Осеннее солнце словно чувствовало, что скоро бабье лето уступит свои права дождям, поэтому оно старательно заливало улицу яркими, почти совсем летними лучами. И радостно подмигивало прохожим. А те щурились в ответ и подставляли лица его золотому свету. Криния тоже остановилась посреди улицы, стряхнула с лица чёрные локоны и подняла его к небу, довольно зажмурившись на солнце.

— Ну, чего встала как вкопанная? Пройти не даёшь! — Кто-то пихнул Кринию локтем в бок. Она повернулась и только успела возмущенно посмотреть на лысого мужичка, как тот залепетал, — Ой-ой! Госпожа бурговедьма, простите, пожалуйста! Со спины не признал вас, многоуважаемая госпожа бурговедьма. Только не наколдовывайте мне ничего плохого, прошу вас! Ой… Как же нехорошо вышло! Ох-хо-хо…

Похоже, мужичок и впрямь запереживал о своей дальнейшей участи. Криния при таком обращении к себе расправила плечи и властно упёрла руки в бока, как, по её мнению, и подобало приличной бурговедьме. Примерно с секунду она старательно изображала испепеляющий всё живое взгляд, потом насмешливо фыркнула и махнула рукой:

— Иди уж, обидчик.

— Госпожа бурговедьма, милостивая и великодушная! Заходите ко мне в лавку. Колбаска там, ветчинка — всё самое лучшее для вас за счёт заведения. — Потом задумался, что-то мысленно подсчитывая. — За полцены то есть. За полцены отдам вам такую ветчинку, ну просто ах! — он не очень достоверно изобразил руками в воздухе, какую именно ветчинку он собирался отдать за полцены.

— Спасибо, я подумаю, — хитро промурлыкала Криния. — Если за полцены… Пожалуй, заколдую тебя только наполовину.

— Эх, нет, нет! Разорение мое, разорение! — Мужичок обхватил руками голову и выдрал бы себе клок волос, если б не был уже лет десять как лыс. — Угощу! За счет заведения. Добрая госпожа бурговедьма, заходите ко мне в лавку через часик, а лучше через пару. Мы там, за базаром, через дверь от скорняка Стиаза. Все только за счет заведения, — не скрывая досады, проговорил мужичок.

Криния довольно улыбнулась и отвернулась от мужичка, который продолжал раболепно расшаркиваться. Все-таки хорошо быть бурговедьмой!

Ну, что ж, часик-полтора можно и по базару пошататься. Больше гулять в этом скучном, унылом кукольном городишке было негде.

Городишко — это одно название. Деревушка Нижний Ичужок раскинулась по обе стороны одноименной речки. И тот примечательный исторический факт, что семь лет назад её переименовали в Ичужбург и жаловали ей статус малого города, никак не повлиял на положение дел — она так и осталась деревушкой. Кое-где в центре были двухэтажные дома — в основном, у ремесленников, у которых внизу были лавки, а наверху жилые комнаты. Были и целых две таверны. Здесь местные мужики вечерами занимались древней народной забавой — пили и били друг другу морды. Даже в самых маленьких деревеньках меньше двух таверн быть никак не может: если вышвырнули из одной, то тут уж обязательно нужна другая, чтобы было куда прийти за хмелем на другой день.

В Ичужбурге была даже одна мощёная улица, которая — браво логике и оригинальности! — так и называлась: Каменная. Вела эта Каменная улица от резиденции бургомистра до Народной площади. В простонародье — до базара. Именно по ней сейчас ступала бурговедьма Криния, дипломированная магнесса, которую распределили в славный град Ичужбург отрабатывать три года по своей специализации «гражданское и бытовое практическое колдовство», полученной в Кадиумском коллегиуме. И эти три года заканчивались через неделю. Криния буквально слышала, как тикают секунды до конца этого срока — цок, цок, цок. Как каблучки молодой бурговедьмы по Каменной улице этой до тошноты и оскомины живописной деревушки.

Сказали — час гулять, вот Криния час и гуляла. Попробовала три вида медовухи, разжилась хлебом и угостилась булкой, поглазела на изделия в гончарной лавке, выбрала понемногу даров нового урожая у полноватого фермера с кудрявой русой бородкой.

— Бери огурчики, госпожа бурговедьма, — любезно приговаривал фермер, сверкая золотым зубом. — Не малы, не велики. Такие на засолку — самое то! Вот, у меня и хрен с укропчиком имеются. Я тебе хоть два пуда доставлю к порогу. Когда надо, тогда и привезу, только скажи. И отдам — не вдвое сдеру!

