Муж наверняка еще спит после ночной смены на заводе, поэтому в квартиру я захожу тихо, чтобы не разбудить его. Осторожно прикрыв дверь, собираюсь пойти в детскую, но слышу голос сестры из кухни и замираю. 

– Танька такая стремная стала после родов. И как ты ее терпишь?

– Хватит о ней, – отвечает Костя. И мое сердце болезненно сжимается. – У нас мало времени. Иди сюда уже. 

– Прямо здесь? На кухонном столе? – игриво смеётся Олеся. – Костя… ну когда же ты бросишь ее? Будем жить только вдвоём…

До моих ушей доносится звук расстёгивающейся ширинки. И я прижимаю трясущуюся ладонь ко рту. Это омерзительно. Ужасно.

– Брошу, – обещает муж. Я слышу, как стол начинает жалобно скрипеть. – Ещё немного потерпи. 

Этого не может быть. Нет. Это все сон. Кошмарный, бредовый сон. Костя ведь не мог… не мог с моей сестрой… 

Втянув носом воздух, я до боли кусаю нижнюю губу, чтобы сдержать слёзы. Затем шагаю на кухню и вижу, как муж, удерживая Олесю рукой под коленом, вколачивается в нее, пока она выгибается и стонет, сидя на столе. Оба практически голые, разгоряченные. Заняты друг другом настолько, что не замечают меня. 

Я не знаю, почему смотрю на все это. Просто замираю. Не верю, что это реальность. Я даже не в силах с места сдвинуться от шока. 

– Таня?! – лицо мужа краснеет, испуганно вытягивается, как только он видит меня. 

Отскочив от моей сестры, Костя торопливо натягивает штаны. Олеся сдвигает ноги вместе и оборачивается, прикрыв рукой обнаженную грудь. Но смотрит не удивлённо, а насмешливо. Это взгляд победительницы, не иначе. 

– Как не удобно вышло, – пожимает она плечами, соскакивая со стола. 

Я молчу. Не знаю, как реагировать, как вести себя в такой ситуации, поэтому просто разворачиваюсь и ухожу. Ноги ватные, голова кружится. Все мысли из головы испаряются напрочь. Я будто уже не здесь. 

Краем уха слышу, как в спину что–то кричит муж, но мне плевать. Уже плевать. Он все разрушил. И меня… тоже разрушил. Предатель.

Пошатываясь, я спускаюсь по серой лестнице подъезда, опираясь рукой о стены с потрескавшейся краской и выхожу на солнечную улицу. 

– Тань, ну где ты ходишь? – недовольно ворчит соседка, которую я попросила приглядеть за сыном. – Я же сказала тебе, что спешу. Мишка твой в песочнице играет. Все, я пошла.

Не дождавшись от меня ответа, она торопливо уходит. А я иду к сыну, стараясь выглядеть беспечно. 

Он воодушевлённо лупит зелёной лопаткой по ведерку с песком. Тёплый ветер слегка колышет его светло–пшеничные волосы. Заметив меня, Миша широко улыбается.

– Принесла мелки? 

Кто бы мог подумать, что из–за такой мелочи я узнаю об измене мужа. Я ведь просто вернулась за мелками. Но так их и не взяла.

– Я не нашла, – голос дрожит, но я улыбаюсь. А потом, подумав, спрашиваю: – А хочешь, мы поедем в гости?  

– В гости? – сын заинтересованно приподнимает белесые брови. 

– Да, – киваю я. – К тете Рите. Хочешь?

– Ура! Хочу! – радуется Миша, поднимаясь с корточек. – Я возьму машинки! И трактор!

– Нет! – тут же выдыхаю я. Ловлю удивлённый взгляд сына и уже более спокойно продолжаю: – там… папа спит. Не будем его будить, хорошо? 

Перед глазами снова появляется та сцена. Грязная, отвратительная. И меня резко пронзает болью. В животе появляется тревожное, давящее чувство. 

– Хорошо, – соглашается Миша. 

Заметив, как из подъезда выходит муж, я беру сына на руки и торопливо пересекаю двор. Нет, ещё раз увидеть лицо этого предателя у меня сил просто не хватит. Я и так еле держусь. Ещё немного – и просто сойду с ума от разрывающей меня боли. 

– Таня! – в спину доносится голос Кости. И я перехожу на бег. – Тань! Стой! 

– Мам, ты слышишь? – спрашивает Миша. – Тебя папа кажется зовёт.

– Разве? – тяжело дыша, нервно усмехаюсь я. – Наверное, просто голос похож. 

