Godsparethegirls!/Боже, пощади девочек!

Меня разбудил мобильник, бодро затренькал давно надоевшую песню «Белые розы». Пока я спросонья тыкала пальцем в кнопки, гнусаво-сладкий голос Юры Шатунова успел добраться до слов: «Что с вами сделали снег и морозы, лед витрин голубых». Навязчивый рингтон поставила мне Катька – сводная сестра. Катьке – семнадцать лет, и она находится, по ее словам, в «фазе отрицания». Все вокруг отстой: глупые выпендрежники, озабоченные дрочеры и скрипучее старичье.

Фаза отрицания у Катьки запоздалая, порядочные девицы ее возраста уже давно ничего не отрицают, а ходят на свидания с «глупыми выпендрежниками» или со «скрипучими стариками». Кому как повезет.

Катьку до семи лет воспитывала я, позже – гувернантки, научившие девочку музицировать на фортепиано и читать «Джен Эйр» на английском языке. В четырнадцать лет Катька отчаянно влюбилась в Вадика Минского – первого красавца ее элитной школы. Сынок владельца сетевых кафе, он сначала смеялся над тощим подростком, но узнав про нашего с Катькой отца, проявил к девчонке интерес. Одна из гувернанток обнаружила у Катьки в кармане джинсов только купленные, еще с чеком, презервативы и доложила отцу. Наш папаша люто гневался, хотел разорить Вадикиного родителя, но передумал и отправил Катьку в Швейцарию в закрытый пансион для девочек.

Оттуда Катька совершила два побега, первый неудачный, а второй – вполне успешный – но успешный только на первый взгляд. Она смогла добраться до Восточной Европы и исчезла. Отец немедленно организовал тайные поиски, чтобы ни слова о пропаже дочери не просочилось в прессу. Девочке повезло, ее нашли через неделю, в мерзком транзитном гадюшнике, продающем девушек в публичные дома. Невменяемую, изнасилованную, завшивевшую, но, к счастью, хотя бы не подсаженную на иглу. Катьку лечили у самых лучших врачей и психиатров, но особого успеха не добились. Большую часть времени девочка лежала, запершись в своей комнате, и угрюмо молчала.

Я в то время училась в Лондоне, почти каждый вечер «клубилась», общалась с потомками знатных английских родов и немного подзабыла о сестренке. Тусовки, бесконечные пати – я вела роскошную жизнь дочки российского миллиардера. Водоворот вечеринок затянул меня в свое хмельное нутро, унося все дальше от родины и вынянченной девочки.

«Катька уже выросла, скоро на свидания будет ходить, зачем ей скучная старшая сестра», – такими мантрами я успокаивала себя после очередного оригинального, но малоинформативного Катькиного сообщения. Перезваниваться из-за разницы во времени получалось не всегда.

«Розка, ты знаешь, что миндаль не орех, а родственник сливы?» – писала сестра.

«Катюша, как дела, как учеба?» – я хотела знать, как живет моя девочка, а миндаль меня не интересовал.

«Я выросла из Гришки. Интересно, можно ли мне выпросить у отца скакуна?»

«Не надо скакуна, – пугалась я. – Ты упадешь и разобьешься».

«Не разобьюсь, я приземлюсь на задние лапы», – смеялась девочка.

Последнее ее письмо было странным. Катька прочла Набоковскую «Лолиту» и рассуждала о ранней любви. Я насторожилась, но быстро успокоилась. Катька читала много и без разбора, долго переживала о героях и спорила с писателем, если с чем-то не соглашалась.

В то время я находилась в запутанных отношениях с Крисом, парнем из моей тусовки. Крис создавал цифровые футуристические арты, очень популярные в сети, но не удивляющие разнообразием сюжетов. Первый вариант Крисовых артов заключался в следующем: среди россыпи звезд стояли люди, уносимые вдаль туманностями, второй – те же люди, но засасываемые черными дырами. Они или радовались и в восхищении протягивали руки к новым мирам, или рыдали от ужаса, падая в бездонное чрево черной дыры. От арта к арту люди оставались одинаковыми, видимо, они являлись самыми трудными объектами для отрисовки. Менялись лишь созвездия и черные дыры. Каждому арту присваивался сложный номер из букв и цифр. Выбранный покупателем арт продавался в цифре и по желанию распечатывался на глянцевой бумаге и по сути представлял собой обычный постер с размашистой подписью творца. Но модный и дорогой. Например, «Этюд M31-NGC224» ушел к покупателю за три тысячи фунтов. Сюжет обычный: десять человек, счастливо улыбаясь, стоят в центре спирали Туманности Андромеды и тянут руки к краю Вселенной. Чему они радуются – оставалось непонятным, ведь там их никто не ждал.

