еще глубже.

- Да, вот так... - застонал он, когда ее внутренние мышцы сжали его.

Он изменил угол, и следующий толчок заставил ее вскрикнуть. Его руки нашли ее грудь, пальцы сжали сосок, и волна удовольствия прокатилась по всему телу.

- Я скоро... - предупредил он, ускоряясь.

- Вместе... - прошептала она.

Его последние толчки были резкими, неконтролируемыми. Он вошел в нее до предела и замер, когда оргазм накрыл его. Через мгновение к нему присоединилась и она, сжимая его внутри себя.

Он опустился рядом, тяжело дыша. Его рука легла на ее живот, пальцы рисовали бессмысленные узоры на влажной коже.

- Я тебя люблю, - прошептал он в темноте.

Кира закрыла глаза.

Она знала - это не спасет и он всё равно уйдет.

Так и случилось. Через тридцать минут Даниил поднялся с постели, принял душ и начал одеваться с той привычной деловитостью, которая так резала Киру по живому.

— Ты куда? — голос её дрогнул, хотя она клялась себе не показывать слабость.

Он застегивал ремень, не поднимая глаз:

— Малыш, мне надо домой.

— Домой? К ней? — она резко поднялась, простыня соскользнула с обнажённых плеч. — Для чего ты меня возвращал? Чтобы снова воспользоваться мной, моим телом, и опять оставить одну в этой проклятой квартире?

— Кира... — он сделал шаг к ней, но она отпрянула.

— Что, "Кира"? Выбирай: или она, или я.

— Ты, любимая, — он потянулся погладить её щёку, — но потерпи немного.

Его губы коснулись её носа — этот детский, снисходительный поцелуй обжёг сильнее пощёчины. Он развернулся и направился в прихожую.

Кира вскочила обнажённая и последовала за ним.

— Даня, — её шёпот был похож на предсмертный хрип, — если ты сейчас уйдёшь, мы больше не увидимся.

Он наклонился за ботинками, будто не расслышал. Потом поднял на неё глаза — тёмные, бездонные, в которых тонула она уже год.

— Я люблю тебя.

— Врёшь! — её крик разбил тишину. — Ты только себя любишь, сволочь!

Дверь захлопнулась.

Кира осталась стоять посреди коридора, чувствуя, как по её бёдрам стекают капли его семени - последнее унижение.

Спальня встретила её запахом его одеколона и секса. Киру трясло.

Она рванула к бару, схватила первую попавшуюся бутылку. Шато Марго, что он привёз из Парижа, открылась с театральным хлопком. Она пила жадно, прямо из горлышка, чувствуя, как алкоголь смешивается со слезами. Второй глоток вызвал кашель - красные брызги осели на груди, как кровь.

Чувство ненависти одолело её. Она ненавидела его, его законную жену, себя из-за того, что снова ему поверила и эти розы, безупречно белые, как его ложь.

Взгляд упал на вазу.

Один резкий жест - и хрусталь разлетелся на тысячи сверкающих осколков. Вода брызнула на стены, на зеркало, в котором час назад отражались их сплетенные тела.

Она подняла розы. Шипы вонзились в ладони, но эта боль была сладка. Первый удар - о стену. Бутон расплющился, белые лепестки разлетелись, как снежинки.

- Лжец! - ее крик разорвал тишину.

Второй удар - о зеркало.

- Подлец!

Третий удар - по кровати. По этим простыням, где он только что шептал слова любви. Стебли ломались в руках, шипы впивались глубже.

Четвертый. Пятый. Десятый. Она била, пока в руках не остались лишь изодранные, окровавленные стебли.

Кира опустилась на колени среди этого хаоса. Лепестки прилипли к ее ногам, осколки впивались в колени, но она не чувствовала этой боли. В груди разрывалась настоящая рана - кровавая, живая.

Она подняла один уцелевший бутон. Белый, чистый, лишь слегка помятый. Последний аккорд их любви.

Она прошла к кровати, взяла телефон и окровавленными пальцами написала ему:

"Все, кончено. Если ты не можешь сделать выбор, то это сделаю я. Быть любовницей - я не выбираю."

А после обессиленная упала лицом в подушку, все еще пахнущую им и уснула. Где-то за окном завывала сирена скорой помощи. Или это выла ее душа, разорванная на части.

