Сегодня двадцатое декабря. Вот и Новый Год на носу. Москву засыпало снегом. Дороги забиты машинами. Приходится выбирать — весело грести снег и идти пешком час до дома, или медленно стоять в автобусе. Час. Когда я ощущаю запах перегара от мужика, стоящего в автобусе рядом со мной, выбор становится еще более очевидным. И неважно, что сегодня среда. И почти двенадцать дня.

Расклад вообще не в мою пользу. У нашего театра проломило крышу от снега. И весь наш оркестр отправили по домам. Потому что функционировал только малый зал, а репетиция актеров куда важнее, чем никому не нужный классический концерт оркестра. Ну, да, не симфонический, но мы же стараемся и даже иногда спектакли озвучиваем. Впрочем, моему роялю досталось больше всего — крыша вместе со снегом попала прямо на него, и будь я в это время на репетиции, то пострадала бы не меньше своего Зигизмунда — так я зову этого старого доходягу. На новый «Стейнвей» денег нет, только если наш театр обменяет себя вместе с землей и персоналом на него.

Грустно. Мне двадцать восемь лет, двадцать из которых я посвятила классической музыке и клавишам. А результат? Крыша на рояле, или крышка роялю. Или мне. Потому что… что мне теперь делать?

После очередного выдоха перегаром, я принимаю окончательное решение идти пешком. Выскакиваю на первой же остановке, утопая в снегу почти до середины голени. Как там этот циклон назвали? Ваня? Вань, ну ты даёшь!

Ване, который циклон, вообще все равно, а мне вот не очень, конечно. Мои полусапожки не выдерживают напора стихии, но я с трудом пробираюсь вперёд. И очень скоро обгоняю автобус, в котором ехала, точнее стояла. Правда, и на снеговика становлюсь похожей тоже очень скоро. Когда же добираюсь до дома — здрасьте, Снегурочка! Но какая там Снегурочка, Насть? Давно уже не очень Снегурочка. А сейчас завалилась в лифт и с грязнючего зеркала, которое, кажется, кто-то облизывал, фе, но на меня взирает настоящая снежная баба. Пора что-то менять, говорит мне она, но… я вздыхаю, выхожу на этаже, стряхиваю с себя снег и захожу в свою квартиру.

Меня настораживает, что кот меня не встречает. Кактус — так зовут моего пушистика, очень трепетный питомец, радуется мне, когда я прихожу, трётся о ноги и, главное, всегда точно знает, что я вот-вот приду. А тут — нет. Странно. Слишком рано пришла?

Но нет, слышу скребыхание на закрытой кухне. Внезапно. Почему дверь-то закрыта? Снимаю сапоги. Иду туда, толкаю дверь и вот он мой красавец. Только он не спешит ко мне в объятия. Пролетает мимо и забираетс в… только замечаю, что на полу в прихожей валяются чьи-то моднючие сапоги из красной крокодиловой кожи. Постойте. Что происходит?

И в самом деле…

— Кактус? — не успеваю ничего сделать, как мой рыжий меховой любимец породы британца, скрещенного с абиссинской породой, пару раз обернувшись вокруг своей оси, пристраивается к этим самым сапогам и дует туда с таким вожделенным видом, что я не сдерживаюсь, — ооооох, — произношу в изумлении, а мне вторит из комнаты совершенно отчаянный вопль.

А?

Я не знаю кого хватать и куда бежать — Кактус радостно устраивается во второй сапог, а я всё же делаю шаг от него в комнату и…

Никогда простите не подумала бы, что увижу подобную камасутру в реальности. Но вот вижу. В исполнении своего любимого мужа Лаврентия и какой-то невозможно брюнетистой брюнетки. Такой всей из себя — ну, я конечно не худышка, у меня тоже есть за что подержаться, но тут Богиня плодородия как есть. И мой муж весь в ней. Восторженно трудится, выбивая почти идеальные на мой музыкальный слух звуки.

— Лавру-у-уша! — воет богиня идеальным сопрано, — д-а-а-а!

— Не-е-ет, — выдаю я.

Но меня никто и не слышит. И я, как в дурацком фильме, стою и смотрю на эту картину маслом. Жду, когда муж мой любимый трудиться перестанет и внимание на меня обратит.