Стать девушкой Криса в нашей тусовке считалось престижным, немногие удостаивались такой чести. Вначале очередного романа, воодушевленный Крис чувствовал себя творцом и пытался рисовать новую пассию на холсте, обнаженной в изысканной позе с непременным ожерельем из перламутровых ракушек, этаких только что рожденных из пены Афродит. Он даже делал несколько набросков, но быстро остывал и возвращался к своим звездам и черным дырам.

«Я дизайнер, но в душе – я художник!» – гордо сообщал Крис.

Блуждая по его просторной мастерской, я часто натыкалась на недописанные картины с голыми женщинами и вздрагивала от ужаса. Жуткие этюды с недорисованными грудями, руками, ногами и даже головами напоминали расчлененку из фильмов про маньяков.

Я категорически отказалась позировать для очередного шедевра. Крис долго сердился, называл меня отсталой провинциальной дурехой, но я уже устала от тягучих, не приносящих радости отношений и собралась уходить. На горизонте появился модный молодой режиссер, но после страшного ночного звонка отца, я все бросила и вернулась домой.

Побритая налысо Катька встретила меня возле двери своей комнаты.

– Розка, а ты знаешь, что гниды – это яйца вшей? – спросила она и, не дождавшись ответа, рухнула мне на руки.

Я уже не могла, как в детстве, носить сестру на руках. Я крепко обнимала ее, моего длинноногого и длиннорукого олененка, и так мы везде ходили, натыкаясь на мебель и на сочувственные взгляды прислуги. Я спала в Катькиной комнате, кормила ее с ложки, и девочка постепенно выправилась.

С тех пор Катька практически безвылазно живет в нашем загородном доме, занимается с учителями по скайпу, под псевдонимом ведет популярный блог о жертвах насилия и строит козни очередной мачехе. Выезжать из усадьбы Катька боится. Побывав, по ее выражению, «на дне жизни», а по моему мнению – в аду, Катька стала нигилисткой, она больше не верит в любовь, а надо мной насмехается:

– Розка, ты гусыня! Что ты болтаешься, как цветок в проруби? Или выходи замуж, или делай карьеру. А то ни туда и ни сюда. Надоело!

– Катерина! Какое тебе дело до моей жизни? – спрашивала я.

– Ты единственный нормальный человек в стае гиен, называемой людьми. Я тебя люблю и хочу, чтобы у тебя все стало хорошо, – отвечала Катька.

– Но мне нравится моя жизнь! – защищалась я.

– Что ж ты тогда ревешь по ночам? – ехидно осведомлялась сестра.

Она права. Я действительно часто плачу в подушку, и Катька, скорее всего, подслушивала. Последнее время сестра увлеклась психоанализом, и так как единственным доступным человеком для анализа была я, Катька постоянно выдавала мне свои диагнозы.

Вот и сейчас:

– Розка! Я знаю, что с тобой происходит!

– Катерина, рано еще, дай доспать, – сонно пробормотала я, надеясь, что настырная сестра отключится.

– Вставай, я давно проснулась, побегала и сделала воркаут^Workout (англ.) – физические упражнения на улице^, душ приняла, овсянку запарила, – Катька дотошно перечислила рутинные утренние занятия.

После лечения в закрытом рехабе девочка ведет здоровый образ жизни, следит за холестерином, сахаром в крови и наличием всех нужных витаминов и микроэлементов в своем юном организме. Еще она изучает приемы самозащиты и научилась хорошо стрелять.

