Этот роман посвящается Ларисе Педенко. 
​​​​​​​За ее неоценимую помощь в создании книг, за тонкий вкус, деликатность и чувство такта. За редкое умение незаметно приходить на помощь.
С благодарностью и любовью
Полина Ром


Кто знает, зачем предки меня вообще на свет рожали. Но по факту никому из них я не была нужна. Нет, я никогда не голодала, меня хорошо одевали и покупали все, что необходимо. Только вот времени поинтересоваться мной они никогда не находили. Никто не ходил на утренники в детском саду, никто не ходил на собрания в школе. Даже разговаривали со мной нечасто.

Желая быть кому-то необходимой, я пристрастилась к чтению. Вымышленные миры давали мне и “друзей”, и “врагов”, и чувство причастности и нужности.

Финансовой нужды в детстве я не ощущала. Родители были в разводе еще с моей начальной школы. Но сперва были алименты от отца, вполне нормальные, а потом пенсия по утрате кормильца и деньги от сдачи его жилья.

Еще лет в двенадцать я поняла, что семьи у меня нет и никогда не было. В пятнадцать моих, с разницей в два месяца ушли из жизни бабушка и мой биологический отец. Я его даже помнила не слишком хорошо, и большое фото у гроба казалось мне совсем чужим. Я не плакала, а думала, что, может быть, это ошибка, и хоронят чужого человека? Но рядом молча стояла мама в черной кружевной накидке и очках от солнца.

Я стала единственной наследницей двух квартир, отца и бабушки, которую вообще не помнила, а моя мама тогда просто сказала:

-- Хорошо. Скоро ты вырастешь и сможешь жить одна.

Как будто до этого я жила не одна! Но мне уже было плевать на ее слова.

У нее были подруги, парикмахеры-салоны, путешествия и мужчина. Дома она ночевала пару раз в неделю. От меня требовалось: оценки не ниже тройки, не курить и в 22-00 быть дома. Так что в мои восемнадцать, когда она погибла в аварии, особого трагизма я не испытывала. Просто еще одни похороны. Ими занимались какие-то женщины с ее работы. Они вздыхали и хвалили меня за крепкие нервы, желали не отчаиваться и прочие благоглупости. Для меня же практически ничего не изменилось. Я всегда была в этом мире одна.

Нет, конечно, у меня были друзья-приятели в садике, а потом и подруги в школе. Но я всегда держала внутреннюю границу. Посидеть в кафе, потрепаться и посплетничать? С удовольствием! Пригласить к себе домой и устроить вечеринку? Ни-за-что!

-- Я тебе, Ленка, прямо завидую. Умеешь ты на своем настоять, – Катерина была одной из самых приятных в общении знакомых, и я с любопытством спросила:

-- Чему завидовать-то, Кать?

-- Я вот так не могу. Иногда упираюсь, но если чувствую, что кто-то обижается, отступаю. А ты – прямо кремень! У меня в этом году осенью собирались. Ковровое покрытие в двух местах прожгли, хотя я и просила не курить в комнате. И никто не сознался. А оно новенькое.

Я только пожала плечами: для меня отказ в какой-то неудачной просьбе никогда не был проблемой.

После отца ко мне перешли две двушки: его собственная, в хорошем старом доме с приличным ремонтом, и его матери, унаследованная им буквально за два месяца до. Их я сдавала, а жила в квартире, оставленной мне мамой – просторная двушка, где моей была “маленькая” комната в двадцать квадратов. В комнату матери я заходила раз в месяц, просто смахнуть пыль.

В девятнадцать лет у меня случился бурный роман, сумасшедшая «любофф» накрыла меня с головой, и я полностью утратила способность мыслить критически. Совместная жизнь в моей квартире не задалась. Я принялась готовить и наводить уют, но очень быстро устала от бытового идиотизма «любимого». Носки по квартире и зеркало в разводах будили во мне «зверя». Я ворчала, мы ссорились. А его нежелание даже чашку за собой убрать поставило точку в отношениях. Я устала слушать лекции о том, что быт – это женская епархия и «ты же не работаешь, чем тебе еще заниматься?». Кроме того, очень не кстати подоспела беременность, хотя он всегда утверждал, что «все под контролем». Добавились вопли на тему «…хочешь запихать пузом в ЗАГС…».

Я выгнала «любофф» и сделала аборт. И больше никогда не полагалась на мужчин в этом вопросе.
Потом я иногда встречалась с “для здоровья”, но даже хороший секс не настраивал меня больше на совместное проживание. Мухи отдельно, котлеты отдельно.