А на полу, среди осколков и лепестков, медленно расползалось красное вино - как кровь из открытой раны.

_______________

Тем временем Даниил выходил из своей машины, Питерский ветер резко рванул ему в лицо, словно пытаясь отнять последние остатки тепла. Он не услышал звук уведомления — телефон лежал в кармане пальто, глухо, как сердце, закованное в броню вины. Он любил Киру. Безумно, отчаянно, так, что каждый раз, возвращаясь домой, чувствовал, будто разрывается пополам.

Он шагнул в парадную, где воздух был густым от пряного дыхания корицы и выпечки - кто-то из соседей пек пирожки. Тёплый, домашний аромат, который теперь резал его, как нож. Каждый шаг по лестнице давался ему с усилием, будто он шёл не домой, а на казнь.

Дверь открылась — и сразу детские голоса: 
— Папа пришёл!

Андрей, тринадцать лет, высокий, угловатый, с его же упрямым подбородком. Никита, десять, ещё совсем ребёнок, с веснушками и смехом, который когда-то наполнял Даниила счастьем. Теперь он лишь чувствовал, как что-то сжимается внутри.

— Дети, спать! — раздался голос Лены с кухни. Спокойный. Слишком спокойный.

Он прошёл в ванную, умылся, стараясь смыть с себя запах Киры — её духов.

— Много работы? — спросила Лена, когда он зашёл на кухню.

Она стояла у плиты, высокая, стройная, с рыжими кудрями, спадающими на плечи. Её движения были точными, выверенными — как у человека, который слишком долго держал себя в руках.

— Да, завал, — пробормотал он, садясь за стол.

Перед ним дымились его любимые рёбрышки, запечённые в медовом соусе. Лена помнила все его предпочтения. А он помнил, как три часа назад целовал Киру в шею, пока она стонала под ним.

— Ты чего не ешь? Не вкусно? — её голос был тихим.

— Вкусно. Просто задумался.

Он на автомате потянулся за телефоном и мир рухнул:

«Всё, кончено. Если ты не можешь сделать выбор, то это сделаю я. Быть любовницей — я не выбираю.»

Кровь ударила в виски. Он не заметил, как Лена подошла ближе, не видел, как её пальцы впились в край стола.

— Ты так изменился, как взял в руки телефон. Что там у тебя? — её голос раскололся. — Она пишет?

Она отвернулась к окну, но он всё равно увидел — слезу, скатившуюся по щеке.

— Лена, ты о чём? Кто «она»?

— Ты совсем меня за дуру держишь?! — она резко обернулась, и в её глазах горел огонь, которого он не видел годами. — Ты думаешь, я не замечаю? Не замечаю следов её помады на твоих рубашках? Не чувствую её духов на твоей коже?

Она рванула к кухонному ящику, выдернула чек из магазина нижнего белья и швырнула ему в лицо.

— У меня размер 75А, а не 75С!

Бумага ударила его, как пощёчина.

— Лена, не придумывай…

— ХВАТИТ ЛГАТЬ! — её крик разорвал тишину кухни. Она налила себе виски и выпила залпом — Я знаю. Знаю всё. И знаю, кто она.

Он молчал. Что он мог сказать?

— Что, сволочь, язык проглотил?! — её голос сорвался в хрип. — Или тебе просто нечего сказать?

— Успокойся. Дети спят.

— ДЕТИ?! Вспомнил о детях? — она задохнулась от ярости. — А где ты был, когда они спрашивали, почему папа так редко дома?! Трахал свою шлюху?

Тарелка пролетела в сантиметре от его головы и разбилась о стену.

— Всё. Я устал. — он поднялся. — Давай разведёмся.

Тишина.

Лена закурила, руки дрожали.

— Хорошая идея. Давно пора.

Он прошёл в спальню, механически кидая вещи в чемодан. На тумбе стояла их свадебная фотография — Лена в белом, он, обнимающий её за талию, оба смеются.

Он смахнул фото на пол.

— Проваливай. — её голос донёсся с кухни.

Дверь захлопнулась.

Он сел в машину, дрожащими руками набирая сообщение Кире: 
«Жди. Еду к тебе.» Взглянул на окна квартиры где когда-то был счастлив и нажал на газ.

