Стоит машине мужа с сыном и дочерью, сидящими в ней отъехать, я вздыхаю и, ухватившись за ободки коляски, качусь через весь дом в главную спальню. Лида – домработница и большая подруга, как раз находится там.

- Уехали? – спрашивает, убирая постель.

- Да.

- Ой, ну с богом, — взмахивает рукой и продолжает поправлять одеяло, прежде чем накрыть кровать покрывалом.

- В прошлый раз, когда год назад мы с сыном вдвоем поехали, бог сделал меня инвалидом.

Грубые и совершенно неправильные слова даже для меня само́й слетают с губ очень быстро.

- А ну-ка, перестань, — звонким сердитым голосом Лида заполняет тишину огромного дома. - Вина была не твоя. И не твоего сына. И не вздумай об этом забывать.

- Я просто переживаю, — поднимаю руки к лицу и тру его, немного резко.

- Что с тобой? – она оставляет постель в покое, смотрит обеспокоенно.

- У меня просьба, — сглотнув, начинаю издалека.

- Какая?

- Помоги собрать вещи Никиты в чемоданы.

Эти слова как кость в горле. Но я должна. Пришло время.

- То есть? Едет куда-то?

- Все его вещи. Абсолютно все.

- Зачем? – ее взгляд непонимающий и это нормально. Думаю, до этого момента каждый, кто с нами знаком, и не подозревал, что семьи, по сути, уже и нет вовсе.

Я замираю и, прочистив горло, произношу дрожащими губами то, о чем ни разу ни с кем не говорила.

- Мы разводимся.

- Что? – голос Лиды становится потерянным.

- Да. Это нужно было сделать еще несколько месяцев назад или больше. Но у Артура было поступление. И я не хотела, чтобы он думал о чем-то кроме учебы. А развод не та новость, что сто́ит озвучивать перед экзаменами. Я не могла быть такой эгоисткой. Теперь же он отправился учиться, и пора поставить точку в этом изжившем себя браке.

- Олесь… а что случилось? – она садится на край кровати, прямо напротив меня, сидящей в инвалидном кресле.

- У Никиты любовница, — голос сухой и безжизненный.

- Ах, — она хватается за сердце и вздрагивает, словно ей, как и мне, стало больно. – Как же так?

- Уже давно, — киваю ей.

- Как давно? Как ты терпела-то?

- Ты знаешь, каким был этот год для всех нас.

- Конечно, знаю, — она поджимает губы, опустив взгляд на мои ноги.

- Я просто… — запрокидываю голову, стараясь сдержать слезы обиды.

Сколько раз я задавалась этим вопросом. Сколько раз искала ответ, но не находила. Я не понимаю его поступка. Я просто… не понимаю. Двадцать лет. Не идеальных, но точно счастливых, чтобы закончить вот так?

- Я просто не понимаю, Лид, — озвучиваю свои же мысли, даю им жизнь, иначе свихнусь. - Как он осмелился сделать это, когда я изо дня в день ищу в себе силы встать на ноги и быть прежней? Ищу поддержки в каждом из вас. Как он вообще… Откуда в нем столько жестокости и безразличия. Это бесчеловечно. Мало его обвинений в произошедшем, которые как кислота разъедают мое сердце, так он еще дальше пошел. Любовница, Лида. Другая женщина… И когда? Сейчас, когда я… так уязвима и…

Всхлип все же срывается с моих губ, и единственная слеза катится по щеке, растворяясь на дрожащих губах.

- Ну-ну, тише, — Лида подходит и обнимает, наклонившись ближе. – Соберу. Прямо сейчас и займусь этим. Поплачь. Пусть сегодня ты поплачешь, Олеся. А завтра улыбайся. И каждый день после. Сегодня еще можно. Можно, — шепотом приговаривает, и я медленно успокаиваюсь в руках подруги.

- Спасибо, — вытираю влажные щеки.

- А как же Леночка?

- Сомневаюсь, что ему есть дело до дочери. Мне главное, чтобы он пошел на встречу и согласился на условия по поводу дома. Сама я его не потяну. Да и большой он для нас с дочкой и сыном, который теперь учится за тысячи километров отсюда. А Лена останется со мной, где же еще. Только бы Артуру никто не говорил. Хочу, чтобы он первый семестр отучился спокойно, а там уже поговорю.

- Ой, не знаю, Олеся, сложно будет сдержать такое втайне.

- В любом случае, — вытираю глаза, — я имею то, что имею. Ни больше, ни меньше.

Несколько часов, как Никита повез сына в аэропорт, проходят как пара минут. Все вещи мужа помещаются в четыре чемодана. Подумать только. Четыре пластиковых коробки, которые таят в себе все, что важно человеку. Память, вещи, безжизненные и не особо нужные безделушки.

Дочь поехала вместе с братом и отцом, поэтому мне удалось осуществить этот сбор вещей за раз. А я не смогла поехать. Да и обузой в длительной поездке быть не хотелось. Плюс мой страх, что все повторится, словно я проклята. Нет. Не хочу. Пусть Никита отвезет сына. Так, я буду спокойна.

