Золотая пыль веков медленно кружилась в луче холодного света, падающего из ниоткуда. Здесь, в пространстве между мирами, где время текло иными реками, царила вечная тишина, нарушаемая лишь шелестом переворачиваемых страниц.

Магдайлер отложил в сторону тяжелый фолиант, его пальцы, длинные и бледные, на миг задержались на потертом переплете. Еще одна история, прочитанная до конца, еще одна жизнь, изученная и отложенная в копилку опыта. Эти книги были его памятью, его якорем в мире, что постепенно утрачивал для него краски и вкус.

Он был колдуном, существом, перешагнувшим порог человеческого бытия, но за это заплатившим постепенным угасанием. Реальность становилась для него блеклой гравюрой, лишенной запахов, вкусов и жгучих эмоций.

Чтобы не раствориться окончательно в безвоздушном пространстве собственного бессмертия, ему требовалось подпитываться ощущениями чужих жизней. Его слуги, тени, скользящие по шумным мирам смертных, добывали для него сосуды.

Сосудом становился человек, в момент наивысших проявлений злости, гнева, отчаяния. Момент, когда человек перестает себя контролировать.

В этот миг слуги набрасывали незримую петлю связи, и Магдайлер получал ключ. На двадцать четыре часа он мог вселиться в сосуд, прожить день этого человека, вдохнуть аромат утреннего кофе, ощутить на губах соленый вкус слез или сладость поцелуя, прочувствовать гнев, радость, усталость. Эти острые, подлинные ощущения были для него глотком воздуха для утопающего.

К нему приблизилась одна из таких теней, беззвучно скользя по мраморному полу. В протянутых руках слуга держал добытый сосуд.

Слуга мысленно передал ему картину, момент, когда он поймал душу. Золотая осень, листья разных оттенков охры, мужчина, ругающийся с женщиной у автомобиля, рядом с которым стоит мальчик, прижавшийся в испуге к пожилому водителю.

Мужчина был очень зол, его аура переливалась всеми оттенками гнева – от ярко-алого до почти черного. Накопленная за какое-то время эмоция прорвалась, как лава из вулкана, забрызгивая всех вокруг.

То, что было плохо для него и окружающих, сослужило службу для древнего мага.

Магдайлер кивнул, принимая дар. Он предпочитал переселяться в мужчин; их опыт был ему ближе, их мир понятнее. Женские тела, пару раз за долгие века, становились для него досадной случайностью, словно ему подали не тот бокал вина. Неприятно, но не смертельно.

Он сомкнул пальцы на прохладной поверхности сферы, готовясь к привычному переходу. Он должен был словить ауру мужчины и слиться с ней. Но вместо этого его сознание пронзила чужая боль, острая и пронзительная, как ледяная игла. Он увидел не мужчину, а женщину. Ту, что стояла напротив злящегося мужчины.

Золотистые волосы, спадающие на влажные от слез щеки, огромные глаза, полные такого отчаяния, что оно обжигало даже через призму магии. Он услышал обрывки крика – не гневного, а сдавленного, полного безнадежности. И почувствовал, как ее агония, подобно черной вспышке, перекрыла собой другой импульс – мужской гнев. Он оказался слабее женского отчаяния. Слуга ошибся.

Досада, острая и стремительная, клюнула его внутри. Но процесс был уже необратим. Он мысленно вздохнул, принимая неизбежное. Всего лишь день. Всего лишь неудачный опыт.

Мир поплыл, распался на миллионы сверкающих частиц. Его сущность, невесомая и бестелесная, устремилась по тоннелю света навстречу новому якорю.

Первыми пришли ощущения. Тяжесть в груди, словно на сердце лежал холодный камень. Запахи, тактильные ощущения, резкий звонок будильника над ухом. Он медленно открыл чужие глаза.

Магдайлер  никогда не вмешивался в чужую жизнь, он проживал ее так, как прожило бы это тело. Он получал сведения из бессознательной памяти и мышления, не контактируя с сознанием человека. На следующий день тот просыпался и помнил день так, словно он прожил его сам. Словно в тумане, смутно, без деталей, как рутинный день, в котором ничего особо не произошло, поэтому и не стоит его помнить.

Сейчас память девушки подсказала, что он должен встать, умыться и собираться на работу. Что он и собирался сделать. Он теперь знал, как ее зовут – Виталина.

Он сделал глубокий вдох, привыкая к новым легким, к иному ритму сердца. И только собрался сделать шаг, чтобы начать свой бесстрастный день наблюдений, как изнутри, из самых потаенных глубин этого сознания, донесся испуганный, мысленный вопль, от которого застыла кровь в жилах:  «Что происходит?!»