Руки трясутся – всё–таки сыну уже четыре года и он тяжёлый. Выбежав, наконец, из двора, я оглядываюсь, пробегаю взволнованным взглядом по лицам прохожих и ставлю Мишу на землю. 

– Я уже вообще–то взрослый, – недовольно бурчит он. – Хорошо, что пацаны не видели, как ты меня на руках тащишь. Я что, принцесса какая–то?

Я смеюсь. Но даже мой смех не заглушает тревожный звон сердца в ушах.

– Ну, конечно, ты взрослый. Просто сейчас автобус приедет. Ты же не хочешь опоздать к тете Рите?

Миша отрицательно качает головой. Я поправляю его футболку и мы вместе шагаем к автобусной остановке. По пути звоню подруге, чтобы предупредить ее о том, что мы скоро к ней приедем. Мне дико не удобно вот так сюрпризом заявляться в гости, но… мне просто некуда больше идти. Я должна с кем–то поделиться, должна выговориться. Иначе горечь сожрет меня изнутри. 

– Измайлова на связи, – раздаётся в трубке задорный голос Риты. – Как делишки? Или ты по делу?

– Рит, – тяжело вздыхаю я, – можно к тебе?

В трубке на пару секунд воцаряется молчание. 

– Ко мне? В смысле? Что–то случилось? – тараторит подруга. 

– Ты дома? – Я до боли кусаю нижнюю губу, чтобы не разреветься. Шок постепенно проходит и меня накрывают эмоции. 

 – Да, дома… – озадаченно отвечает Рита. И тут же спрашивает: – Тань, а что с голосом? 

– Я расскажу. Мы сейчас приедем. 

– Мы? Ты с Мишкой что ли? – удивляется подруга. 

– Да, мы вместе… – я вдруг всхлипываю и, кинув быстрый взгляд на макушку сына, вытираю слёзы ладонью. – Скоро будем. 

Я сбрасываю вызов и только после этого вижу, что мне звонил Костя. В журнале десять пропущенных от него. Подумав, я выключаю телефон. 

К остановке подъезжает нужной автобус, я беру сына за руку и ускоряю шаг. Вскоре мы уезжаем. Всю дорогу я смотрю в окно. На то, как мимо плавно проносятся дома, зелёные деревья, парки и торговые центры. Сегодня солнечно, лето в самом разгаре. Но я бы предпочла дождь. По крайней мере, он соответствует настроению.

Горячие слёзы катятся по щекам сами собой. Я торопливо вытираю их, не могу перестать плакать. Пользуюсь тем, что сын не замечает моего состояния. Как теперь быть? Как объяснить ему, что с папой мы больше жить не будем? Я боюсь реакции Миши. Боюсь ранить его и даже представить не могу, как скажу ему об этом…

Но вернуться я не смогу. Когда–то эта квартира была для меня родной. Уютной, светлой. Но теперь она грязная. Семейная атмосфера теплоты навсегда испорчена. А за кухонный стол я не села бы даже под дулом пистолета. Наверное, всегда буду помнить, как на нем своей голой задницей сидела родная сестра, раздвигая ноги перед моим мужем.

В подростковом возрасте она всегда уводила моих парней. С лёгкостью играла с ними и бросала. Для неё это было чем–то вроде хобби. Я рыдала, а она лишь смеялась, говорила, что я наивная и глупая. Похоже, с тех пор ничего не изменилось. Я не должна была позволять ей у нас жить… чертово сострадание. Я пожалела ее и приютила, вошла в положение.

Но надо было гнать эту тварь в шею. Ведь все это время… весь этот месяц они… я даже думать об этом не могу! Боюсь представить, сколько раз муж воткнул мне нож в спину! Пока я работала, занималась сыном, пока убиралась и готовила, они развлекались. А я даже не замечала. Потому что уставала настолько, что сил ни на что больше не было. Во всем пыталась угодить Косте, хотела быть хорошей женой. Но все пошло по одному месту…

– Мам, ты плачешь? – взволнованный голос сына выводит меня из раздумий.

Я резко вытираю слёзы и улыбаюсь. Снова эта улыбка. Приклеенная, искусственная. Интересно, она когда–нибудь станет искренней?

– Конечно, нет. Это аллергия, глаза слезятся. 

– Ты странная, – не сводя с меня чисто–голубых, задумчивых глаз, отмечает Миша.

– Я просто не выспалась, – успокаиваю его я и поднимаюсь с места. – Идем? Наша остановка.

Мы вместе выходим из автобуса, сворачиваем в сторону дворов с девятиэтажками и идём к Рите. Наша прежняя жизнь прямо сейчас меняется, я не знаю, что нас ждёт дальше. Но уверена только в одном: я никогда не прощу ни сестру, ни мужа. Это развод.