Эта фотосессия, пожалуй, была одной из самых худших на памяти Хеджин. Студия оказалась неотапливаемой, а очень стесненный в средствах заказчик пожалел даже чайные пакетики, поэтому модели грелись в собственных куртках и пили кипяток из бумажных стаканчиков. Отснять нужно было целую гору футболок с принтами, желательно при этом не стуча зубами от холода. Хенджин ждала своей очереди, сидя на жестковатом диване с Нари, другой моделью из ее же агентства.

Нари недовольно листала какой-то модный журнал и иногда жаловалась на отсутствие нормальных заказов, Хеджин устало с ней соглашалась – заказов и правда было мало.

— О какой работе модели вообще можно вести речь, если даже блеск для губ рекламируют парни? — возмутилась Нари и продемонстрировала Хеджин разворот с рекламой.

С глянцевой страницы маняще и провокационно улыбался Алекс Ли. Розоватый блеск на его губах смотрелся вполне естественно. Хеджин не смогла сдержать мимолетной улыбки – Алекс ей жутко нравился, он состоял в ее любимой группе… можно сказать, что она была его фанаткой.

— Он айдол, они постоянно пользуются макияжем, — уклончиво ответила Хеджин. 

Нари недовольно на нее зыркнула и проницательно заметила:

— Ты просто тоже от него тащишься.

Хеджин смущенно улыбнулась: смысл спорить, если у нее фото Алекса на заставке телефона? Кореец австралийского происхождения, парень с почти кукольными чертами лицами, но шикарным телом и невероятно сексуальным низким голосом – у него было много поклонниц, которые уже разобрали этот блеск во всех магазинах по всему миру.

Нари сердито пихнула журнал ей в руки, проворчав:

— Ну и любуйся на своего Алекса!

Хеджин еще раз посмотрела на красивые черты лица парня, вздохнула и захлопнула журнал. Ее желание следить за мемберами этой группы имело легкую долю мазохизма: если бы не некоторые обстоятельства, она могла бы быть знакома с ними лично. С ним, с Алексом. Они были бы коллегами… по крайней мере, у Хеджин, с ее-то внешностью и голосом, были все шансы дебютировать и стать айдолом.

Хеджин с детства твердили, что ей повезло родиться красивой. В стране, где внешность является чуть ли не лучшим капиталом, в это было легко поверить. Какое-то время жизнь и правда была превосходной: ее родители неплохо зарабатывали, она жила в Сеуле, ходила в хорошую школу и даже стажировалась в большом агентстве талантов, имея все шансы дебютировать в ближайшие годы и стать частью популярной к-поп группы. Том же самом агентстве, в котором через два года после ее ухода дебютировала группа Space Tramps, мембером которой является Алекс Ли.

А потом отец Хеджин разорился, повесив огромные долги на семью, и трусливо покончил жизнь самоубийством. Их осталось трое: мама, шестнадцатилетняя Хеджин и ее девятилетний брат. Им пришлось продать свою шикарную квартиру и машину отца, но все равно долг оставался огромным. Они переехали, мама устроилась на завод в индустриальном пригороде, и Хеджин пришлось отказаться от мечты стать айдолом. Не потому что мама настояла – можно было остаться в Сеуле, потому что агентство предоставляло общежитие. Но агентство предоставляло только общежитие и ничего кроме, и Хеджин понимала, что мама не потянет содержать столичную жизнь старшей дочери. Да и за Минхёком нужно следить – у мамы на него теперь мало времени, а младший брат крайне беззащитен в быту.

Из-за всей этой ситуации Хеджин узнала, что внешность не дает особых привилегий, если ты бедна. Единственное, что ей легко дается – это находить работу в кафе. Симпатичную официантку всегда с удовольствием берут, несмотря на малый опыт. 

Эта подработка неплохо им помогала, но из-за нее у Хеджин совсем не оставалось времени на учебу, в которой она и прежде не блистала. Как итог, результат сунын [*выпускной экзамен в корейских школах] не позволил ей поступить хоть в сколько-нибудь приличный университет. Впрочем, денег на оплату обучения все равно не было, так что высокие оценки вряд ли помогли бы.

Получив аттестат, Хеджин решила вернуться в Сеул. Понимая, что трейни – это долго и затратно, она не рискнула снова проходить прослушивание, а вместо этого устроилась работать в кафе и начала ходить на кастинги как модель.

О высокой моде, журнальных фото и заграничных показах не стоило даже мечтать. Пусть и достаточно высокая для кореянки, Хеджин все же была недостаточно высокой для мира моды. А главное – у нее не получалось влезть в модельные параметры. Несмотря на худобу, Хеджин сохраняла фигуру “песочные часы”. Округлые широкие бедра традиционно привлекали много внимания, но отказывались худеть до необходимых девяноста сантиметров. А талия при этом была меньше шестидесяти. Все это напрочь лишало Хеджин возможности участвовать в показах. Иногда ее брали рекламировать одежду для интернет-магазинов, но такие заказы случались нечасто и денег приносили не сказать что много. Работа официанткой оставалась ее главным заработком.

Возможно, Хеджин неправа и дело вовсе не в широких бедрах. Может, виновато что-то неуловимое глазу, из-за чего ее внешность совсем не помогает получать десятки выгодных заказов в месяц. Потому что в агентстве есть девочки, которые однозначно менее красивы, но гораздо более успешны. Хеджин же в свои двадцать три года так и не получила славы хоть сколько-нибудь популярной модели.