И пока стою, в моей голове пролетает столько мыслей! Просто ураган. Рыжий ураган. Что? А! Это мой сотворивший своё чёрное, или рыжее дело, кот запрыгивает на шкаф, а оттуда со всей дури приземляется на кровать, чем доводит трудящуюся парочку до предынфарктного состояния. Но все знают, что секс — это очень опасное занятие? Я вот всегда думала, что не особо. Точнее. Был в моей жизни мужчина, который доводил меня одним своим видом до состояния, когда сердечку нужно было время прийти в себя. И в общем, я убедила себя, что это не совсем нормально, что для жизни достаточно и чего-то более степенного и размеренного. Как вот… муж мой.

Лаврентий подскакивает от прыжка кота и его протяжного, почти ультразвукового “мя-я-я”, ругается матом.

— Ты же сказал, что закрыл его, — возмущается богиня плодородия.

— Закрыл, — заключает мой муж.

— А как он выбрался?

— Сам открыл? — недоумевает Лаврентий.

М-да! Более нелепой ситуации уже не придумать. Хотя…

— Это я его выпустила, — выдаю, чем довожу парочку до второго предынфарктного состояния.

— Настя? — наконец, соскакивает с богини мой муж.

— Это кто? Твоя жена? — вопрошает она.

— Что ты тут делаешь? — возмущается, нет, подумать только, возмущается мой муж!

— Живу! — отвечаю я на его вопрос на миллион.

— Лавруша, ты же говорил, что она у тебя в больнице, — дуется богиня.

— Выписали? — удивляется Лавруша. Ненавижу это производное от его имени. Бе, просто… и между прочим ему тоже вроде как не нравилось никогда. Мы даже лавровый лист не покупаем из-за этого.

— Неужели? И чем же я больна? — не могу остановиться я. Это нервное, наверное. Смешная мысль. И я не могу скрыть улыбки.

— Э, — в голове моего «любимого» мужа происходит мыслительный процесс, но богиню он не очень интересует. Она встаёт, потом чихает, ругаясь на кота, стремительно одевается, как знаете, спецназовец, или пожарный. И устремляется в коридор. И мне остаётся только отступить с её пути. А тем временем, Лаврентий как раз натягивает на себя трусы. И идет…

Не ко мне идет, а за богиней! И тут нас настигает второй её идеальный взятый в верхнем диапазоне вопль:

— Сапо-о-о-ги-и-и!

А Кактус радостно трётся о мои ноги и тоже вопит. Богиня указывает на него пальцем:

— Ты-ы-ы!

— Кота не трожь, — шиплю я, и вообще, я тоже могу быть той ещё фурией. Ага, как же, Насть, умеешь!

— Настя! Это же просто ни в какие ворота! Как ты могла такое допустить? — отчитывает меня Лавруша. — Это подло и низко! Не ожидал от тебя такого — где манеры и воспитание! Анастасия? Это же… это же!

Все это время он стоит в трусах передо мной! Дирижирует мне, какая я невоспитанная, подлая и низкая! Н-да.

— Спокойно, Лаврентий, — разворачиваюсь на пятках.

Новая жизнь, Насть!

В комнате так отвратительно пахнет — нет, это не запах вот, как там, секса? Нет. Это пахнет… валерьянкой? Ненавижу этот запах, а вот кота-то расплющило. И мне хочется спросить — какого хрена вообще? Но нет, достаю с нижней полки свой старенький чемодан, скидываю в него все вещи со своей полки, потом открываю вторую створку, обнимаю свои скудные несколько концертных платьев и сваливаю к трусам, лифчикам, носкам и пижаме. Туда же сверху кидаю туфли концертные в специальном обувном мешке. Закрываю вообще без труда. Как оказалось, не так и много у меня вещей.

Хватаю кота, потом кактус, очень редкий, завещанный мне мамой моей. И направляюсь к двери.

Думаете кто-то что-то мне говорит? Нет. Вообще. Потому что богиня плодородия и мой муж, себе не верю, но стоит, значит, на кухне с ней и утешает, обещает купить новые сапоги лучше предыдущих. Вонь, надо сказать, в коридоре стоит отменная. Я одобрительно кошусь на кота, потом влезаю в единственную свою дорогую обувь — валенки. Не такие моднючие, как сапоги из крокодиловой кожи, но зато тёплые. И делаю это не будучи дурой, а просто потому что не очень удобно с котом в руках обуваться, а переноску я соседке отдала на время попользоваться. Короче, выхожу за дверь.