Лена прижалась лбом к холодному оконному стеклу, пальцы судорожно сжимали хрустальный бокал. Янтарный виски колыхался в такт её прерывистому дыханию, отражая ускользающие в ночи красные огни Audi. Он уехал. Без слов, без оглядки. Туда, где его ждали другие объятия, другой дом.

Тишина в опустевшей квартире давила на уши, становилась почти осязаемой. Даже старинные часы, подаренные свекровью на десятилетие свадьбы, будто замедлили свой ход, не решаясь нарушить эту звенящую пустоту. Дрожащая рука потянулась к сигаретам — зажигалка выскользнула из пальцев трижды, прежде чем удалось сделать первую, обжигающую горло затяжку. Вторая не принесла желаемого успокоения, лишь подчеркнула горечь на губах.

В тёмном зеркале окна отражалось чужое лицо — бледное, с размытыми чёрными дорожками под глазами. Лена всматривалась в это отражение, не узнавая себя. Кто эта женщина? Та, что год отмахивалась от подозрений? Та, что находила оправдания его поздним возвращениям? Та, что сегодня впервые за четырнадцать лет позволила себе крик?

"Шлюха", — мысленно бросила она той, другой.

Но почему острее всего резала ненависть к самой себе?

Ей хотелось перебить всю посуду. Но дети спали. Разбивать ничего нельзя. Кричать тоже . Она лишь закусила губу до крови, подавляя рыдания, которые рвались наружу.

На столе белел злосчастный чек из La Perla "75C". Она взяла его с какой-то методичной жестокостью, медленно, с наслаждением разрывая на мелкие клочки, словно могла таким образом уничтожить саму измену.

Телефон завибрировал.

Сердце ёкнуло — может, он...?

Но нет. Спам.

Она закрыла глаза, сдерживая истерический смех, который подкатывал к горлу.

Спальня встретила её знакомым ароматом — смесью его дорогого одеколона и предательства. Она вжала лицо в его подушку, вдыхая этот ненавистный, любимый запах, затем швырнула её в угол с немой яростью. Здесь, в этой комнате, начиналась их история — страстные ночи, шёпот признаний, первые толчки будущего сына. Здесь же она и заканчивалась — его отворачивающаяся к стене спина, дежурное «я устал», километры молчания между двумя когда-то близкими людьми.

Телефон снова завибрировал. На этот раз сообщение от подруги: «Лен, ты как?» Простые слова, от которых хотелось завыть. Она оглядела комнату — всё на своих местах, ни намёка на катастрофу. Только пустой бокал и их совместное с Даней фото, валяющиеся на полу.

«Я свободна», — прошептала она в темноту. Но почему это звучало как приговор? За окном завывал ветер, сливаясь с воем её души, потерявшей опору.

Но дети спали. Стены дома оставались нерушимыми. Мир упрямо отказывался заканчиваться вместе с её браком. Жизнь продолжалась.

_________________

Дождь стучал по крыше машины, когда Даниил глушил двигатель возле дома Киры. Он сидел несколько секунд, глядя на окно их съёмной квартиры. Темнота за стеклом казалась зловещей, но он знал – она там.

Ключ щёлкнул в замке, дверь распахнулась — и тут же его обдало волной аромата роз, вина и... чего-то горького. Разрухи.

Спальня.

Он замер на пороге.

Белые лепестки, разбросанные по полу, будто снег после бури. Осколки вазы — острые, злые, сверкающие в полумраке. Вино. Оно растеклось тёмно-рубиновой лужей, напоминая кровь. И посреди этого хаоса на смятых простынях — она.

Кира.

Растрепанные чёрные волосы, раскиданные по подушке, словно шёлковый шторм. Бледная кожа, почти прозрачная, с синяками под глазами. Порезы на ногах — она, должно быть, ходила босиком по осколкам. Подушечки пальцев в кровавых подтёках — шипы роз не пощадили её.

Он подошёл ближе. Сердце сжалось.

— Кир... — его голос сорвался.

Она не шевельнулась. Только слабое дыхание, прерывистое, как у загнанного зверька.

Он осторожно сел на край кровати, матрац прогнулся под его весом. Ладонь сама потянулась к ней, коснулась бедра.

— Даня?..

Она открыла глаза. Серые, как дождевая сталь. Сначала — растерянность. Потом — паника.

— Что ты тут делаешь?! Убирайся! — она рванулась прочь, но он поймал её за запястье, притянул к себе.

