– Ребят! – в аудиторию влетел возбужденный Еремеев. – Я щас тако-ое узнал!..

– Расскажешь после пары, – перебила его наша староста Круглова, – у нас, вообще-то, семинар, и, в отличие от тебя, остальные к нему готовились!

– Так пары не будет!

– Ага, как же. Я видела Малинину утром, здесь она.

– Это ненадолго. Прямо сейчас ректор ее увольняет!

Увольняет? Я оторвалась от записей и удивленно взглянула на Еремеева.

– С чего бы это? – заинтересованно спросила Завьялова.

– Уборщица застала, как Пан трахает Малинку в подсобке!

Мы шокированно замерли, не в силах поверить новости, а Еремеев продолжал вываливать подробности:

– Малинка щас у ректора, он орет на нее так, что стекла дребезжат! Так что можете забыть о семинаре, у нее теперь проблемы поважнее, чем у нас семинары принимать!

– Брешешь! – восхищенно воскликнула Завьялова, подаваясь вперед.

– Можешь сходить, послушать, – возмутился Еремеев, – там даже через две двери все слышно!

– Ну, Пан, конечно, жжет, – хохотнул, вставая, Рыльцев, – не успел из академа выйти, как уже преподшу натянул!

– А что теперь с ним будет? – продолжала допытываться первая красавица потока.

– А что ему будет-то? Он же у нас «мажо-ор»!

– Думаете, его не выгонят?

– Да кто посмеет его из универа выпнуть? Учитывая, кто его родители и кто его брат.

– А кто его брат? – не поняла Круглова.

– Ну ты тьма-а, – присвистнул Еремеев, – да под ним весь город ходит.

Староста изумленно моргнула:

– Он что, бандит? – спросила она, понизив голос.

– Сейчас их так не называют, – Жаров снял очки и принялся тщательно протирать стекла, – теперь они бизнесмены.

– У него свой ночной клуб, – добавил Еремеев, – а еще автомастерские, несколько ресторанов и черт знает что еще.

Староста нахмурилась.

– Значит, развлекались они оба, а отвечать только она будет? – спросила, нахмурившись. – И где справедливость?

– Хочешь – можешь восстановить ее самостоятельно, – предложил не моргнув глазом Еремеев, – только завещание составь заранее, если тебе есть, конечно, что завещать: конспекты там свои, учебники, очочки.

Круглова бросила на Еремеева раздраженный взгляд.

– Слушайте, ну пятнадцать минут уже прошло, – бросив взгляд на часы, сказал Рыльцев, – вы как хотите, а я сваливаю.

Староста поджала губы:

– Никто не уходит! Я пойду в деканат и все уточню.

– Эй, а студенческий закон? – вскинулся Рыльцев. – Ждем четверть часа, и если препод не пришел, то уходим домой!

– У нас экзамен по генетике через две недели! – огрызнулась Круглова. – И принимать его должна была Малинина! Что будем делать, если ее сейчас уволят?

– Поставят кого-нибудь на замену, делов-то, – ответил Еремеев, но уже в закрывшуюся за старостой дверь, – Игната того же.

Мое дыхание сбилось.

– Как по мне, уж лучше бы Пан Игната трахнул, – цыкнул Рыльцев, – с Малинкой хоть договориться можно было, да и смотреть на нее приятно, а с Игната чего возьмешь?

Я бессильно сжала кулаки. Как же мне сейчас хотелось дать Рыльцеву пощечину и заставить его забрать свои слова обратно!

– Ух ты, гляди, как глазками засверкала! – заметил мое состояние одногруппник. – Что такое, морковка, завидно стало? Хотела бы на месте Малинки оказаться? Чтоб в подсобке под Паном стонать?

Я вспыхнула до корней волос. Несмотря на то, что в большом городе я уже полгода, для меня все еще является дикостью то, с какой легкостью молодежь моего возраста матерится и обсуждает подобные темы. Для меня близость – это святое, следствие любви двух людей, а то, как кощунственно ей предаются и к ней же относятся мои однокурсники, заставляет меня сгорать от стыда и унижения. По этой и по ряду других причин я так и не обзавелась друзьями в группе: вот и сейчас никто из присутствующих даже не подумал о том, чтобы осадить Рыльцева.

– Чего молчишь, морковка? – Рыльцев обошел парту и встал передо мной, неопрятно и неаккуратно нависая сверху. – Тебя не учили, что невежливо не отвечать на вопросы?

– А может, она не знает ответ на этот вопрос? – ухмыльнулся Еремеев. Он присоединился к приятелю и встал рядом. – Не успела еще подготовиться?

– Тогда дадим ей время обдумать ответ, – Рыльцев поднял вверх указательный палец и пропищал, – Ступина, у вас одна минута!