Сестра просила отца нанять ей тренера по боевым искусствам, но отец пробурчал: «Не дури, Катерина. У тебя есть охрана, никто тебя больше пальцем не тронет». Катька нашла выход: она скачала видео уроки с интернета и тренируется сама. Иногда отрабатывает свои приемчики на мне, я грохаюсь на пол, а девчонка смеется: «Розка, накачанная в фитнесе задница не спасет от насильников. Смотри, я уложила тебя за пару секунд». Она даже дала мне несколько уроков, надолго задержавшихся в моей памяти.

Несмотря на сильный страх перед окружающим миром, Катька хочет сбежать. Все ее документы отец спрятал в сейф, но Катька надеется получить загранпаспорт и уехать куда-нибудь далеко. Я даже знаю куда: в Непал, учить тибетских детишек английскому языку.

Когда-то я тоже мечтала уехать. Хотела сбежать и отыскать свою пропавшую мать. Я твердо верила, что если найду ее, то вытащу в нормальную жизнь. Но отец только что отсудил Катьку у ее матери, трехлетняя девочка постоянно плакала, писалась в кровать, отказывалась разговаривать, ничего не ела. И я осталась.

Я прочитала, что африканские женщины носят малышей на себе и поэтому их детишки в трехлетнем возрасте опережают по развитию европейских детей. Из большого платка я сделала то, что сейчас называется слинг, и две недели таскала сестренку на своих неокрепших плечах. Может быть, поэтому у меня теперь часто болит спина. Но это совсем небольшая плата за то, что Катька ожила. Она начала смеяться, играть, перестала мочиться в постель и звала меня мамой. В тринадцать лет я заменила сестре мать, кормила ее, купала, укладывала спать, выводила гулять, играла с малышкой. Я почти не училась, пропустила время подростковых свиданий и первой любви. Не ходила на вечеринки, не засиживалась в интернете, не интересовалась гаджетами и шопингом.

У меня был ребенок, а у ребенка была девочка-мать. Разные по возрасту и характеру, мы срослись друг с другом как сиамские близнецы. Отец кривился, но поделать ничего не мог. Когда я куда-нибудь уезжала, Катька непрерывно рыдала и отказывалась есть. Отец звонил мне и орал в трубку, что, если я сейчас же не приеду, он сдаст маленькую дрянь в детдом. Я хорошо знала, что он никогда не сделает этого, не для того он отсудил ребенка у матери, да и статус не позволит, но мое сердце обмирало, когда я представляла сестренку в детдоме в казенной одежде и в дырявых колготках. Я летела домой, прижимала малышку к себе и шептала: «Никому не отдам мою девочку, никому».

Умная Катька спрашивала:

– А если замуж выйдешь? А твой муж скажет: не надо мне эту маленькую дрянь, отдай ее в детдом.

– Не скажет, – смеялась я. – Я выйду за такого, который никогда так не скажет.

Когда Катька подросла и пошла в школу, отец нанял гувернанток – Джилл и Джин, которым сразу же было присвоено прозвище Джи-Джи. Катька опять безутешно рыдала, но девочка уже выросла, и купленный для нее чудесный рыжий пони с белой челкой смягчил горе утраты.

Я жила в Москве в своей уютной просторной, купленной отцом, двухуровневой квартире с выходом на террасу, училась, вернее, имитировала учебу, но на выходные и праздники приезжала домой. Катька висела на мне костлявым грузом, жаловалась, что Джи-Джи запрещают ей подолгу сидеть в соцсетях, что Джин на самом деле – Женька, и она смело заходит к отцу в кабинет и запирает дверь, а ей, его дочке – нельзя, а дура Стефка показывала в туалете всем девчонкам, что у нее в трусах, что в школьный бассейн добавляют много хлорки и глаза чешутся, а Гришка (пони) сжевал важные документы Плевка (прозвище юриста отца).

Оглушенная потоком новостей, я заваливалась с Катькой в гамак, подвешенный между дубом и старой грушей, вдыхала ее родной запах, гладила худенькую спинку и шептала: «Катька, не расти, оставайся такой навсегда, и пусть твоими печалями будут хлорированный бассейн и объевшийся пони».

В те дни я находилась в трудных вязких отношениях, а месячные задерживались. Я без конца делала тесты на беременность и даже приняла твердое решение, что буду рожать. Но едва я представляла себе вытянутое лицо Макара, отца будущего ребенка, как меня начинало мутить от страха разочарования. А что скажет мой отец, я боялась даже представить. Скорее всего, он будет орать, что «все бабы шлюхи, а ты, Линда – вылитая мать-шалава». Отец называл меня Линдой. Имя, которое дала мне мать, – Розалинда – ему не нравилось, а Роза он считал слишком слащавым.

