– Маришка, где тебя носит, окаянная? – от громкого женского окрика стайка пичуг, обклевывающих ярко-красные ягоды росшей под окном рябины, с возмущенным щебетом спорхнула с веток. – А ну, быстро вылезай, лентяйка!

Дородная справная баба в замызганном рабочем платье до пят встала посреди двора, уперев мощные руки в крутые бока. Ответом на ее громогласный призыв был лишь дружный возмущенный гогот гусей, да пес Кусай отчаянно завилял мохнатым хвостом, преданно глядя на дверь сарая и бесхитростно выдавая убежище своей молодой хозяйки.

Из дверей сарая крадучись выскользнула стройная девушка в ярком сарафане и попыталась скрыться саду.

– Вот ты где! А ну, стоять! – он глаз бабы не укрылась эта попытка к бегству, и девушка вынуждена была остановиться. Вцепилась пальцами в подол сарафана, сжала его что есть силы:

– Матушка, не пойду! Не посылай! – в голосе девушки звучало такое искреннее отчаяние, словно мачеха ее не иначе как на погост в полнолуние отправляла.

– Вот, заладила! – женщина только руками всплеснула. – Придумала страхов себе да глупостей.

– Так она же тяжелая, не донесу я, – Мариша схватилась за другую возможность. Вытянула перед собой тонкие руки, – Вот, слабая я совсем.

– Тележку возьми, – баба махнула рукой на садовый инструмент. – А нет, так кати ее до дома по земле. Чай тут не далеко. И быстро, давай! Чтоб к ужину была на столе! Нож не забудь – пригодится.

И более не слушая слезливых причитаний, мачеха направилась по своим делам.

– Ты хоть пойдешь со мной, Кусаюшка? – Маришка со вздохом обратилась к собаке, и та с радостью принялась скакать вокруг молодой хозяйки, то и дело норовя прикусить ее за руку. – Пойдем, родной. Чай вдвоем не так страшно.

И, словно на казнь, девушка покатила маленькую деревянную тележку в дальний угол сада. Туда, где на огромной куче прелой соломы росла она.

Длинные плети, уже сухие и потрескавшиеся, опутывали кучу плотным коконом, отчего казалось, что это гнездо огромного паука. Сходство усиливалось тем, что весь куст был сплошь усеян маленькими белесыми тыковками, словно паучьими яйцами. Тыковки не вызрели и остались бледными, все соки стянула на себя одна большая тыквина.

Темно-рыжая, с огромной трещиной поперек пузатого бока, так сильно похожего на раззявленную пасть, что Маришке даже смотреть на нее было боязно – накатывала тошнота.

И вот именно за ней мачеха отправила девушку. Тыкву собирались сварить с кашей и подать сегодня к праздничному ужину.

Мариша шла все медленнее, не отрывая взгляда от оранжевой головы, выглядывающей из-за широких колючих листьев, словно притаившийся разбойник с чудовищным оскалом.

Наконец, коленки ослабли настолько, что она остановилась. Порыв ветра, по-осеннему ледяной и промозглый, рванул подол ее юбки, накинулся на тыквенные листья. Они зашуршали, словно перешептываясь, закачались, похожие на огромные раскрытые ладони. Они тянулись к девушке, норовя схватить ее за платье, расцарапать своей жесткой кожурой ее нежную кожу.

– Ох, Кусаюшка, боязно… – Мариша подозвала собаку, но мохнатый пес, как ни в чем не бывало, скакал вокруг пролома в заборе и звонко гавкал на него, словно приглашая кого-то по ту сторону к игре.

 Решительно, словно готовилась защищать свою жизнь или честь, Маришка сжала в руке большой садовый тесак. Выставила его в сторону тыквины:

– Ну, сейчас я тебе устрою, окаянный.

Шагнула вперед, словно в атаку на врага, намереваясь срезать тыкву с плодоножки. И в этот момент зарычал Кусай. Псина оскалила зубы на что-то по ту сторону забора, прижав уши и поджав хвост между ног.

Девушка обернулась на собаку, неловко шагнула, зацепилась ногой за жесткую тыквенную плеть… и упала прямо в шершавые листья. Ножик оказался в стороне.

– Ой!

Маришка принялась выпутываться из толстых стеблей. Колючие листья, словно наждачка, скребли нежную девичью кожу, оставляя на ней кровавые потертости. Новый порыв ветра всколыхнул тыквенную кучу, накрыв девушку листьями с головой, словно опахалами.

«Мариш-ш-шка…» – показалось, или из глубины тыквенных зарослей послышался шелест-шепот?

– Пусти! Кому говорю! – испугавшись, девушка разозлилась и принялась вырываться с удвоенной силой.

И все больше запутываясь подолом в тыквенных усах. Толстая плеть обвила ее ногу – все туже и, словно потащила…

– Кусай! – Маришка принялась звать собаку, но ее нигде не было видно, только сухая трава колыхалась возле пролома в заборе.

Мариша извернулась, рванула ногу из зеленых силков и, ободрав кожу на ноге и потеряв башмак, освободилась. Окрыленная своей небольшой победой, она попыталась встать с тыквенной кучи, оперлась на руку, но рука сразу же провалилась в мягкий субстрат до самого локтя. Девушка пребольно ткнулась носом о землю.

– Тьфу, гадость, – вытащила перепачканную в земле руку и принялась отплевываться.

«Мариш-ш-шка…» – снова зашуршали листья.

– Кто здесь? – девушка отшатнулась в сторону, повернулась и… лицом к лицу столкнулась с тыквенной головой.

Тыква слепо таращилась на нее, а в трещине раззявленного рта видна была начавшая подкисать тыквенная мякоть и белые зубья семечек. Но почему-то Маришке эта улыбка больше не казалась гадкой. Она показалась дружелюбной и даже… ласковой.

Она склонила голову набок, словно примеряясь:

– А ты вовсе и не страшный, если приглядеться, даже симпатичный. Только тебе явно кое-чего не хватает.

Девушка принялась шарить вокруг себя в поисках ножа. Ободранные о шершавые тыквенные листья ладони саднили, но она больше не замечала боли. Отыскав ножик, она наставила его на тыквенную голову. Чуть помешкала и… принялась вырезать на толстой кожице пару широко раскрытых глаз.