— Нет, на засолку мне не надо, — улыбнулась Криния. Она в прошлом году брала у него пуд и солила в кадушке. Огурчики и правда были самое то. Только в этом году они были ей не нужны. — Этой зимой я без своих солений перебьюсь.

— Всё-таки не останешься? — сразу сник фермер. — Уезжаешь? Бросаешь нас?

— Бросаю. Неделька ещё — и всё. Контракт заканчивается, — бодро ответила бурговедьма.

— Ну, контракт-то ведь и продлить можно. Не по душе тебе у нас, — разочарованно протянул тот.

Криния наклонилась к нему и прошипела, заговорщицки подмигнув:

— А что, если у меня и вовсе души нет?

Фермер зычно рассмеялся.

— Так то у ведьм их нет!

— А я кто, по-твоему?

— А ты перво-наперво женщина. И душа у тебя есть. А женская душа ласки хочет, — на этих словах фермер почему-то решил, что душа Кринии в данный момент находится в её правой руке. Поэтому он взял её и погладил, глядя прямо в глаза Кринии. — Карие. А у ведьм красные. Ведьмы, они с нечистью водятся. А ты просто женщина, которая умеет колдовать.

— И не боишься меня? — с насмешкой спросила Криния, высвобождая руку из рук фермера.

— А я никому дорогу не перехожу. Товар порченый не сбываю, денег в три шкуры не деру, конкурентам поля не порчу. Я честный фермер. Вот еще поджениться бы мне, — он продолжил попытку, снова заглядывая в глаза Кринии. Она, не отрывая взгляда от золотозубого «жениха», откусила огурец.

— Корзинку мне наполни. И ещё положи зелени. И кабачок один, побольше.

Фермер с досадой вздохнул и отвернулся собирать заказ. Криния посмотрела на солнце, которое катилось на небе по своему дневному колесу и продолжало бодро подмигивать лучиками бабьего лета. Наверное, уже ближе к полудню. Можно и за колбаской заглянуть. Как он там сказал? За лавкой скорняка через дверь?

— Слушай, а где тут скорняк Стиаз? — отвлекла она фермера от сбора своего заказа.

Но где лавка Стиаза, Кринии показал не фермер. Он торговал овощами прямо на развилке, и вторая дверь одного из переулков вдруг с грохотом распахнулась.

— Конечно, так я и поверила! У охотников он был! Полночи!

В проеме показалась худощавая женщина, которая, всхлипывая, трясла копной неуложенных светло-русых волос. Обернувшись с порога, она запустила в дом ковшиком, с которым вышла на крыльцо.

— Ах, ты сатаница! Истеричка.

На пороге показался довольно подтянутый мужчина. Миловидным его лицо сейчас назвать было нельзя: он скривился и держался за огромную шишку на лбу. Вероятно, именно туда только что и прилетел запущенный ковшик.

— С тобой не жизнь, а одно мучение, Ардат Стиаз! И чего я только согласилась выйти за тебя!

— Да не ори ты на всю улицу, иди в дом.

— Нет! Пусть все слышат! Расскажи, с какими это охотниками ты полночи вчера сделку заключал?!

— Агата, зайди в дом, — Стиаз так и остался на пороге, а его благоверная стояла посреди переулка. На её истеричные крики стала подтягиваться публика, которой совсем не хотелось, чтобы она шла в дом. Покупатели, которые маячили на базаре, быстро переквалифицировались в восторженных зрителей бесплатного уличного театра. «Актриса» продолжала стараться.

— Это от каких же охотников пахнет мускусом и розовыми духами? Нет, ты ответь мне!

— Ну, так охотники же выхухоль и режут, чтобы мускус получить, — затравленно протянул Ардат Стиаз.

Эту карту он побил, но вот розовые духи крыть было нечем. Толпа покотом лежала от смеха. Рядом зычно надрывал живот фермер, шаловливо перемигиваясь с Кринией.

— Изменник! Не строй из себя дурачка! — жена делала в сторону порога такие эмоциональные выпады, что казалось, будто её нос с горбинкой норовит клюнуть её благоневерного. — Люди добрые, вот что делается! И так каждый день! Вернее, ночь!