Задержка вскоре прошла, но пережитый страх испортил мои безрадостные отношения с Макаром, и мы не без скандалов расстались.

Я стала звездой таблоидов. Желтые газеты и сайты пестрели заголовками: «Дочь Михаила Платова, чье состояние оценивается в два миллиарда долларов, перебрала на афтепати в «Mix», «Розалинда, старшая дочь Михаила Платова, владельца холдинга, в который входят сетевые супермаркеты и семейные аптеки, упала в Москву-реку с прогулочного кораблика своего бой-френда Ивана Зубова. К счастью, девушку спасли». Все мои загулы становились всеобщим достоянием и украшали желтую прессу, сопровождаемые отвратительными фотографиями нетрезвой дурехи в помятом платье и с размазанным макияжем на лице. Я не люблю вспоминать этот отрезок своей жизни, но особо его не стесняюсь. Все мои знакомые так вели себя.

Отец в то время женился на Элле, которая была всего на три года меня старше. Элла Бори, в миру Алена Борисенко – вице-мисс конкурса красоты в каком-то Гадюкине, приехала покорять столицу. Безуспешно побродив по кастингам известных модельных агентств, Алена устроилась в элитный эскорт-салон, где сделала неплохую карьеру. Девушка не разменивалась по мелочам, ее охотно заказывали богатые влиятельные клиенты.

С моим отцом Элла-Алена познакомилась на автошоу в Москве. Она участвовала в презентации нового концепта «Jaguar». Девушка стояла рядом с великолепной машиной, изготовившимся к прыжку и вытянувшимся в струнку мощным зверем – «Jaguar XF». Гости не знали, на что любоваться: на хищный автомобиль или на обворожительную красотку в крошечном черном платье, которое лишь слегка прикрывало ее стройное тело.

Отец был покорен. Элла оказалась точь-в-точь его любимым типажом, включавшим мою маму, Катькину мать и десятки других женщин, побывавших любовницами отца. Вкусы его отличались простотой и постоянством: стройная, но не тощая девушка, с длинными светлыми волосами, невинными голубыми глазами, пухлыми губками и бюстом не меньше третьего размера. Вечная классика.

Можно сказать, что таких женщин очень много, но у отца были особые требования, под которые подходила не каждая девушка.

Первое: все перечисленные достоинства должны быть естественные, никакой пластики, ботокса, силикона, даже краски для волос нельзя – только натуральный продукт. Второе: в лице должна быть некая изюминка, неправильность, оригинальность. Стандартно красивая девушка отсеивалась в разряд одноразовых. У моей мамаши правую бровь пересекал белый шрамик, придававший ей вид рокерши-хулиганки, у Катькиной матери при улыбке в зубах виднелась небольшая щербинка, как у Кейт Мосс. И, наконец, третье и самое странное требование к спутнице жизни – красивый голос. Неважно, какого тембра, лишь бы чем-то примечательный, необычный. Я думаю, основоположницей третьего правила стала моя мать, которая разговаривала томно-бархатным голосом, подражая какой-то французской актрисе.

Провинциальная Алена-Элла всем этим требованиям удовлетворяла: у нее была стройная, изящная фигура, но грудь при этом высока и округла, густые волосы прекрасного пшеничного «славянского» цвета никогда не знали краски, голубые глаза Мальвины невинно смотрели на жестокий мир. А голос звенел чистыми переливами арфы. Заслушаешься! И наконец – изюминка, даже две. Ямочка на подбородке и чуть курносый нос. Непонятно, что же помешало ей стать топ-моделью?

И грянул роман века, закончившийся грандиозной свадьбой на арендованном отцом тропическом острове. Молодые долго не сходили со страниц таблоидов, которые обсасывали каждый сантиметр великолепного подвенечного платья от Каролины Эрера, рассматривали под микроскопом обручальные кольца известного ювелирного бренда, сглатывали слюну при виде трехметрового торта с фигурками новобрачных, любовались флористическими украшениями площадки, оркестром, модной поп-группой, взахлеб перечисляли известных гостей и звезд, ну и, конечно, сплетничали.