Слышу что-то типа:

— Настя? — но такое невнятное и разве что не «ну и пожалуйста» обиженное.

— А как же я и мои сапоги? — возмущается богиня. Я хлопаю дверью, надеясь, что моему супругу люстра кухонная на голову шмякнется.

Выплываю в прекрасную погоду. Снежок, конечно, продолжает валить. Кот офигевает, кактус тоже. Оба впиваются в моё пальто. Что ж — вперёд в новую жизнь! А точнее к подруге на квартиру.

Поражаюсь своему умению жонглирования острыми предметами — котом и кактусом. Я вызываю такси и очень медленно, тыкаясь по московским пробкам, еду к подруге Лене. И кто сказал, что всё будет хорошо?

Да, Зигизмунд, павший под крышей и снегом, мне всё должен был сказать. Следом за крышей театра съехала и моя вот — привет! Точнее — пока!

Лены нет дома. Только после пятого звонка в дверь, соображаю, что можно ей позвонить. Но нет — раз, два, три. Она не отвечает. И меня охватывает паника. Я присаживаюсь на ступени возле ее квартиры, в намерении дождаться подругу. Нет, я не стоическая, мне просто больше деться некуда.

Просидев минут двадцать, в безуспешных попытках дозвониться до подруги, меня настигает засада сегодняшнего дня номер… постойте, какой номер? Три? Нет, уже четыре! И не засада – провал.

— Женщина, что за безобразие? Покиньте подъезд! Понаехали тут! Вам тут что гостиница? Ну-ка, покиньте мой образцово-показательный подъезд. Только бомжей не хватало!

Как бы это описать? Не разрыдаться от обиды мне не даёт офигевание. Слово вставить в этот монолог просто не представляется возможности, мой писк: «я к Елене из триста восемнадцатой» — тонет в громогласном доведении до меня сведений о том, что вообще-то тут за всё уплачено, и за чистоту тоже, чтобы приятно было, а не вот чтобы всякие тут вид лестничной клетки портили и в лифтах…

На этот раз мне можно получить медаль по спринту и ловкости, потому что вылетаю вся красная из подъезда — все в тот же циклон по имени Ваня, и несусь куда глаза глядят. Кот, кактус и чемодан при мне. И в общем пробежав, кажется, полумарафон, я понимаю, какая же глупость, в самом деле? По какому праву эта жуткая тётка со мной так разговаривала? Что я такого ей сделала? Пол снегом припорошила? Куда деваться!

А и правда. Куда деваться?

Сажусь на лавку в каком-то парке. Я внезапно осознаю масштаб всей той катастрофы, которая со мной сегодня происходит. Парк мигает весёлыми огоньками предновогодней иллюминации, а для меня это как издёвка, не иначе. Кактус, похоже, помрёт. Тот который цветок. Правда, не очень холодно — снег только валит без остановки. Но кактус и снег? Перебор, Насть.

И только я мирюсь с потерей кактуса, как мой любимый кот редкостной породы вырывается из моих рук, словно его укусили. Он взмывает на дерево, с которого начинает тут же орать, как не в себя.

Серьёзно? Серьёзно? Где я так нагадила Вселенной?

— Ка-а-актус, — зову его, — Кактус иди сюда!

Он орёт мне в ответ нечленораздельное «Мяу», но спускаться отказывается,вцепившись в ветку дерева. Обидно, что будь я на сантиметров десять выше, даже не десять — семь. Нет, пять. Хотя бы пять…

И вот тут меня ждёт провал номер шесть уже, если и кота посчитать. Истерика. Я утыкаюсь в дерево лбом и сквозь слёзы зову кота, чтобы он спустился. Ну же…

— Ка-актус, Кактус, иди сюда, К-а-актус!

— Девушка, — чья-то рука осторожно гладит меня по плечу, а голос… этот голос кажется мне таким знакомым и, я наверное брежу, да? — Кактусы не ходят, но если вам так важно, я его принёс. Вот.

И я поворачиваюсь на этот голос.

— Настя? — выдаёт его обладатель.

— Миша? — и это провал номер семь!