Стиаз вышел из дома и схватил женщину за руки, пытаясь её увести. Та продолжала выкрикивать обвинения. А весь честной люд исправно рукоплескал этому представлению. Кринии поначалу было любопытно. Но сюжет этой пьесы никак не развивался, а бедная обманутая Агата затянула свои стенания уже по третьему кругу. Поэтому Криния отвлекла фермера:

— Так ветчинка, значит, через дверь от этого балагана? — она вытянула шею, чтобы посмотреть поверх голов.

— Да. Только видишь, там закрыто сейчас.

И действительно — лавка, ради визита в которую Криния час прошаталась по базару, была закрыта.

— Тьфу ты! Обманщик! — плюнула она себе под ноги. — Вот так и верь им!

— Ха, да видишь, вам тоже веры никакой! — отозвался фермер, не сильно вникая в огорчение обманутой бурговедьмы.

— Кому это — вам?

— Женщинам, кому ж еще? Тихая, покладистая невеста превратилась в зубастую крикливую драконицу! Вот же ведьма эта Агата!

— Ведьма? — шутливо отозвалась Криния. — Может, у неё и глаза красные? И с нечистью она знакомство водит?

— Да ты посмотри на неё, какое знакомство! Иная баба — и сама нечисть! Посмотришь на бабу: с виду милая, красивая, и ночью с ней — огонь. А днем — шальная, так прикурить даст!.. — фермер вложил в свои слова всю мужскую солидарность, которую испытывал сейчас, досматривая трагикомедию семьи Стиазов. Криния задумчиво пробормотала:

— На то и огонь, что прикурить даст.

Затем незаметно стащила свою корзинку, полную овощей, прямо из-под носа увлеченного скандалом фермера. Конечно же, не расплатилась. И невозмутимо оставила за спиной базар, и Стиазов, и лавку, где не удалось разжиться ветчинкой. Цок, цок, цок — ещё на несколько секунд меньше осталось торчать в этой дыре.

Хорошо, что Криния жила неподалёку от резиденции бургомистра — в этой части городишка было более-менее тихо. Основные молодёжные гуляния происходили в районе Народной площади. А здесь было и не безлюдно — то тут, то там появлялись прохожие, и не шумно — охрана исправно блюла покой бургомистра. И не страшно, и спокойно.

Криния не влилась в компанию шумной молодежи. Да ей и по статусу было не положено. Вечерами бурговедьма не принимала посетителей: это было хорошее время, чтобы заварить себе травяной чай и посидеть с книгой в свое удовольствие. Другие, правда, думали, что в это самое время здесь, в обители городской ведьмы, творилось страшное, недоступное смертным волхование. Кринии это было только на руку: с наступлением темноты никто её не тревожил.

До сегодня. Настойчивое «тук-тук-тук» в дверь разрушило магическую идиллию вечера. Криния досадно скривилась, высвободила ноги из-под пледа и подошла к двери.

— Кто там?

— Госпожа бурговедьма, мне очень надо к вам! — жалостливо протянул женский голос.

— Хорошо. Завтра.

— Нет, госпожа бурговедьма, пожалуйста, сегодня, — всхлипнула женщина.

— Я не принимаю вечерами, — Криния уже было отвернулась от двери.

— Госпожа Криния! Ну, я прошу вас!

Бурговедьма уже мысленно прокляла ту чертовку, которая угробила сегодняшний вечер. Потом натянула на лицо любезную улыбку и отперла засов. Ба-а-атюшки, какие люди!..

— Госпожа бурговедьма, я Агата Стиаз. Можно, я войду к вам?

Криния не узнала жену скорняка по голосу, потому что всё, что она слышала днём, было не голосом, а визгом. А теперь она блеяла, как овечка. Ведьма молча подвинулась в проёме, давая Агате пройти.

— Ну, что у вас? — Криния даже не пыталась скрыть раздражения.

— У меня… В общем, муж у меня, — Агата нервно теребила кружева на корсете.

— Молодец. Поздравляю. Совет да любовь. Я отдохнуть хочу. Дверь там, — Криния даже не пыталась быть любезной. В конце концов, очень скоро она не увидит ни славный град Ичужбург, ни доблестных ичужбуржцев. Так зачем было стараться?

— Нет, госпожа Криния, пожалуйста! У меня муж…

— Ну, муж у тебя. Дальше что?

— В общем, мой муж… Он мне неверен.

Криния вымученно закатила глаза.

— Ну, так ты б приоделась там, примарафетилась. Розовой водой надушилась, — на последней фразе она не смогла скрыть ехидства.

