Чуткий слух Агарты уловил звук шагов. Шорох земляной пыли, хруст старой хвои под чьими-то ногами…

Агарта улыбнулась. Человек. Шёл-шёл человек через лес Черевеск…

Она всегда радовалась, когда к её дому приходили люди. Впрочем, сама леснитка не стала бы использовать в данном случае слово «радость». То чувство, которое её охватывало в эти мгновения, Агарта называла предвкушением правды или предвкушением справедливости. Когда она ощущала, как кто-то подходит к крыльцу её дома, она упивалась знанием о том, что совсем скоро мир станет чуточку правильнее. Совсем скоро из-под пласта лжи и лицемерия освободится очередная истина. И всё это – с её, Агарты, помощью.

Чего Агарта точно никогда не испытывала в такие моменты – это страха. Она знала, что на её стороне и дом, и весь лес, и что они защитят её, если понадобится. Она не боялась даже тогда, когда была уверена, что гость с порога бросится на неё с кинжалом – а такие тоже захаживали…

Тот, кто оказался у её дома в тот вечер, был другого сорта. Вежливый. Постучал, дверь приоткрыл тихонько, впуская в натопленное избяное нутро дыхание зябкой летней ночи – и только потом вошёл.

Молодой, медноволосый, кудрявый. Волосы длинные, закрывают уши. Куртка из мягкой светлой кожи, большой заплечный мешок, на поясе – меч. Вполне себе богатырь, даже ростом вышел.

В Черевеск обыкновенно приходило три типа людей. Первые – те, кому нечего терять. Вторые – сумасшедшие. Третьи – дураки.

Этот был из третьих. Сияющие глаза, улыбка – вроде бы дань всё той же вежливости, а видно, с какой лёгкостью она появилась на губах. Те, кому нечего терять, приходят обычно с потухшим взором и никогда не улыбаются. Сумасшедших тоже сразу можно отличить. А дураки – это обычно нормальные, весёлые, общительные люди. Только без мозгов, иначе никогда бы не сунулись в Черевеск.

Бывали, конечно, исключения – самые интересные экземпляры. Жаль, что богатырь к таким не относился.

– Ну, здравствуй, гость. – Агарта не сдержала усмешки. – Зачем пожаловал?

– Здравствуй, хозяюшка. – Улыбка парня стала ещё шире. – Увидел огонёк, решил на него пойти. Подумал, если огонь – значит, люди. Если люди – значит, будет мне до Перевлата хорошая компания. А подойдя ближе, я понял, что огонёк этот в окне твоей избы был. Но всё равно счёл нужным повидаться: если человек в одиночестве в лесной чаще живёт, значит, наверное, счастлив будет увидеть другого человека.

«О, я счастлива», – подумала леснитка.

– Ты идёшь в Перевлат? – Она задумчиво потеребила кончик тёмной косы, свесившийся через плечо.

– Да, у меня там дела, – загадочно ответил дурак, напустив на себя важный вид.

– Сократить дорогу, значит, хочешь… – Агарта понимающе кивнула. – Река, значит, не понравилась.

– По реке – три луны пути, если по воде плыть, по берегу – и того дольше. А по лесу, пешком – не больше двадцати дней.

– Это кто тебе сказал? – удивилась леснитка.

– Да… С приятелем как-то раз по карте вычислили. Мой старик был охотник, всё здесь исходил, и карту нарисовал подробную.

– Но двадцать дней – всё равно много, если путешествуешь по лесу. Особенно, в одиночку.

Дурак только отмахнулся:

– Мне не привыкать. У нас под Рябинохолмском деревенька есть небольшая, там рядом тоже лес растёт. Я, бывало, ходил туда с ночёвкой – иногда на пару дней, иногда на все пять. Чаще с друзьями, но и в одиночку тоже… Какая разница – пять дней, двадцать. Лес – он и есть лес.

– Не испугался, выходит, песен о Черевеске.

– Так ведь это песни. – Дурак пожал плечами.

– Да, но песни эти основаны на были. Люди здесь теряют себя.

– Но ведь ты не потеряла.

– А ты так уверен, что я человек?

На это дурак не нашёлся, что сказать, и снова улыбнулся, как бы оценивая шутку. Леснитка ответила на улыбку.

– Звать-то тебя как? – спросила она.

– Сарий.

– Ну что ж, садись, Сарий. Будешь дорогим гостем. Ты ведь, наверное, проголодался?

– Есть немного.

Изба у Агарты была не то, чтобы просторная, зато уютная. Проход в соседнюю комнату был отделен связками ягод белого папоротника, крупных и гладких, тёмно-вишнёвых, и такие же связки были развешаны на стенах. Печь из обожжённого кирпича, вышитые занавески на трёх окнах, переходящий в стол дубовый подоконник. Повсюду были расставлены лучины, хорошо освещавшие избу. Взгляд Сария, как и всех остальных, приковала, конечно, голова медвежонка на плоском глиняном блюде, поставленном на невидимой границе подоконника и столешницы. Глаза медвежонка были полузакрыты, отчего его морда имела довольно скорбное выражение. Сарий хотел что-то сказать – вероятно, сделать уже привычный Агарте комплимент её способностям к набиванию чучел – но почему-то передумал. Леснитка услышала, как бухнуло сердце в его груди. Звериная голова на блюде была не просто неприятна гостю – она откровенно пугала его. Занятно.