Я сидела, опустив голову и спрятав лицо за волосами. Сердце колотилось в груди как бешеное, было обидно и унизительно – и больно оттого, что у меня не хватало смелости открыть рот и постоять за себя. Никогда раньше я не сталкивалась с такими унижениями и оскорблениями как здесь, в лучшем медицинском университете страны – и когда поступала сюда и прыгала от радости, я и подумать не могла, каким кошмаром обернется для меня, скромной деревенской девочки, учеба в городе.

– Минута истекла, Ступина! – продолжал изгаляться Рыльцев. – Пора отвечать на вопрос! Коллега, что-то я запамятовал, – обратился он к Еремееву, – что там был за вопрос?

– Ничего страшного, коллега, я все записал. Вопрос был такой: хотели бы вы, Ступина, оказаться в подсобке на месте преподавателя Малининой и стонать под студентом Пановым?

Я не отрываю глаз от столешницы. На ней ничего интересного – облупившаяся светло-зеленая краска, которой замазали трещины; царапины, оставленные либо ручкой, либо ключом; похабные надписи десятков, сотен потоков – но я смотрю на нее так, будто вижу впервые. Потому что если я сейчас оторву от нее взгляд, то мне придется поднять голову и попытаться постоять за себя.

А этого я не умею.

– Ай-ай-ай, Ступина, вроде отличница, а на такой простой вопрос ответить не можете?

– Коллега, может, она просто не поняла вопроса?

– Коллега, а что же нам тогда делать?

– Коллега, а давайте мы перефразируем вопрос?

– Коллега, а каким же это образом?

– Коллега, а вот таким. Ступина, хочешь, чтобы Пан тебя трахнул?

Я была на волоске от того, чтобы расплакаться и выставить себя тем самым на посмешище. Но не успела, потому что в этот момент…

– Ого, – раздалось насмешливое от двери, – вот уж не думал, что моя слава простирается так далеко, что младшекурсники сами ищут мне девчонок…

Головы всех присутствующих синхронно устремились в том направлении. Даже я от неожиданности взглянула на человека, который так взбудоражил наш университет всего лишь за одно утро.

Панов – а это был он, – стоял, небрежно опираясь о дверной проем. Он был высок, – выше всех студентов, которых я видела за время учебы, – широкоплеч и накачан. Серый свитер красиво облегал его торс, и я вдруг подумала, что у него фигура профессионального пловца (мы с бабушкой часто смотрели олимпиаду по телевизору и делали ставки, кто приплывет первым. Дед ворчал, а мы хихикали и все равно смотрели). Волосы у Панова были темные, с обесцвеченными прядями, и спадали на бок модной волной; брови аккуратные, черные, вразлет; глаза то ли светло-голубые, то ли серые. А еще у него был хороший, крепкий подбородок.

Я всегда обращаю внимание на подбородки.

В целом, Панов был весьма привлекателен, но, на мой взгляд, слишком смазлив. Однако, судя по тому, как оживились Завьялова и ее лучшая подруга Булатова, он был как раз в их вкусе.

– Учитесь, ребятки, – протянул он, обращаясь к кому-то за своей спиной, – как нарабатывать авторитет. Вместе с авторитетом приходят приятные бонусы, к примеру, девчонок уже даже уламывать не надо, младшие товарищи организуют все не хуже сутенеров.

– Ты погоди бахвалиться, – сказал кто-то сзади, – девчонка пока не сказала «да».

– А я по ее глазам вижу, что согласна, – нахально заявил Панов и добавил, обращаясь уже ко мне, – правда, мышонок? Ты ведь меня хочешь?

Как. Же. Это. Ужасно! Я вспыхнула и отвела взгляд, от всей души желая провалиться сквозь землю и чтобы никто на меня больше не смотрел с такой насмешкой и таким ехидством.

Терпи, Мира, раз не можешь за себя постоять, тогда терпи.

– Твой мышонок от счастья проглотил язык, – хохотнул тот же самый голос.

Просто терпи. Осталось всего пять с половиной лет. А потом еще два года. Я смогу. Я сильная. Если я буду молчать, однажды им просто надоест – и от меня отстанут.

– Ба, да ведь это не мышонок, – сказал Панов, – судя по цвету волос, это самая настоящая малайская ласка. Только ласки агрессивные, а эта…

– А эта ласковая!

За что они так со мной? Что я им сделала?

– Что такое, ласка? – продолжал измываться Панов. – Этот нехороший дядя прав, и ты и в самом деле проглотила от счастья язык?

Только бы не заплакать. Только бы не заплакать. Только бы не…

– Семинар будет! Сейчас подойдет Илья Григорьевич, он и проведет!

Господи, никогда не думала, что буду так рада приходу старосты!

– Что здесь происходит? – нахмурилась Круглова, застав в аудитории Панова и его свиту.