— Успокойся. Всё... я ушёл от неё.

Она замерла. Потом фыркнула — горько, зло.

— Врёшь. Как всегда.

— Нет.

— Я тебе не верю! — её голос дрогнул, и вдруг — слёзы. Горячие, яростные. Она забилась в его руках, но он не отпускал, только крепче прижимал к себе, чувствуя, как её сердце колотится, как птица в клетке.

— Я не верю... не верю... — она повторяла это, словно заклинание, но вдруг — замолчала.

Её взгляд упал на чемодан.

На его вещи.

На правду.

Тишина.

Потом она медленно подняла на него глаза — и в них было столько боли, столько надежды, что у него перехватило дыхание.

— Правда? — шёпотом.

Он кивнул.

И тогда она разрыдалась — по-настоящему, всей тяжестью этих месяцев ожидания. А он просто держал её, гладил по волосам, целовал в макушку — и знал, что назад дороги нет.

Только вперёд.

Только с ней.

Даже если весь мир теперь — это разбитые розы и лужи вина на полу.

_______________

Золотистый свет зари просачивался сквозь шторы, рассыпаясь по простыням, по её обнажённым плечам. Даниил проснулся первым – и не мог оторвать взгляда от нее. Она спала, слегка подрагивая ресницами, губы чуть приоткрыты в беззащитной полуулыбке.

Он наклонился, коснулся её рта своими губами – легко, едва ощутимо.

– Вставай, малышка, – прошептал он, чувствуя, как её дыхание изменило ритм.

Кира заворчала что-то нечленораздельное и потянулась, как кошка, выгибая спину.

– Бегом в душ. Поедем завтракать – в ту кофейню, помнишь? Где подают круассаны с миндальной начинкой и латте с корицей.

Она приоткрыла один глаз:

– Ммм... Дань... Ещё пять минут... – голос хриплый от сна, тёплый, как плед в зимнее утро.

Он провёл пальцем по её ключице, чувствуя, как по её коже пробежала дрожь.

– А разве тебе не надо на пары?

Кира надула губы – совсем как ребёнок, которому не хочется идти в школу.

– Позволю себе одну роскошь, – прошептала она, прижимаясь к его груди. – Прогуляю. Мне же элементарно переодеться надо, а все вещи у мамы. Ты меня отвезешь к ней?

– Не вопрос, – он приподнялся на локте, глядя на неё сверху. – Но вставать всё равно пора. Клининг скоро приедет, а тут ты... – его руки скользнули под простыню, – ...совершенно голенькая.

Кира взвизгнула, когда его пальцы впились в её бока, когда губы нашли чувствительную точку на шее.

– Даня! Прекрати! – она засмеялась, пытаясь вырваться, но он только крепче прижал её к матрасу, целуя уже где-то между ключиц.

– Не-а, – прошептал он между поцелуями. – Теперь ты моя. Совсем. И я буду будить тебя так каждое утро.

За окном шумел город, где-то звенели трамваи, спешили люди – а в этой комнате, среди следов вчерашнего урагана, рождалось что-то новое. Что-то их. Настоящее.

___________________

Аромат свежесваренного кофе и теплой выпечки окутал их, едва они переступили порог маленькой кофейни. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь витражные стекла, рисовали на столе причудливые узоры. Они сели за маленький столик в углу. Колени нечаянно соприкоснулись под столом, а пальцы сплелись сами собой - будто тянулись друг к другу после долгой разлуки.

Кира подняла глаза, встретив его взгляд - впервые за все их тайные встречи такой спокойный, ясный, без привычной тени вины и оглядки на часы.

- Даня... - начало сорвалось с ее губ, но слова застряли в горле.

- Что, малышка? - он улыбнулся, и в уголках его глаз собрались мелкие морщинки.

Как будто в ответ на его вопрос, официант поставил перед ними два латте с пенкой, идеальной, как первый снег, и тарелку с еще теплыми круассанами.

- А ты когда на развод подашь? - выдохнула она

Воздух между ними на мгновение застыл. За соседним столиком звонко засмеялась молодая пара.

- Постараюсь на следующей неделе, - ответил он, разламывая хрустящий круассан. Миндальная начинка тянулась тонкими нитями.

- А дальше что? - прошептала Кира, внезапно осознав, что впервые может задавать этот вопрос вслух.