В прошлом году мы ехали с Артуром вдвоем. Решили прокатиться на машине. Он сдал первый экзамен, и на обратном пути произошла авария, разделившая все пополам. Он не поступил, из-за того, что был суд, а я осталась прикованной к коляске.

Год действительно выдался чудовищным. Еще и такие новости от мужа. Это действительно больно. Держусь из последних сил на самом деле.

Услышав, как ворота во дворе пришли в движение, выкатываюсь в гостиную и встречаю улыбающуюся дочь.

- Ну как съездили?

- Супер. Тоже хочу полетать как Артурик.

- Окончишь школу, поступишь, как он, и полетишь.

- Ага, до этого еще целый век.

- А куда тебе спешить в твои четырнадцать.

- Ну, ма, — закатывает глаза и проходит мимо, быстро поцеловав в щеку.

За дочерью входит Никита. Для него улыбки у меня не остается. И когда он сталкивается со мной взглядом, смотрит, нахмурившись.

- Все в порядке? – оглядывает меня с деланным волнением.

- Да. Но нам нужно поговорить.

Дожидаюсь его кивка и развернув коляску, еду в свой кабинет, слушая глухие шаги, следуемые за мной «по пятам».

- Закрой, пожалуйста, дверь.

Он удивляется, но делает это. Затем садится в одно из двух кресел у небольшого кофейного столика.

- Олесь, я в душ хочу, поэтому можно…

- Можно, — киваю, даже недослушав его просьбу.

Сохраняя спокойствие, присущее моей натуре, приподнимаю плечи на вдохе и опускаю их на выдохе.

Собираюсь с духом и говорю:

- Пришло время нам с тобой развестись.

Я звучу уверенно и могу сказать откровенно, что горжусь собой.

Мои чувства к мужу долгое время, оставались сильными. Я знала о его другой жизни уже некоторое время и терпела ради сына. И пока это длилось изо дня в день, я все еще надеялась на что-то. Мое положение сильно уязвляло. Сейчас, конечно, тоже. Но больше нет мотивации для дальнейшего спектакля.

Больше нас ничего не может удержать в этом браке.

- То есть как это, Олеся?

Никита сглатывает и, нервничая, опускает обе ладони на колени, потирая их.

- Все просто. Я знаю о твоей любовнице. И я терпела все это слишком долго ради сына и его спокойного поступления в университет. Теперь, больше нет смысла сохранять брак. Можешь быть свободен.

- Я? Свободен? – он вскакивает на ноги и принимается ходить от стены к стене. – Ты терпела…

Он нервно смеется, запустив пальцы в волосы.

- Я свободен, — бормочет под нос. – Я просто… Нет, я в шоке. И… и что? — заикается. - Что дальше? Расскажешь всем, что я ушел к другой? Так выходит?

- Почему тебя удивляет причина? У тебя появилась любовница. Ты мне изменяешь. Ты, а не я. Другой причины я не могу озвучить, потому что ее нет.

- Но именно ты заговорила о разводе. Не я.

Его слова меня так сильно поражают, что я недоуменно смотрю на мужа. Он что, серьезно?

- О, так ты решил жить с двумя женщинами и не быть в разводе? Это вообще как? Может быть, ты запланировал ее переезд в спальню сына, раз он уехал?

- Не неси чушь.

- Тогда будь мужиком, раз уж пошел налево, — прикрикиваю на него, и он удивленно поднимает брови.

Привык к тихой и робкой Олесе. Признаться честно, я сама в шоке от своей храбрости.

- И как же ты будешь без меня, а? Как? Все эти твои попытки встать на ноги, массажи и… реабилитация. У тебя очередная операция в сентябре.

- Так тебя все-таки волнует мое состояние? От боли за меня ты нашел себе другую женщину? Или из жалости? Откуда в тебе столько лицемерия, Никит? Откуда? И откуда столько трусости сейчас?

- Это не трусость, — чеканит чуть ли не по слогам. – Это сопереживание. Сочувствие. Поддержка.

- Синонимами меня поддержать решил. Спасибо. Но на этом все. Наш сын уехал. Сдал экзамены и поступил. Больше я тебя не держу.

- Ты… Она меня не держит. Потрясающе, — снова смеется, разговаривая сам с собой. – Знаешь, что, прекрасно, — разводит руками. – Просто отлично. Но, — поднимает в мою сторону указательный палец, держа его ровно, — ты берешь на себя ответственность в этом разводе. Сыну и дочери расскажешь, что ты приняла это решение.

Смотрю на него и так горько сожалею, что вижу некогда своего мужчину, в которого была влюблена двадцать лет таким слабым духом.

- Посмотрим, что ты скажешь мне через неделю или месяц, Олеся.

- Просто уходи, — разочарованно произношу. – Уходи. К ней.

Он кивает и, одарив странным, сожалеющим взглядом, вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью. А я вздрагиваю от этого удара. Словно кто-то сжал мое сердце настолько, что оно взорвалось, как воздушный шарик в тисках.