- Еще одна святоша вернулась в этот чертов мир…

- Заставьте ваш грязный язык замолчать, иначе, я попрошу мистера Ланкриджа вышвырнуть вас за борт…

- Вы считаете, что он выкинет за борт свои деньги? Да мы стоим, как хорошая корова, - голос смеющейся женщины полностью привел меня в чувство. Говорили на английском, но язык был странным, вернее, подача слов.

Я открыла глаза, и вместо каюты лайнера увидела ад, и, если это был не он, тогда что-то похуже ада. Это было вонючим трюмом корабля, который я видела только в кино: полумрак, страшная качка, нечистоты, разлитые по полу, занятому лежащими людьми, тюки, сундуки и сетки. И страшный смрад. Пахло кислятиной, слежавшимися телами, мочой. Многие люди лежали без сознания, тут и там они стонали, метались в горячке.

- Дитя, Бог услышал наши молитвы, и ты, наконец пришла в себя, - надо мной склонилась женщина лет пятидесяти, в грязном шерстяном платье, застегнутом под самый подбородок. Когда-то белый воротничок был страшно запачкан, как и белый чепец.

- Что за хрень здесь творится? – я говорила это тихо, но женщина, что сидела надо мной, услышала и свела брови так, что они стали почти единой линией. Я облизала пересохшиеся губы - на них была соль.

- Не смей перенимать эти гнусные выражения, ты светлая душа, которую Бог призвал на службу, и имей уважение к твоим сестрам, что вместе с тобой сейчас переживают эти тяготы, - она прошипела мне это прямо в лицо, и я решила не спорить с ней, пока не разберусь.

Я осмотрелась внимательнее, хоть голову и кружило, но глаза привыкли к полумраку. Мне ко рту прижали кружку с водой, и я жадно пила, чувствуя, как горло разлипается, язык становится мягким, податливым. Рядом со мной лежали и сидели девушки в таких же платьях, что и на той, которая пыталась объяснить мне какую-то ересь про Бога и тяготы. Тощие, с практически синими лицами, у них не было сил даже для того, чтобы стоять, если они поднимались для того, чтобы помочь, одной из них, когда тех тошнило.

В другой части трюма сидели совсем другие пассажирки. Если это карнавал, то им костюмы явно удались лучше, потому что это были женщины с распущенными, хоть и грязными волосами, в разноцветных жилетках, юбках и белоснежных когда-то рубашках под жилетками с корсетом. Таких я видела в каких-то фильмах. Некоторые из них тоже лежали, с трудом превозмогая постоянную тошноту, некоторые, судя по поведению, были пьяны. Они все говорили на английском, как и эти, в белых когда-то чепцах.

Я посмотрела на себя и увидела шерстяное платье, что раньше было темно синим, а сейчас блестело от затиров, на голове я нащупала чепец, под которым туго свернутые в пучок волосы превратились в колтун.   Волос было так много, что, если бы я не чувствовала своим телом как руки проводят по голове, я бы думала, что касаюсь незнакомого мне человека.

- Если тебе лучше и больше не тошнит, нужно поесть, чтобы быстрее помогать тем, кто ухаживал за тобой, пока ты была в бреду, - девушка в таком же платье склонилась и подала миску, из которой пахло хреново. Это было месиво из рыбы, которая, скорее всего, разварилась и превратилась в клейстер, и каши, вроде сечки. Даже моя собака не стала бы есть это под угрозой смерти. В животе заурчало, но я поняла, что вырвет меня раньше, чем эта дрянь упадет в мой желудок.

- Нет, спасибо, меня еще мутит, лучше отдай тем, кто действительно голоден, - я отстранилась от деревянной миски и прикрыла рот, показывая, что если она сейчас не уберет, то миска станет полнее.

- Хорошо, Лиззи, тогда, помоги мне. Нужно обтереть всем лица, так им будет легче, - она отставила миску и взялась за деревянное ведро с мутной водой, в котором плавала тряпка. К моему горлу снова подступила волна, но я решила, что нужно двигаться, осмотреться, иначе, я ничего не пойму. Какая нафиг "Лиззи"?