Красота невесты не вызывала никаких сомнений, Элла сияла, как драгоценный цветок, а эскортным прошлым никого не удивишь. А вот по жениху можно было и потоптаться. Отец в свои сорок пять лет выглядел идеально: черный с проседью ежик волос, цепкие синие глаза, резкие скулы на загорелом лице, мускулистая подтянутая фигура – нет, к внешности не придерешься. А вот к биографии могло возникнуть немало вопросов… Но папарацци отлично знали, что Михаил Платов не приветствует слухи о своем темном прошлом и нелегком приобретении первого миллиона долларов. Поэтому об этом писалось обтекаемо и осторожно, известными фразами: «Михаил Платов прошел тернистый путь от мелкого кооператора до владельца сети крупных супермаркетов и семейных аптек».

Дочки, то есть я и Катька, также были постоянными источниками для слухов. Известный журнал «Сплетник», написавший несколько статей про свадьбу отца, посвятил заметку и нам: «А кто же эта красивая девушка в розовом платье от Эскада и девочка с водопадом светлых волос в прелестном платьице из кружев ручной работы? Знакомьтесь: старшая дочь жениха – Розалинда, рожденная от романа Платова с шведской журналисткой-фотографом Алисией Ларссон, и младшая дочь – Катерина. Все, наверное, помнят тяжбу миллиардера с матерью девочки, литовской топ-моделью Даной Варнайте. После развода с Платовым Дана тайком увезла малютку Катю. Молодая женщина долго скрывалась, постоянно меняя адреса. Она знала, что Платов всегда руководствуется принципом: свое никому не отдам. И он отберет у нее дочь. Через два года беглянку нашли в Калининградской области – в маленькой деревне на границе с Литвой. Дана и Катя жили очень бедно, красавица топ-модель почти утратила свой несравненный шарм. Она работала только нелегально, чтобы не засветиться в налоговых органах. Некоторую помощь ей оказывали литовские родственники, передавая молодой женщине продукты и одежду для малышки Кати. Через полгода юристы Платова отсудили девочку на основании того, что ее мать психически неуравновешенна и не имеет средств, чтобы обеспечить ребенку нормальную жизнь. Спустя два месяца после того, как судебные приставы вырвали из рук матери захлебывающуюся плачем крошечную Катю, Дана Варнайте покончила с собой, выбросившись с балкона квартиры, которую она снимала на двадцатом этаже. Несчастная мать не оставила предсмертной записки. Из сведенных судорогой пальцев погибшей с трудом вытащили красную ленточку ее дочери Кати. Платова подозревали в убийстве бывшей жены. Но в крови у Даны обнаружили следы наркотических веществ и уголовное дело против Платова не возбудили. Трехлетнюю девочку воспитывала старшая сестра – тринадцатилетняя Розалинда. Посвятив сестре все годы отрочества, ныне старшая дочь Платова завсегдатай вечеринок и тусовок. Дочь миллиардера училась в МГИМО, но бросила университет. Красавицу завертела светская жизнь. На сегодняшний день Розалинда является завидной невестой, хотя девушка и не спешит связывать себя узами брака – судя по всему, она активно возмещает недостаток развлечений в раннем возрасте. Но скоро, очень скоро Розалинда возьмется за ум. Женихи, налетайте!».

К заметке прилагалось фото. Я – в розовом платье, с надменно задранным подбородком, и Катька, как пирожное безе в своих кружевах, стоит надутая и сердитая. Она ни за что не хотела надевать платье, вопила, что она в нем «выглядит как идиотка Мальвина, а ты, Розка, дура, давай вообще не пойдем на свадьбу этого Синего Бороды». Пришлось рассказать ей историю, что кружева плела бедная девочка-сиротка в дырявых чулочках, у нее нет игрушек и книжек, и, если Катя не наденет платье, девочке не заплатят, и она будет голодать. Сестра долго плакала, а потом сложила все свои игрушки и книжки в коробки и попросила меня отослать девочке в дырявых чулках. Пришлось отвезти коробки в благотворительный фонд. Оттуда Катьке прислали розовую открытку с ангелочками и словами признательности. Катька благоговейно положила послание рядом с потрепанной облысевшей куклой в заштопанном платье – подарком матери. Куклу звали Данута и трогать ее строго запрещалось всем, кроме меня.

