Объявление в газете гласило:

Ищу мужа.

Требования:

Он должен понравиться мне внешне.

Я не требую от него любви, но требую уважения. Потому что любовь я и сама дать не смогу, я похоронила ее вместе со своим мужем. Но мне нужен рядом человек. 

Со своей стороны гарантирую верность, уважение, вкусные ужины и выполнение супружеского долга. 

Мне хотелось бы прожить с ним до конца жизни, потому что сил искать кого-то нового у меня точно не будет, а умирать в одиночестве я не хочу. 

 Мэри перечитала свое объявление. Довольно честно. Подумала о том, как же низко она пала. Закуталась покрепче в одеяло, повернула голову к окну и решила, что так однозначно влияет на нее морозная предновогодняя хандра. 

Конечно, никто в здравом рассудке не откликнется на ее объявление, а если откликнется, то ей придется забраковать данного кандидата из-за наличия у него явного психического отклонения. На самом деле это не была «настоящая» попытка, это был импульс самоуспокоения, вроде бы она пыталась. И если уж быть честными до конца, то в глубине души Мэри знала, что никто не придет. 

 Пару раз ей писали шутники. Один раз какой-то извращенец, который хотел выяснить в каком именно виде она способна отдавать супружеские долги. А потом было такое долгое затишье, что она уже и забыла о объявлении. 

 Мэри было 40 лет, детей она сначала не планировала, а потом не получилось. Трагедия рано забрала у нее человека, который был в ее жизни всем. И она точно знала, что никогда не встретит мужчины лучше, чем ее муж. А на меньшее соглашаться она не собиралась. Так что на теме любви и своего замужества она поставила жирный и черный крестик. Они с мужем собирались быть исследователями и исследовать весь этот мир вдвоем, но он оставил ее исследовать его в одиночестве, и она делала это за них двоих. Благородное происхождение позволяло ей не работать, а гибкий ум позволил приумножить свое состояние без ее постоянного и личного контроля за финансами. Мэри не была красавицей в общепринятом смысле этого слова, но она однозначно была очень красива, когда подавала сорванцам на улице серебрянные рубли. И когда открыла детский дом для беспризорников, а особенно красива она была тогда, когда вставала утром, убирала волосы повыше, пекла пирожки и несла их детям, а девочки, ждали нарядную даму, чтобы та заплела им косы. Мэри была самодостаточна и независима. Но по вечерам, сидя у камина дома, в полной тишине и одиночестве, сердце ныло и останавливалось, продолжая свой стук по утрам. Она выпрямляла спину, натягивала уголки губ в улыбке и шла раздавать свет, который бы не помешал ей самой.

 Он  объявился на пороге  ее дома через три дня.   Слишком красивый, слишком опасный. В полуоскале обнажая зубы, он ворвался через порог, замер на полсекунды и произнес:

• - Ваш долг мне абсолютно не интересен. А вот ваш дом и бесплатная обслуга - очень. Я встречаюсь с женщинами в своей квартире, не подвержен романтики, так что никто из ваших знакомых не встретит нас, гуляющих по улице, щебеча нежности в ухо друг другу. Все строго за закрытыми дверьми и только по делу. Но у меня тоже будет требование. - она так растерялась от напора, от наглости , от силы этого мужчины, что с трудом вымолвила:
• - Какие? 
• - Никакой нежности, никакой заботы. Мне все это к черту не нужно. - подумать Мэри не удалось, потому что язык опередил мозг и она чуть тише обычного ответила: 
• - Мне подходит. 
• - Тогда я переезжаю завтра. - и он вышел.                                       
  
    Все произошло так быстро, что на секунду ей показалось, что все это сон, что ее фантазия разыгралась не на шутку и все что она запомнила от их первой встречи - это азартные глаза, цвета ультрамарина и запах табака. На завтра она, конечно же, никого не ждала. Но он пришел. С двумя чемоданами. И с порога спросил: 
• - Зачем вам это все нужно? 

Вопрос застал врасплох своей прямолинейностью. «Зачем?»

Она могла бы рассказать, что ей надоели эти сочувствующие взгляды: «столько лет прошло, сколько можно скорбить», - говорили соседи вокруг. Ей надоела эта огромная чёрная дыра внутри, засасывающая ее жизнь, оставляя лишь безжизненную пустую оболочку. И страх, который обволакивает спальню, когда ночью дом погружается в безмолвность. Ей не нужно было лечить сердце, но присутствие другого, живого человека было крайне необходимо.