Агарта вынула из печи пирог с грибами и, поставив на середину стола, отрезала Сарию большой кусок, а себе – маленький. Положила на плоские деревянные тарелки. Сняла самовар с полки, бросила в него разные хвойные ветки и горсть шишек, подожгла. Вкусно запахло можжевеловым дымом.

Леснитка откусила пирог, чтобы гость чувствовал себя свободным тоже приступать к трапезе, потом положила свою порцию обратно на тарелку и подпёрла подбородок кистями рук.

– Всё-таки зачем ты едешь в столицу? – спросила она. – На работу устраиваться?

– На службу. – Сарий с аппетитом уплетал пирог. – В гвардию его величества.

Леснитка чуть не рассмеялась, но уважительно протянула: «У-у…».

– Наверное, жалко было с домом расставаться? – поинтересовалась она.

– Ну, так… – Дурак неопределённо пожал плечами. – У нас маленький дом, места не очень много, так что рано или поздно всё равно кто-то должен был уйти… Там остался брат, он за родителями присмотрит.

– Хочешь узнать, как дела дома? – спросила Агарта.

Сердце Сария учащённо забилось.

– Я… как?

Леснитка молча отставила пирог и выдвинула блюдо с головой медвежонка на середину стола.

Сарий побледнел.

– У меня сестрёнку… – он облизнул губы, – медведь разодрал… Тому четырежды собака вокруг Волка пробежала…

– И ты после этого ходишь по лесам в одиночку?

Дурак взял себя в руки и поднял голову.

– Я собираюсь поступать в королевскую гвардию, – напомнил он. – Страх – не лучший мне в этом помощник.

Агарта расплылась в улыбке

– В любом случае, этот медвежонок тебя не раздерёт. – Она пододвинула блюдо с головой ближе к Сарию, и увидела, что тому стоило больших трудов не отшатнуться. – Посмотри в его глаза и представь того, о ком хочешь узнать…

– Так ведь… – начал было Сарий и осёкся, потому что глаза медвежонка оказались открытыми, и была в них такая глубокая чернота, что у любого бы пропал дар речи.

– Смотри, – настойчиво повторила Агарта, хотя это было лишним: отвести взгляд от этого чёрного омута всё равно было невозможно. – Смотри, и узнаешь… Ну вот.

Глаза медвежонка снова закрылись. Сарий растерянно моргнул и поднял взгляд на хозяйку.

– Я ничего не увидел, – пробормотал он.

– Ты и не мог.

Сарий смотрел на леснитку с непониманием и недоверием. И страхом.

– Ты не увидел бы лица той, которая тосковала по тебе, – медленно произнесла Агарта. – Потому что там, где она лежит, очень темно.

– Что…

– Тейна не выдержала разлуки, – продолжала леснитка. – Она была уверена, что жених отправился на верную смерть. А жизнь без него была ей невыносима…

Сарий покачал головой.

– Н… нет… – беспомощно проблеял он. И вдруг, озлившись, вскочил с места: – Ты лжёшь, ведьма!

– Всегда одно и то же, – скучающе заметила леснитка. – Сначала едят мои пироги, потом называют ведьмой… Сядь. Ты уже ничего не сделаешь, и я тут ни при чём. Ты знаешь, кто виноват.

Сарий опустился на скамью и уронил голову на руки.

– Не действуют на вас уговоры, не трогают вас слёзы, – говорила Агарта. – Ты думал, что вернёшься героем и заберёшь её в столицу… А она говорила тебе, что ей не нужен ни герой, ни столица – ей нужно, чтобы ты был живой и невредимый… Будь ты поумнее, ты бы, по меньшей мере, сказал ей, что поплывёшь по реке. Но ты – дурак.

– Всё теперь не имеет смысла… – Дурак произнёс это очень тихо, но леснитка, благодаря своему острому слуху, всё равно его услышала.

– Вся эта затея не имела смысла с самого начала, – медленно говорила леснитка. – Смысл был лишь там, в Рябинохолмске, среди тихих улиц и маленьких домов, там, где живут твои родители, там, где повсюду – запах вкуснейших на свете булочек старика Мейко… Ты его больше никогда не почувствуешь. Ты больше никогда не увидишь родной город.

Сарий медленно поднял голову. Из ясно-голубых глаз текли слёзы. Эти дураки такие сентиментальные…

Он кивнул:

– Да. Я заслуживаю смерти.

– Нет, – ответила леснитка. – Ты заслуживаешь жизни. Очень, очень долгой жизни. Ты знаешь, что делают с такими, как ты, в чертогах Волка-Повелителя?

Сарий не отвечал.

– У тебя будет время об этом подумать. – Агарта положила руки на голову медвежонка. – Смотри.

Сарий обречённо перевёл взгляд на голову и, конечно, уже не удивился тому, что глаза медвежонка снова оказались открыты. Только на сей раз в них была не чернота: глазницы изнутри горели холодным бледно-зелёным огнём.

Леснитка услышала ещё два удара сердца своего гостя, прежде чем этот огонь вырвался на волю.