Я бросила в ее сторону отчаянный взгляд: из всех моих одногруппников только она может прийти мне на помощь. Не потому, что мы с ней общаемся, но из-за ее гипертрофированного чувства справедливости.

– А что тут происходит? – делано удивился Панов. – Абсолютно ничего не происходит, да, мышонок? Шел по коридору, никого не трогал, общался с приятелями, услышал свое имя, зашел на огонек приветствовать младших – вот и все.

– Приветствовал? – недружелюбно сказала Круглова. – Теперь уходи. Сейчас придет преподаватель.

Панов ухмыльнулся.

– Есть, мэм! Пошли.

Он развернулся. Я, не в силах поверить своему счастью, смотрела на его спину, как вдруг у самого выхода он обернулся, нашел меня взглядом и сказал:

– Ответишь в следующий раз, мышонок.

Я сглотнула. Он же это несерьезно, верно? Он же не собирается и в самом деле продолжать этот фарс и дальше? Потому что если к унижающему меня Рыльцеву и периодически примыкающему к нему Еремееву я выработала какой-никакой иммунитет, то противостоять Панову и его приспешникам у меня просто не хватит сил!

Тем временем третьекурсники уже ушли, столкнувшись в дверях с Ильей Григорьевичем. Мое сердце, и без того взбудораженное столкновением с Пановым, теперь перемкнуло при одном только взгляде на преподавателя микробиологии, и чтобы взять себя в руки, мне пришлось мысленно считать до десяти.

– Садимся, – велел Илья Григорьевич, и от его голоса мое самообладание покинуло меня вновь.

Рыльцев и Еремеев, до того молча стоявшие у моей парты, качнувшись, заняли свои места. Одно дело – нападать на беззащитную меня, другое – выстоять против Панова или Игнатьева. Да, пусть это циничная мысль и бабушка пришла бы в ужас, узнав, как плохо я думаю о своих одногруппниках, но знала бы она, как обращаются они со мной!

– Сегодня лабораторные работы принимать у вас буду я, – сказал Илья Григорьевич, – по расписанию следующая пара по генетике у вас будет в четверг, и старосте нужно будет подойти в деканат и уточнить, возникнут ли какие-либо изменения. Итак, начнем…

– Илья Григорьевич! – звонко воскликнула Завьялова. – А куда делась Алла Игоревна? Это же ее предмет?

Я бросила на одногруппницу возмущенный взгляд: она прекрасно знает, куда делась Алла Игоревна! Зачем же ворошить чужое грязное белье?

Однако Илья Григорьевич ответил твердо и непреклонно:

– Очевидно, что раз я ее замещаю, то Алла Игоревна занята. И раз уж вы так справедливо заметили, что это ее предмет, я также отмечу, что вы, должно быть, очень хорошо к нему подготовились, раз так переживаете из-за ее отсутствия, а поскольку я не могу пройти мимо такого человеколюбия, то пойду вам навстречу и выслушаю вас первой. Выходите к доске, Завьялова.

Я прикусила губу, стараясь спрятать улыбку.

– Да я же только спросила…

– А я же просто вызвал вас к доске. Нет, без тетради. Распишите-ка мне структурные аномалии хромосом.

Булатова дернулась: это был ее вопрос. Судя по лицу Илья Григорьевича, он прекрасно понимал, что студенты договорились и разобрали темы заранее – и именно поэтому вызвал Завьялову.

– Это нечестно! – заявила Завьялова. – Я готовила другое!

– Правда? И когда к вам на прием придет женщина, родившая больного ребенка, вы скажете также? Я не увидела хромосомную болезнь, потому что готовила другой вопрос?

Завьялова принялась что-то бурчать себе под нос. Жаров лениво поднял руку, вызываясь отвечать вместо нее, но преподаватель был непреклонен.

Именно из-за такого подхода его и не любили практически все студенты.

И именно из-за этого его любила я.

Далее был обычный семинар. Типичный для Илья Григорьевича, но не типичный для Аллы Игоревны. При всем моем уважении к преподавательнице, ей все же не хватало дара заинтересовать, увлечь, зацепить – зато все это с лихвой сейчас компенсировал он. Впервые мне было интересно на генетике.

Пара закончилась. Все потянулись к выходу. Я специально копошилась дольше обычного, и дождавшись, наконец, когда все уйдут, подошла к столу Игнатьева:

– Это была замечательная пара, – тихо сказала я.

– И ты, как всегда, замечательно себя на ней проявила, – похвалил меня он.

Я смущенно улыбнулась.

– Мира, что-то случилось? – вдруг спросил меня он. – Ты выглядела расстроенной, тебя кто-то обидел?

Я смешалась:

– Н-нет, все в порядке. Честно.

Он сощурился.