Я засунула руку в ведро и отжала туда одну из тряпок. Сначала сидя дотягивалась до лежащих рядом девушек, что дышали надсадно, сипло. Одновременно я посматривала в сторону разноцветных девиц, что не забывали, судя по всему расчесываться. Они сейчас смеялись и сыпали тупыми пошлыми шутками, когда к ним подходили мужчины, что спускались в трюм, чтобы заняться другими больными. Только встав, я увидела, что там, возле тех женщин, на полу лежали человек пятнадцать мужчин, и, судя по накрытым лицам, некоторые были мертвы.

- Этот чертов новый свет берет большие взятки душами. Скажите, мистер, сколько живых довозит этот гроб к вашей обетованной земле? – самая громкая из них, рыжая, чуть полноватая, но ладная, поймала за рукав мужчину, что собрался зашивать в ткань одного из мужчин.

- Заткнись, Бетти, иначе, если ты подохнешь, мы сбросим тебя на корм рыбам без молитвы, - он отстранился и внимательно смотрел на мужчину, прежде чем соединить края ткани на его лице.

- Отвратительно, когда вы протыкаете им нос. Он и так мучился, прежде чем отдать душу вашему Богу, так вы еще над мертвым издеваетесь, - визгливым голосом озвучила его действия еще одна – тощая, белокожая, со впалыми щеками, и от этого кажущимися еще больше, карими глазами. На вид ей было лет тридцать, но, здесь все выглядели очень плохо.

Мне не видно было того, что мужчина делал с мертвым, но я вспомнила, как Лиля рассказывала мне о правиле моряков, где последним стежком ткань прошивали вместе с крыльями носа. Потому что на корабле нельзя было долго держать мертвого, а так проверяли, не жив ли человек. Давно. Это было очень давно. Где я, и где Лиля? Это не может быть реконструкцией событий. Уж сильно реальны эти мертвые мужчины и женщины, эта вонь, этот запах смирения, который наступает только после страха смерти. Это не мое тело, это не мой голос и язык, это не мое время. К горлу подкатывала паника, и я поняла, что не смогу сдержаться – я теряла сознание.

- Детка, детка, нет, мы только вернули тебя, и теперь, когда ты пережила весь этот ад, ты обязана жить, - я думала это был сон, но надо мной снова склонилась эта женщина, она поила меня из большой деревянной ложки водой, и мне становилось лучше. Я пыталась не думать о том ведре с грязью, которой мы обтирали лица девушка.

- Кто вы? – я старалась говорить шепотом, чтобы не открыть себя. Мне было так страшно, что сердце билось, как птица в клетке, теперь я точно знала значение этих слов.

- Девочка моя, ты много пережила, неудивительно, что Бог пытается закрыть тебя от того, что ты здесь видишь. Я сестра Маргрэт из прихода. Не помнишь? – она с испугом смотрела на меня, но отвечала тоже шепотом, боясь, что остальные девочки нас услышат. – Элиза, я сопровождаю вас, как невест для новых поселенцев в Новом Свете. Мы плывем на корабле мистера Ланкриджа.

- Давно плывем?

- Почти три месяца, дитя мое. Ты начинаешь вспоминать? Ты росла в приходе вместе с этими девушками, твоими сестрами перед нашим Богом. Его Величество дал благословение, когда Вирджинская компания запросила невест для служащих в этих новых землях. Наш приход повиновался ему, и теперь вы станете достойными женами и помощницами тем, кто осваивает Новый Свет, - я видела в ее бесцветных серых, или когда-то голубых глазах безысходность и усталость.

- Все хорошо, сестра Маргрэт, я приду в себя, не беспокойтесь, - я хотела кричать, пинать ногами все, что под них попадется, хотела плакать так громко, чтобы меня услышал их чертов Бог, но мне было жаль ее, а еще, жизнь научила меня быть сильной там, где кажется, что выхода нет совсем. 

- Еды сегодня не будет, у нас заканчивается вода, поэтому, вам раздадут только сухари. Чистая вода только на питье, и советую вам ограничить ее для тех, кто уже точно не поправится, - мужчина, что зашивал саваны стоял посреди трюма с деревянным ведром, в который была погружена большая, вроде половника, деревянная ложка. Человек за его спиной держал в руках мешок, а этот, первый, запускал туда руку и по горсти насыпал в протянутые тут и там ладони. Я представила, как он закрывал глаза и протыкал толстенной иглой нос умершим. Этими руками. Руками, которые он вряд ли мыл, и волна удушья снова прокатилась к горлу, но меня уже не тошнило – желудок был пуст.