Лет до двадцати пяти я судорожно металась в поисках места в жизни. Один курс юрфака, один год художественного училища, курсы кондитерские и автошкола, работа на кассе в сетевом магазине, на ресепшене в паре фирм, снова поступление. На этот раз – ай ти. Бросила после первого семестра, пошла менеджером по продажам. Точнее, продавцом в сотовый салон. Чтение-чтение-чтение… Бессистемное, но захватывающее полностью.

Мою жизнь перевернуло нападение уличной гопоты. Нет, насилия не было, да и потери свелись к минимуму: телефон и несколько тысяч в сумочке. Но ощущение дикой беспомощности, страх унижения…

Я стала бояться выходить из дома. Через три месяца, поняв, что я знаю в лицо уже всех курьеров доставки в окрестностях и что это не слишком правильно, я отправилась к психологу.

Не сказать, что страх прошел в один день. Мозги он мне полоскал долго, вытягивал какие-то детские воспоминания. Я же считала, что это все не важно. Кое-что я даже поняла, а на некоторые вещи посмотрела по-новому. Итогом таких встреч стало то, что я стала искать секцию. Ставила себе знаменитое: «… жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф.»* и методично обходила близлежащие спортзалы.

Довольно быстро я поняла, что все эти боевики, которые я, разумеется, смотрела иногда, не дают никакого представления о реальной уличной драке. Я шерстила интернет и специализированные сайты, знакомилась с людьми и четко понимала одно: супербойцом мне не стать никогда. И то, что преподают сейчас, это вовсе не боевые искусства. Да, искусство, но не для реальной жизни и реальной драки. Все это хорошо работает только на камеру.

Через пару месяцев поисков пришло понимание – не боевые искусства мне нужны, а умении защитить себя. Любым способом, а не красивым «танцем» профессионального каратиста. Бесконтактным танцем, как выяснилось.

Итогом стало поступление в педагогический институт на спортивную кафедру. Я прошла не то, что по нижней планке, а даже хуже, но недобор сделал свое дело, и меня взяли.

Вот там я и научилась пахать. Медленно и методично, изматывая себя. Терпеливо добирая секунды и метры, но всегда чуть лучше. На миллиметр, но лучше. А попутно собирала, даже не знаю как правильно сказать… Пожалуй: собирала приемы самообороны для женщин. Все подряд. Как спортивные и красивые, так и совершенно дикие, «народные», типа пакетика молотого перца в кармане.

К концу института у меня был готов полноценный курс, но работу по нравящемуся мне профилю я не нашла. Знакомые тренеры в мужских спортзалах смотрели на мою идею скептически. Плюнула, оформила самозанятость, арендовала в подходящем зале часы и разместила объявление о приеме. Первых трех учениц я запомнила навсегда. Вряд ли я смогла им дать все, что хотела и могла. Зато они убедили меня: нужно понимать, как с ними работать. Нужно идти учиться на психолога. Так что второе высшее я получала уже в процессе. Практика в моей работе дополнилась теорией.

Я брала всех, даже тех, кто не способен был пройти сто метров без одышки. И честно старалась им дать понять, что не в приемах дело, а во внутреннем стержне. Иногда получалось, иногда не слишком. Несколько раз ученицы возвращались с благодарностью, но я понимала, что есть и те, кто так и не сможет воспользоваться знаниями. Денег работа приносила не слишком много, я не хотела пускать все на поток и тупо рубить бабло: мне на жизнь и так хватало, потому часть учениц брала бесплатно. Я держалась на том, что понимала: я делаю нечто нужное и важное.

Только годам к тридцати пяти я стала ощущать некоторое одиночество. Денег был даже некоторый избыток, они тупо копились на счетах. Дело, которое я вела, мне нравилось. Я могла позволить себе многое: путешествия, хорошую машину и одежду, качественную медицину и еду, но мне не с кем было разделить все это.

Добил меня случайно подслушанный разговор моих учениц:

– …хороший она человек, Елена наша.

– Да разве я спорю? Хороший, конечно. Только одинокая и несчастливая. Оттого и ведет себя, как треска мороженая. Сама знаешь, ни мужа у нее, ни детей.

– Ну, чем такой муж, как мой бывший, лучше вообще никакого! У меня шрамы до сих пор не сошли. И ведь пока на дочку не замахнулся – все мне казалось, что одумается, что не справлюсь без него!