— Да я всё… всё делаю для него! А он! А он… — Агата всхлипнула и уставилась на стенку заплаканными глазами.

Криния вспомнила дневной балаган. Ага, как же, всё она делает! Перед глазами стояла картина визгливой растрёпы в замызганном фартуке и с левитирующим в лоб мужа ковшиком.

— А от меня тебе что надо? У меня тут не цирюльня, не парфюмерная лавка, и не курсы женского обаяния, — бурговедьма повернулась спиной к Агате, с очень занятым видом принявшись теребить краешек книги, от которой её оторвал приход посетительницы.

— Ты же… Ты же… Ведьма! — заговорщицки-благоговейно прошептала горе-супружница. — Ты же всё можешь.

— Бурго. Я бурговедьма, — настойчиво поправила Криния. «Ведьма» — как кличка. А «бурговедьма» — должность. И разница для Кринии была принципиальной.

— Ты же можешь его… приворожить? Приворожить моего мужа ко мне?

О, нет, только не это! Как же Криния ненавидела эти просьбы! Тема любовной ворожбы всегда вызывала девчоночье хихиканье, заговорщицкие сплетни и легкомысленные перемигивания. До практики на третьем курсе. Тогда им впервые показали жертв любовных приворотов. Женщины становились назойливыми кошками-прилипалами, жутко обидчивыми и капризными. Мужчины становились безвольными призраками, безразличными и покорными. Заказчики были довольны первые года два. А потом — несчастных привороженных словно выпивали. Они становились пустыми и бессильными. Криния узнала потом, что любовная ворожба — это прижизненная жертва демону любви. Он давал короткое счастье тем, кто принёс ему эту жертву. А потом забирал их чувства себе. Оставались только эмоции в их самом низменном виде. Человек больше не испытывал ни душевной боли, ни любви, ни восхищения. И сам страдал от этого. И страдая, оказывался в лечебнице для душевнобольных. В Кадиуме, в лечебнице, есть отделение магических патологий. Там их не лечат — только притупляют их муки.

Криния прекрасно умела готовить любовный напиток. Различала и знала ингредиенты для него. Но когда к ней обращались с просьбами изготовить его, она поступала так, как ей посоветовал учитель на четвертом курсе: дай человеку именно то, чего он хочет. Просит пылкий влюбленный для робкой скромницы? Дай то, что разгорячит и раскрепостит её — как правило, сойдет и простое вино с пряностями. Просит дурнушка-жена для неверного мужа? Дай то, что немного успокоит его мужской пыл и притупит желание.

Криния уже прикидывала в уме, класть ли в настойку зверобой, или можно обойтись мятой.

— Так ты поможешь? Поможешь, чтобы муж не ходил к ней? Я заплачу, как скажешь. Хочешь, даже целую шкурку чернобурки дам.

— Зелье заказываешь ты, а платить — мужниным товаром? — хмыкнула Криния. Агата смутилась и опустила глаза. — Ладно. Я дам зелье. Завтра придёшь ближе к вечеру.

— Спасибо! — просияла горе-жена. — Только вот…

— Ну, что не так тебе ещё? — снова вспылила Криния.

— А это правда, что в зелье нужно добавить кровь?

Чертовы трепливые языки! И правда, в настоящее любовное зелье нужно добавить каплю крови того, к кому требуется привязать жертву. Того и гляди, обыватели и весь рецепт изучат. Тогда мудрый совет наставника пойдет насмарку. И лечебница быстро пополнится жертвами не только самого любовного зелья, но и неумелой и неквалифицированной ворожбы на крови.

— Правда. Приходи завтра вечером. Я приготовлю всё. А ты добавишь каплю крови и дашь это выпить своему мужу.

Теперь придется ткать сложное заклинание-нейтрализатор. Конечно, капля крови в обычную травяную настойку — это не ворожба. Но с кровью не стоит шутить. Лучше на всякий случай применить заклинание, которое обращает кровь в вино. На каплю уйдет не много сил, но вообще это очень энергозатратная магия.

Она закрыла дверь за сияющей от радости Агатой. Нет сомнений: она уже считала минуты до своего семейного счастья, которое наступит после того, как её муж употребит ненастоящее любовное пойло Криниевого сочинения. А Криния снова накинула на ноги плед и взяла в руки книгу. Только буквы бегали перед глазами. А в голове — бегали мысли. Всё вспоминалась крикливая чета Стиазов, счастье которой сейчас было в руках у Кринии.