– Мира, с тех пор, как ты сюда приехала, ты изменилась. Там, в Чарушино, ты была жизнерадостной, общительной, веселой. Здесь же ты как будто… закрылась. Как устрица в раковину – ххоп! И нет тебя. Все время одна, все развлечения мимо. Так нельзя. Ты молода, наслаждайся студенческой жизнью, пока можешь. Это самое лучшее время в жизни каждого человека.

Я бросила на него недоверчивый взгляд.

– Тебе нужно больше общаться с другими людьми, – строго добавил он. – Скажи, ты завела себе тут друзей?

– Да, – обрадовалась я, – я дружу с Машей Зиминой.

– Не помню такую.

– Она с другого университета, учится там на операторском факультете, хочет стать известным блогером. У нее уже даже свой канал есть.

– Ладно, как-нибудь нас с ней познакомишь.

Я закивала как китайский болванчик.

– У меня через пять минут пара в другом корпусе, – сказал Илья Григорьевич, – я пошел. Но, Мира, если у тебя возникнут проблемы или кто-то посмеет тебя обидеть, сразу обращайся ко мне, поняла?

Я прочистила горло: мне требовалось время, чтобы убрать все обожание из своих глаз.

– Хорошо, – кивнула я.

Я прекрасно знала, что я никогда не прибегу к нему жаловаться – но ему это знать было вовсе не обязательно.

– Увидимся, – ласково улыбнулся мне на прощание преподаватель и ушел.

А я осталась унимать свое грозящее выскочить из груди сердце.

В комнате общежития больше никого не было. В отличие от меня, мои соседки внимали завету Ильи Григорьевича и весело проводили время после занятий. У меня не было такой роскоши, как позволить себе веселиться за счет своих опекунов, поэтому, наскоро перекусив, я побежала в «Тилли-Вилли».

«Тилли-Вилли» – это семейное кафе, в котором я подрабатываю официанткой. У меня пока нет стипендии – ее можно будет получить только после первой сессии, а я мечу на повышенную, – и брать деньги у бабушки с дедушкой, живущих на одну пенсию и свой огород, я не могу. К счастью, мне удалось устроиться в забегаловке, и пусть работа довольно тяжелая, она все же дает мне немного средств для того, чтобы выживать в большом городе.

Кстати, именно здесь я и познакомилась с Машей. Она делала обзоры на кафе и зашла к нам.

– Следи за «проклятым» столиком, – напутствовала меня перед уходом Рита, – там этот мелкий негодяй уже три раза опрокинул стакан с соком, а родители только сидят и ржут. Ненавижу!

Я заверила ее, что за всем прослежу, и подхватила поднос.

«Проклятым» столиком мы называли столик под номером четыре, потому что за ним каждый раз что-то происходило: то на него проливали суп, то оставшиеся без присмотра родителей дети расцарапывали приборами всю столешницу или лепили на него жвачки, то за ним разбивали тарелки. Складывалось такое впечатление, что посади туда абсолютно нормального человека – и спустя пять минут он тоже поддастся проклятью столика и начнет вытворять всякую дичь.

Вот и сейчас ребенок за четвертым столиком еще два раза опрокинул стакан с соком, засунул цветные карандаши в миску с мороженым, раскидал спагетти по полу и выплеснул весь перец из солонки, причем сделал это с таким размахом, что расчихались даже соседние столики.

К концу смены я была выжата как лимон, и к общежитию плелась уже, едва переставляя ноги.

А в комнате меня ждал неприятный сюрприз: все мои соседки были там и теперь шумно проводили время за совместным просмотром какого-то фильма. Прекрасно понимая, что мои просьбы вести себя потише не подействуют, я прихватила бутерброд и ушла к старосте этажа просить ключ от кинозала.

Кинозал – это та же самая комната, просто со стульями и стареньким телевизором. Поскольку у каждого студента есть свои ноутбуки, то этот кинозал не пользуется популярностью.

И единственный его постоянный посетитель – это я. Там я могу спокойно делать уроки и готовиться к парам. Жаль только, что ключ надо вернуть старосте до десяти, иначе бы я прямо там и ночевала: мои соседки часто ложились спать поздно, и я, жутко устававшая за день из-за учебы и работы, никак не могла полноценно выспаться.

Ну, ничего, совсем скоро наступит сессия, и после экзаменов я на целых две недели вернусь домой, к бабушке и дедушке, и уж там-то я отдохну и отосплюсь!

Когда я ложилась спать, я наивно радовалась, что это ужасный день позади, а завтра наступит новый день, гораздо лучше и приятнее.

Как же я ошибалась…

Уважаемые читатели,

Данное произведение относится к циклу "Влюбленные монстры", поэтому читатели, прочитавшие роман "Бракованная для миллиардера", увидят несколько знакомых лиц; однако книгу можно читать и самостоятельно, никакого предисловия для этого не требуется.

Приятного чтения!