– Тань, да не в мужике дело! Маринка вон у нас, ну, страшненькая которая. Она в приюте волонтёрит собачьем. Сама говорила: детей у них с мужем быть не может. Так она рассказывает про псов своих – аж светится. И муж у нее такой же. И счастливы ведь! Видела, он вчера ее встречал с занятий? А тут… Странная. Денег ей, вроде бы, хватает. И машина вон какая, да и одета хорошо.

-- Зря ты так, Светик. Сама посмотри: Елена ко всем одинаково ровно относится. Даже к Нинке, которую бесплатно взяла. Она с нами всеми не из-за денег такая спокойная и вежливая. Она от природы такая.

-- Может, и от природы, Таня. Только она… холодная вся… Для себя самой, для души у неё и нет ничего. Понимаешь? Я как-то у девочек спрашивала: даже кота у нее нет. Ну, вот вспомни, как мы ели в кафе вместе. Ей ни еда, ни шмотки, удовольствия не доставляют. Она как-то вот мимо жизни идет. Просто живет, и все. Радости в ней нет, Танюша. Не любит она никого, понимаешь? Ей бы хоть кота завести или ребеночка родить… Глядишь, и ожила бы. Жалко мне ее.

-- Может, ты и права… Она вон даже внешне на Хакамаду похожа. Как ёжик, все иголки наружу. Никого близко не подпускает.

-- Вот! Я об этом и говорю!

Этот чужой разговор подтолкнул меня. Два года по врачам и клиникам. Надежда потухла не сразу, я все верила, что найдется чародей, который поможет. Не нашелся.

В сорок лет я жила, скорее, по инерции. Мысли о приемном ребенке отходили все дальше. Несколько раз я ездила в областные детские дома. И сообразила, что сама не из тех, кто может полюбить чужого малыша. А своей участи – понимания, что ты не нужен родителям, я даже осиротевшему ребенку не желала. Могла бы родить, был бы мой, родной и кровный. А нет, значит, нет. Но завещание на приличный подмосковный детдом написала. Пусть будет.

Сорок лет как рубеж. Отличная фигура, и больше тридцати еще никто не дает. Хороший счет в банке и сотни женщин, получивших от меня капельку уверенности в себя и храбрости. В общем-то, все хорошо…

Подсела на книги о попаданках, поражаясь изобретательности авторской фантазии. Все-то они там были умелицы-рукодельницы-красавицы. За ними ухаживали принцы-герцоги, а они кружевами и пирожками выводили герцогства из нищеты и сводили с ума иноземных королей на отборах. Смешно, конечно, но книги были легкими, незатейливыми и частенько погружали меня в мысли на тему: «А я бы захотела так?». Чаще всего решала, что нет. Нафиг надо такое счастье? Без зубных врачей и хирургов, без теплого туалета и горячей воды, без клубники зимой и моего надежного «Форда».

Момент аварии я помню очень смутно. Я возвращалась из подмосковного санатория. Со здоровьем все отлично. Но массажист там лучший на всю область, наверное. Так что я раз в год обязательно отдыхала там и брала полный курс. Плохо было то, что в этом году зима нагрянула слишком рано. Вечером шел дождь и обледеневшая дорога пугала. Я не рисковала ехать больше шестидесяти и думала, что срочно нужно менять резину…

Крутила руль, и мысленно вспоминала разговор с Петром Викторовичем, массажистом. Он умел расположить к себе людей, и мы частенько болтали во время процедуры. Иногда такие разговоры были довольно личными и откровенными. С ним я особо не стеснялась – он профи, и дальше процедурной эти тайны не пойдут.

-- Меня удивляет, Елена Андреевна, что вы так и остались одна. Я вас уже сколько лет знаю? Лет восемь-девять? Мне казалось, что уж такой-то как вы мужчину найти – раз плюнуть.

-- Мужчину – это точно, что раз плюнуть. Только не нашлось такого, чтобы плевать не хотелось – отшутилась я.

-- Железный у вас характер, Елена Андреевна! – то ли восхищение в его голосе, то ли осуждение, я так и не поняла.

Тяжелая фура, груженая металлоконструкциями, вылетела из-за поворота на встречку… На ту встречку, на которой сейчас я была одна… Боковой удар я пережила, даже испугаться сильно не успела -- вспухли подушки безопасности, меня вдавило в сидение… А потом металлический бок машины прошили прутья арматуры… Ну и меня заодно...

Наверное, шок спас меня от слишком уж сильной боли, но то, что вместе с кровью уходит жизнь я понимала…