 А этот тип как нельзя лучше подходит, достаточно невыносимый, чтобы не вызывать ни одного доброго чувства и достаточно болтливый, чтобы заполнять тишину за ужином. Почему бы и нет. В конце концов, Мэри всегда успеет его выгнать. 

Первый ужин прошел в неловкой тишине, в самом конце он поблагодарил ее:

• - Готовите вы действительно отменно, приятно, что это ждёт меня каждый вечер. Только распустите этот дурацкий пучок. Он вас старит. - плюнул в нее словами. Невыносимый, противный и заносчивый. Она этот пучок теперь никогда в жизни не распустит. 

  На следующий ужин она надела самое ужасное ее платье, цвета земли. 

• -Мои вкусовые рецепторы вы балуете, отчего же не хотите угодить зрительным? - он насмехался над ней, дразнил. Но удивительным образом никогда не переходил на оскорбления и всегда знал, когда стоит придержать колкости при себе.
• - Вы же говорили, что я вас совершенно не интересую. Пусть красивые платья для вас надевают ваши девицы. - она чувствовала себя победительницей, гордячкой.
• - Они их для меня снимают. - в его улыбке таилось столько недосказанности, провокации. Словно он иголками колол ее , проверяя точно ли она еще жива? Только это совершенно ее не тревожило. Все свои эмоции она надежно спрятала глубоко внутри. И никто не заставит ее их вытащить на свет. Поэтому не ощутила ни малейшего укола ревности и посчитала не достойным вступать в дальнейшую дискуссию с ним, и промолчала. 

Невозможно за день или даже неделю из совершенно незнакомых друг другу людей стать близкими. Но неловкость со временем покидала их ужины, дистанция сокращалась, формальность уходила, несмотря на то, что они продолжали обращаться друг к другу на «Вы».  Ему удавалось смешить ее. А она уже давно забыла, что такое искренне смеяться и теперь, ее вечера наполнились заботами и смехом. Он смешил, а она смеялась и награда эта была так ценна, что он каждый раз думал, чем рассмешить ее в следующий раз. 

Она снова начала готовить, это приносило ей удовольствие, но готовить изысканные блюда для себя одной не хотелось. А он всегда очень их хвалил, поэтому она с вечера предыдущего дня уже думала о том, что приготовит завтра.

Однажды она собралась на рынок.

• - Вы составите мне компанию? Сегодня день пополнения запасов, будет много сумок, я бы не отказалась от помощи. 
• - Ну, раз едим мы оба, то и пополнением провизии займемся вместе. 

Она надела выходное платье, зелёное, под цвет ее собственных глаз и тёплое пальто с меховым воротником. 

• - У вас зелёные глаза. - ему пришлось слегка склониться, чтобы заглянуть ей в глаза.
• - Да? Спасибо, что сообщили, а то я всего лишь 40 лет смотрю на себя в зеркало. - она резко отошла от него, надела перчатки. 
• - Очень красивые. - он шел следом.
• - Это комплимент? Я думала, вы не умеете их делать. - она даже не повернулась к нему, настолько мало ее интересовало, что он о ней думает.
• - Я делаю их только, если женщина хороша собой. 
• - Выходит, я хороша? - она обернулась и не сводила с него взгляд, словно изучала, пыталась заглянуть за занавесу напускной дерзости. Что-то же там должно быть еще, ей на мгновение даже стало интересно, может быть она судила слишком скоро. 
• - Выходит, я ляпнул глупость. - Мэри рассмеялась. Не от того, что шутка была слишком хороша, а от того, как же женщина может провести сама себя, когда этого хочет. И ведь она почти поверила. Только во что?

Перепалка закончилась, но если бы кто-то приложил сейчас к ним лампочку, она бы точно заискрилась. 

На рынке Мэри встретила свою знакомую. Его не было рядом, он пошел смотреть прилавок с фруктами. 

• - О, Мэри. - женщина понизила голос. - Мэри, в городе ходят кошмарные слухи о тебе. - голос ее вроде был встревоженным, но в глазах таилась жажда подробностей, чтобы разнести слухи дальше. 
• - Не слушай все, что говорят. Слухи - это низко. 
• - Но говорят, будто ты расплачиваешься с джентельменом телом, чтобы он жил с тобой. Это так? - она сказала это таким тоном, словно прокатилась на самых быстрых санях с длинной ледяной горки. Мэри вся зарделась, не зная, куда вообще деться от этого грубого, непрошенного вопроса.  И когда она развернулась, чтобы оставить его без ответа, то врезалась в мужскую грудь. Он все слышал. Она покраснела еще больше, хотя куда больше. 