Катька велела больше никогда не покупать для нее игрушек. А книжки можно, милостиво разрешила девочка. Конечно, со временем Катька все равно обрастала Барби всех видов, интерактивными куклами, машинами и домами для них, наборами конструктора «Лего», розовыми пони и щенками, и множеством другой девчачьей мишуры. Не распакованные, они тоже собирались в коробки и отправлялись в благотворительный фонд.

Катька не играла в игрушки. Она снисходительно кивала гостю, подарившему ей очередную красивую куклу или дизайнерский комплект одежды для восхитительного игрушечного создания, вежливо улыбалась, относила подарок в свою комнату и бурчала: «Дураки, лучше бы бинокль подарили или телескоп».

Неординарная личность она, моя Катька. Вот и сейчас, в раннее утро понедельника, она заявила:

– Розка! Я знаю, что с тобой происходит! Ты не любишь своего адронного коллайдера.

Большим адронным коллайдером или БАКом Катька прозвала моего жениха Большова Андрона Константиновича. Прозвище так пристало к нему, что во время наших встреч я всерьез боялась обратиться к Андрону – БАК.

– С чего ты так решила? – заинтересовалась я Катькиным умозаключением.

– Он – не альфа-самец! Ты подсознательно это чувствуешь и фрустрируешь сексуальный поток, – сказала девчонка с апломбом видного психотерапевта.

– Почему же Андрон не альфа? Он – красив, спортивен, состоятелен, всегда модно и аккуратно одет, – перечислила я Андроновы достоинства.

– Вот именно! – радостно воскликнула Катька. – Альфа не будет заморачиваться выбором носков в тон рубашки. Наденет черные – и вперед, покорять мир и женщин. В БАКе нет ни капли харизмы, он не понимает шуток, он правильный, как квадрат. У твоего коллайдера вялая нижняя челюсть, а мужественный подбородок является показателем повышенного тестостерона. Скажи, как часто вы занимаетесь сексом?

Я почувствовала себя в кабинете врача, но честно ответила:

– Не очень часто. Один раз в неделю. Но мы заняты работой, и я думаю, что Андрон хотел бы и чаще, но я так устаю, – неубедительно добавила я.

– Розка, спорим на что угодно, когда ты по-настоящему влюбишься, ты никогда не устанешь, и работа тебе не помешает, – азартно предложила Катька.

– Что ж, осталось найти подходящего кандидата. Ладно, раз ты меня разбудила, буду собираться на работу. Хорошего дня, Катюша, – сладко зевнув, ответила я, намереваясь отключиться.

– Подожди! – завопила Катька. – Розка, тебе двадцать шесть лет, скоро ты постареешь и выйдешь с брачного рынка. Поскорее найди себе другого мужчину!

– Мне нравится Андрон, – твердо сказала я.

– Бросай его, иначе всю жизнь будешь рыдать! – скомандовала сестра.

Я обиделась, сухо попрощалась и отключилась.

«Я отдала малявке лучшие годы, а теперь она меня критикует», – проворчала про себя.

Накинув халатик, подошла к зеркалу. На меня взглянула не совсем проснувшаяся растрепанная девушка. Большие синие глаза, высокие скулы, чуть припухшие губы – я красива и до старости мне очень далеко.

Прошлепав босыми ногами к столу, я достала шикарно оформленный альбом с выпускного бала. Поднесла большое студийное фото к зеркалу и придирчиво сравнила: никакой разницы. Какой я была в семнадцать лет, такой же и осталась. Да, после случившегося с Катькой в глазах поселилась печаль, сменившая безудержное веселье юной хохотушки. Волосы я немного подстригла и покрасила в загадочный чуть розоватый цвет. Великолепная работа Айриши, искусного мастера моего салона «Роза ветров». Айриша умудрилась так смешать оттенки, что на солнце мои светлые волосы нежно и таинственно сияли розовыми нитями.

После сравнения фото и зеркального отражения я вынесла вердикт – Катька выдумывает, я не постарела, может быть, поумнела слегка. С этим утешительным выводом я отправилась на работу.