Он отпил глоток кофе.

- А дальше у кое-кого сессия, - ухмыльнулся он, ловя ее взгляд. - А потом... Потом махнем на море. Белое Или Черное Или Красное - какое захочешь.

Он глянул на часы, и его лицо на мгновение стало серьезным.

- Доедай быстрее, съездим к твоей маме за вещами, а потом мне надо немного поработать.

________

Дорога в Сестрорецк пролегала через сосновые перелески, где солнечный свет играл в лужицах, оставшихся после ночного дождя. Кира молча смотрела в окно, следя, как мелькают стволы деревьев. В голове крутились слова, которые скажет мать. Она знала их наизусть.

Машина остановилась у знакомой пятиэтажки. Кирпичные стены, облупившаяся краска, детские рисунки мелом на асфальте – всё как всегда.

— Поднимешься со мной? — спросила она, не отпуская его руку.

Даниил потупил взгляд.

— Я не готов. Давай не сегодня.

Губы Киры дрогнули, но она лишь кивнула.

Дверь в квартиру открылась с тем же скрипом, который она помнила с детства. Навстречу бросился маленький рыжий ураган - Рики, ее той-терьер, бешено виляя хвостом и повизгивая так, будто его не видели годы, а не сутки.

- Ах ты мое счастье! - Кира прижала к себе теплый, дрожащий комочек.

- Кира? Это ты? - из глубины квартиры донесся резкий, как удар хлыста, голос.

Мать стояла в дверном проеме кухни, вытирая руки о клетчатый фартук. Ее взгляд скользнул по дочери, затем к окну, где у подъезда ждала знакомая Audi.

- Ты опять с ним была? - спросила она, и в голосе звучала не злость, а какая-то бесконечная усталость, как у человека, который уже давно смирился с поражением.

- Мама, я за вещами.

- И куда собралась? К нему? - мать сделала шаг вперед, и солнечный свет из окна высветил новые морщины вокруг ее губ. - Кира, ему тридцать пять, а тебе всего двадцать. К тому же женат, двое детей. Ты что творишь?

- Он ушел от жены, подает на развод, - Кира сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

Мать медленно покачала головой, будто рассматривала глухонемого ребёнка.

- Господи, в кого ты такая дура уродилась? - прошептала она, и в голосе вдруг прорвалась боль. - Столько поклонников у тебя, твоих ровесников, умных, красивых... А ты выбрала его.

- Мама, хватит! - Кира вскинула. - Я люблю его.

Наступила тишина. Мать развернулась и ушла в комнату, хлопнув дверью так, что дрогнули рамки с фотографиями в коридоре.

Кира прошла в свою комнату. Розовые обои с выцветшими цветами, постеры с группами, плюшевый мишка на полке - свидетель всех ее детских слез. Она резко дернула чемодан с верхней полки кладовой.

Вещи собирала на автомате - джинсы, свитера, любимую книгу с потрепанными страницами.

Когда она вышла в коридор, мать стояла у порога кухни с небольшим свертком в руках.

- Держи, - сказала она, протягивая пакет. Из него шел теплый пар. - Твои любимые, с яблоками. - Голос дрогнул, как тонкая струна. - А то кожа да кости остались.

Кира прижала к груди теплый сверток, и вдруг запах корицы и печеных яблок ударил в нос, вызвав ком в горле. Она вспомнила, как в детстве бежала по лестнице в парадной к этому запаху из школы...

- Мама... - начала она, но слова застряли где-то в груди.

- Иди уже, - женщина резко обняла дочь, спрятав лицо в ее волосах, и Кира почувствовала, как что-то теплое и мокрое капнуло ей на шею. - Только... звони хоть иногда.

Даниил ждал в подъезде, прислонившись к стене. Увидев ее с чемоданом, он молча взял тяжелую сумку, и их пальцы на мгновение соприкоснулись - холодные от волнения.

Машина тронулась, Кира смотрела в зеркало заднего вида, где уменьшалась знакомая пятиэтажка, где на балконе стоял одинокий силуэт на фоне серого неба.

- Все будет хорошо, - тихо сказал Даниил, накрыв ее ладонь своей.

Она кивнула, сжимая в руках теплый сверток, внутри которого, она знала, лежали не только пирожки, но и вся ее прежняя жизнь.