Родион

— Ты долго будешь пялиться? — я взревел от злости.

Мало того что ситуация была абсурдней некуда, так еще мой литературный агент раздумывала — посмеяться ли ей снова или поплакать.

Благо, она выбрала третий вариант — злость, после того как отсмеялась от души.

— Обе руки? Радик, какого черта?

Она крайне редко ругалась. Но ситуация, в которой мы с ней оказались, действительно чертовски дерьмовая.

— Так что? Будешь смотреть и думать, как произошло, что я сломал сразу обе кисти, или начнешь думать, как мне исправить это?

— Ты что, думаешь, я могу лечить прикосновением? Как я, по-твоему, могу «исправить это»? — снова взревела она.

— Альтернатива, господи.

Я начинал раздражаться от того, что она действует мне на нервы.

— Ах, альтернатива? Ну, мы могли бы на эти два месяца пересадить твой мозг другому человеку, который умеет быстро печатать, или…

— А это идея, — перебил ее.

— А… ты что, свихнулся или надо мной потешаешься?

— Тише ты, — я задумался и посмотрел на нее с ухмылкой. — Найди мне свободного редактора на ближайшие два месяца.

— Да без проблем, — она взмахнула руками. — У меня в кармане с десяток завалялось, подойдет?

— Убери свой сарказм. Я серьезно.

— Я тоже. Ты хоть понимаешь, что значит в июне спрашивать о свободном редакторе на два месяца? У нас три новых автора. Три, Родион. И… стой, — она замолчала. Наконец-то! — На кой черт тебе редактор? Твой роман еще даже не завершен. Я даже не уверена, что там написана половина, потому что ты мне его не показывал.

— На тот, что у меня два месяца, чтобы написать книгу. Не так ли? Не забыла о сроках?

— Я-то? — она угрожающе тычет в свою грудь пальцем.

— Ты. Так вот, найди мне эту чертову пишущую машинку в человеческом обличии и с ушами, способными слушать, и он будет писать с моих слов.

Она посмотрела на меня, и ее рот приоткрылся. Затем она снова закрыла его и лишь после этого рассмеялась.

— Какого черта? У тебя есть время на веселье? Отлично. Закажи нам клоуна и воздушные шарики.

Моему терпению пришел окончательный конец. Потому что я был вне себя от ярости.

Почему это произошло со мной? Почему я не сломал ноги? Шею, в конце концов.

— Господи!

Дождавшись, пока она отсмеется, я поднял голову.

— Рад, что ты закончила. И?

— Ни за что.

— В каком смысле? Это идеальный выход.

— Согласна. Но ни один человек в издательстве, знающий твою ворчливую задницу, не согласится просидеть с тобой два месяца в закрытом пространстве.

— Погоди, что? Что значит «ворчливая задница»? Я требовательный.

— «Ворчливый и дотошный». Не мои слова. Но если ты захочешь знать мое мнение, я с ними в большем смысле согласна. Однако это твоя фишка, и я не против.

— Охренеть. То есть я могу пойти и разорвать контракт? А лучше сделай это за меня. Я буду признателен. В конце концов, ты мой агент. А мне попросту наплевать.

— Не ври мне, — она закатила глаза, прекрасно зная, что права. — Тебе не плевать, и я не стану этого делать.

— О, да неужели? А что же тогда ты предлагаешь? Себя выдвигаешь в кандидаты?

— Ни за что, — Лена почти закричала. — Мне важно сохранить хотя бы часть своих нервных клеток к будущему юбилею. Но я выложу объявление на сайте заработка.

Я рассмеялся.

— Ты серьезно?

— Да. И ты заплатишь бедняге, которая согласится поработать для тебя печатной машинкой.

Я закусил внутреннюю часть щеки и стал раздумывать над ее вариантом. Он вполне подходил. И, будем честны, у меня нет проклятого выбора.

— Составь договор о неразглашении и четко пропиши в объявлении, что она — это важно — не должна быть застенчивой, перебивать и вообще не должна любить говорить. Пусть будет немой. А еще она не должна быть ханжой.

— Ты что, ищешь себе секс-рабыню?

— Очень смешно. Но я не собираюсь смотреть, как она будет краснеть, когда я дойду до эротических сцен.

— Почему не парень?

— То же самое — я не хочу сидеть в ожидании, пока он будет смеяться и шутить без юмора.

— Ладно, — она оторвала ручку от блокнота, куда записывала мои требования, и встала. — Жди моего звонка. И, Радик, в первую очередь — не будь ворчливой задницей.

— Тебе лучше позаботиться о моих требованиях, иначе мы оба прогорим.

— Второе — больше не лазь на этот проклятый чердак.

— Тебе лучше уйти.

Она выскочила из моего кабинета и дома так быстро, как только могла.

Я закрыл глаза и, когда открыл их, уставился на свои сломанные запястья. Я попрошу заколотить чертов чердак, и мне плевать на то, что там хранятся вещи отца. Мама сможет жить и без них.

Выдохнув, я встал и направился на кухню. По крайней мере, мои загипсованные кисти могли держать кружку.

«Четыре недели», — я мысленно застонал от произнесенных врачом слов. Он говорил, что это минимум, который понадобится для заживления, но я не слышал больше ничего и сосредоточился на этой цифре.