— Марта, ну где ты там? — возмущенно повизгивает Аннет, когда я задерживаясь в дверях.

Я только-только сдала последние документы в университет на поступление, и теперь безуспешно пытаюсь запихнуть пластиковую папку в сумку. Она упорно не хочет лезть, как будто вдруг изменила свои размеры за жалкие полчаса.

— Марта, быстрее! Папик ждет! — вновь кричит подруга, стоя у роскошной черной ауди. 

То, как она называет своего отца, режет мне слух. 

Мы с Аннет познакомились тут, в университете, только сегодня утром. Общее дело быстро нас сблизило, да и я всегда была легкой на подъем, вот она и предложила подвезти меня, чтобы я лишний раз не толкалась в метро. 

Теперь же торопит, явно куда-то спеша. Ее отец подъехал несколько минут назад и ждет нас. Сквозь затемненное стекло я успела рассмотреть только широкие мужские руки, лежащие лениво на руле.

— Иду, — наконец получается разобраться с сумкой и я выпрямляюсь. 

Яркое летнее солнце бьет в глаза, и я прищуриваюсь. Дверь машины хлопает, из нее выходит отец моей новой подруги. Он — явный представитель тех, кого называют альфа-самцами. Высокий, крепко сбитый, под белой рубашкой проглядываются стальные мышцы. Мужчина точно проводит много времени в качалке, совершенствуя свой внешний вид. Волосы у него аккуратно уложены. Ненароком бросаю взгляд на руки: костяшки сбиты, но кожа чистая, ногти подстрижены коротко. Я почему-то всегда смотрю на руки, считаю, что они — главный показатель заботы о себе. 

Легкий ветер доносит до меня и аромат чужих духов, терпкий, с цитрусовой ноткой. Такой хочется нюхать и нюхать, уткнувшись в чужую шею, позабыв обо всех приличиях. 

Понимаю, что делаю что-то не так, когда вдруг оказываюсь, сама того не понимая, очень близко от незнакомца. Он смотрит на меня с недоумением. 

— Простите, задумалась, — оправдываюсь просто.

У меня все мысли из головы выдувает. 

Мужчина оглядывает меня с головы до ног оценивающим взглядом, словно сканирует, взвешивает, определяет сорт. В его глазах пляшут искорки интереса, как в бокале дорогого коньяка. И этот взгляд обжигает, проникает под кожу, заставляя кровь быстрее бежать по венам. Я чувствую себя бабочкой, пойманной в сачок хищника.

Аннет, не замечая напряжения, повисшего в воздухе, как натянутая струна, весело щебечет:

— Папусик, это Марта, мы вместе поступали! Марта, это мой папа, Эдвард Майклсон.

Он протягивает мне руку. Его рукопожатие крепкое, уверенное, словно стальной капкан. Я чувствую силу, скрытую в каждом его движении. Его улыбка как вспышка молнии, озаряющая все вокруг, но в ней чувствуется хищный оскал.

— Очень приятно, Марта, — его голос бархатный, обволакивающий, как теплый плед в зимнюю стужу. — Аннет много о тебе рассказывала.

И когда только успела? Видимо, этот вопрос у меня горит в глазах, потому что мистер Майклсон кивает на руку дочери, из которой она не выпускает сотовый. 

Молчу, не в силах подобрать слова. Кажется, что в его присутствии кислород выжигается, оставляя лишь пепел смущения. Этот мужчина словно магнит, притягивает к себе, лишая воли. От него исходит первобытная, звериная сила, против которой невозможно устоять. 

О таком мужчине мечтают все хорошие девочки по ночам, лежа под одеялом в своих кукольных розовых комнатах. 

Взгляд Майклсона как рентген, просчитывающий каждый мой изгиб, каждую родинку, каждую тайну, спрятанную глубоко внутри. Я чувствую, как под этим пристальным взором моя уверенность тает, словно снежинка на горячей ладони. Он видит меня насквозь, читает, как открытую книгу, и мне становится страшно, как путнику, заблудившемуся в темном лесу.

Происходит что-то странное.

Воздух наэлектризовывается. 

Аннет, словно невинная лань, порхает вокруг нас, не замечая опасности, которая клубится в воздухе, будто грозовая туча. Она рассказывает о наших студенческих приключениях, о бессонных ночах над учебниками, о безумных планах на будущее. Ее голос звучит как нежный колокольчик, диссонирующий с той зловещей симфонией, которую играет во мне страх.

Я и правда боюсь. 

Мистер Майклсон слушает ее с улыбкой, но его глаза не отрываются от меня. В них я вижу отблеск темного пламени, обещание греха, запретный плод, манящий своей сладостью. Он – искуситель, змей-искуситель, шепчущий на ухо самые сокровенные желания. И я, словно Ева в Раю, протягиваю руку к этому яблоку, зная, что за этим последует.

Разве так бывает?

Мужчина делает шаг ко мне, и расстояние между нами сокращается до критической отметки. Чувствую его дыхание на своей коже, горячее и влажное, как дыхание пустыни. Его присутствие подавляет, ошеломляет, лишает возможности думать. 

В этот момент я понимаю, что попала в ловушку, из которой нет выхода. И этот капкан захлопывается, оставив меня во власти хищника.

Время замирает, как завороженное. В этой тишине слышен лишь стук моего сердца, барабанящий в ушах паническим набатом. Забываю, как дышать, как говорить, как двигаться. Я теперь статуя, изваянная из страха и желания, застывшая под его всепоглощающим взглядом.

Аннет, видя наше молчание, умолкает, и в ее глазах проскальзывает тень недоумения. Она мне кажется лучом солнца, внезапно затмленный грозовой тучей, наивно вопрошает: 

— Что-то не так?

Но ее вопрос тонет в омуте напряжения, повисшего между нами, как дамоклов меч.

Отец девушки мягко касается кончиками пальцев моей щеки, и от этого прикосновения по телу пробегает разряд тока. 

— Все прекрасно, Аннет, – говорит он, и в его голосе слышится бархатное предупреждение, змеиный шепот, заставляющий ее отвести взгляд. 

Для нее мир еще делится на черное и белое, на добро и зло, но я уже стою на пороге неизвестности, готовая переступить грань.

Наваждение. И притяжение. Такое сильное, что я не помню, чтобы меня кто-то так задевал в самое сердце с первого же взгляда.