Размышляя об этом, Хенджин брела домой с фотосессии. Можно, конечно, поехать на автобусе, но тут относительно недалеко, а привычка экономить на всем подряд слишком сильна. У нее неплохая зарплата в кафе, но нужно ведь хоть немного помогать маме с долгами, а столько всего хочется… чертов блеск из рекламы Алекса Ли, например.

Она слушала музыку – вытащила один наушник, чтобы не совсем терять связь с миром, – и брела по полупустынной аллее. Уже темнело, и настроение было… сумрачным. Хеджин так устала от собственной жизни: она надеялась, что работа модели поможет ей выбраться из финансовой ямы, но на деле практически весь лишний заработок приходится спускать на уходовую косметику – моделей с плохой кожей в Корее не любят особенно сильно, потому что ретушь стоит дороже, чем нанять модель без прыщей.

Внезапно мелодия в наушниках была прервана громким вступлением любимой песни – кто-то звонил. Хеджин достала телефон, непонимающе уставилась на номер брата – он сроду ей первый не звонит – и с легкой настороженностью приняла вызов.

— Добрый вечер, Хёк, — поприветствовала она его, ожидая просьбы подкинуть деньжат на очередной справочник.

Голос Минхёка прозвучал максимально серьезно, чем насторожваил еще больше:

— У тебя есть сбережения?

— Смотря для чего, — уклончиво ответила Хеджин.

Налички не было, но выплаты за фотосессию уже пришли на карту. Просто не хотелось бы их тратить на брата.

— Для мамы, — спокойно ответил Минхёк. — Ей стало совсем плохо. Она сильно кашляла, но ушла на работу… тетушка звонила – ее увезли в больницу.

Хеджин так застыла посреди улицы: ее словно ледяной водой облили.

— Что с ней? Она в порядке?

Ее порядком избалованный, но очень умный и спокойный брат ответил:

— И да, и нет. Двусторонняя пневмония. В наше время лечится, но домой ей нельзя – тут холодно и влажно. Нужно оставить ее в больнице. Я заплатил из тех денег, что были дома, отдал то, что лежало на хагвоны [*так называются курсы для школьников-абитуриентов, без них, только со знаниями школьной программы, не получится поступить в вуз]. Этого хватит дней на пять, не больше. Еды у меня тоже примерно на это время. Я уже был в больнице, к ней пока нельзя.

Хеджин, прямо как стояла посреди дороги, присела на корточки – от нахлынувшего страха ноги подгибались. Мама… они не могут потерять еще и ее.

— Я… приеду…сейчас, только…

— Нет! — строго сказал брат. — Позвони ей в больницу – мне сказали, что в семь часов она будет в палате и ей вернут телефон. Переведи деньги на ее карту, она у меня. Обо мне не беспокойся – заваривать лапшу я умею сам, с голоду не умру. А дорога стоит слишком дорого.

Хеджин прижалась лбом к коленям – ее рассудительный младший брат как всегда прав. Тратить столько денег на дорогу, отказываться от смены в кафе – слишком расточительно.

— Нужно снова просить об отсрочке выплат по долгам, — также спокойно продолжал Минхёк. — Мама в этом месяце не сможет выйти на работу, значит, и зарплаты не будет. Страховка у нас слишком маленькая, чтобы покрыть больничные расходы... Хеджин! Ты там что, сидишь на улице и ревешь?

Она в ответ смогла только всхлипнуть и испуганно икнуть: вот же вырастили на свою голову… мужчину в семье.

— Сколько ей нужно пробыть в больнице до полного выздоровления? — спросила Хеджин, вытирая непрошенные слезы с глаз.

— Полгода в среднем. Но в больнице нужно пролежать хотя бы до полного исчезновения симптомов, это около трех недель. Ей нельзя находиться в холоде и влажности… Я вообще не знаю, что делать. Наша квартира такая дешевая исключительно потому, что здесь нет отопления, а обогреватель и влагопоглотитель нам не по карману… [*в Сеуле и ближайших городах очень высокая влажность, без этого умного устройства все запросто отсыреет и покроется плесенью] 

Хеджин взлохматила рукой отросшую челку и тяжело вздохнула: срочно нужны деньги. И больше, чем дают за фото в дурацких футболках.

— Хорошо. Я попробую найти деньги.

— Не вздумай влезть в еще большие неприятности! — строго сказал Минхёк. — Не бери в долг у сомнительных личностей.

— За кого ты меня принимаешь? — возмутилась Хеджин, вставая с колен и прибавляя шаг – ей нужно обо всем подумать в спокойной обстановке, а не посреди улицы. На нее и так уже стали странно коситься.

Минхён сердито цокнул в трубку:

— Я тебя принимаю за свою дурочку-сестру. Я попробую устроиться продавцом в супермаркет, как-нибудь протянем… просто… возьми дополнительные смены, ладно? И не вздумай заболеть сама.

Хеджин угукнула и сбросила звонок. Страх, сжавший сердце и ребра когтистой лапой, начал расползался по телу липким ледяным холодом, а в голове зрела мысль. Дурацкая, как и предполагал Минхёк. Но неприятности она сулит только ей самой. Ведь единственный капитал, который у нее есть – это внешность. 

Хон Хеджин все еще тощая красотка с ногами от ушей, широкими бедрами и невинным личиком. Ее не так воспитывали… но для того, чтобы сохранить семью, придется поступиться воспитанием.