Он посмотрел на женщину, потом на Мэри. В одной руке у него был пакет с фруктами, а второй он приобнял Мэри за талию. 

• - И хочу заметить, расплачивается довольно виртуозно. - Мэри хотелось провалиться под землю. - А Вам бы я посоветовал скинуть пару футов и не сувать нос в чужие беды. Как подруга, вы должны были заткнуть всех сплетников, а как змеюка, должны были задать этот вопрос. Мэри самая невероятная женщина, которую я когда-либо встречал. - Мэри не знала правду ли он говорит, но подозревала, что нет.                                        Когда они отошли от шокированной женщины подальше, Мэри произнесла:
• - Вы хам, зачем вы были так грубы? 
• - Кто-то же должен был постоять за вас, раз вы сами не можете. - она плелась чуть позади него, а он шел широкими шагами человека, который не терпит возражений. Но она нагнала его и поравнялась: 
• - Меня не надо защищать. - он остановился и ей тоже пришлось резко встать.
• - Пока я рядом, вам придется смириться с тем, что я не позволю вас обижать. Хотите вы этого или нет. 

  До дома они шли молча. Но по дороге она думала, что она бы этого на самом деле хотела. Потому что она готова была сражаться за каждого воспитанника своего дома, помогать другим людям, но за себя она сражаться не видела смысла. Ей было плевать, что о ней скажут и подумают, в конце концов это не имело никакого значения. И она посмотрела на него: как он шел почти чеканя каждый шаг, на его выправку широких плеч, которые так красиво подчеркивал овчинный бушлат и он краем глаза заметил, как она осматривает его, как приглядывается и не смог сдержать улыбки. И у самого дома спросил: 

• - Мэри, но вы видели, как она надулась от возмущения? Я думал она или лопнет или квакнет, одно из двух. - Мэри засмеялась. 
• - Пусть лучше квакает, раз вы ограничиваете мой выбор смертью или унижением!
• - Мэри, вы неисправимы в своей добродетели. - и их смех слился в унисон, его низкий и хриплый и ее звонкий, набирающий силу. 

На следующее утро он проснулся от невероятного аромата выпечки. И спустился вниз в одних портках. Впервые она увидела его обнаженным и даже отвела взгляд. На что он рассмеялся громко и раскатисто: 

• - Мэри, хватит делать вид, что вы никогда не видели мужской пупок. В Вашем возрасте такие кривляния уже не допустимы, в конце концов, я помню, что в праве потребовать свой долг. - как, как ему удается каждый раз перевернуть внутри нее все? Отчего он такой бесцеремонный и грубый. Мэри отчаянно захотелось запустить в него пирожком, но переводить еду, которую она сама же приготовила на него - было кощунственно. Поэтому она с вызовом посмотрела на него, оценила, буквально провела взглядом от глаз до пят так, как сделал бы он сам. От нее не ускользнуло и то, что он действительно был в хорошей форме. И тогда он снова рассмеялся. - Так куда лучше. Что вы делаете?
• - Сегодня с завтраком разберитесь как-нибудь сами,  я ухожу в детский дом. 
• - Я иду с вами! - и прежде, чем она успела возразить ему он поднялся по лестнице. Оставалось только опередить его и выйти первой. 

В тот самый момент, когда Мэри оказалась за дверью, он вышел следом. 

• - Раз уж вы увязались за мной, как бродячий пес, то будьте хотя бы полезны - и она всучила ему корзину. 

Как только Мэри переступила порог детского дома, дети бросились к ней. Наперебой щебетали что-то ласковое, обнимали ее, трогали, более дикие дети стояли в сторонке, но взгляд их выражал куда больше, чем действия. Мэри здесь любили и ждали. И пока она узнавала о делах дома, о радостях детей, записывала какие подарки на Рождество они хотят, он стоял где-то за ее спиной и не сводил с нее взгляд. Возможно, в его пропащей жизни то, что происходило здесь, было самым чистым и самым добрым из того, что он видел. Мэри забрала корзину и ушла на кухню, ей необходимо было узнать какие продукты требуются дому, что ей надо закупить и привезти. На это ушли добрые четверть часа. Мэри вышла и увидела, что он стоит в центре комнаты с завязанными глазами и пытается поймать, разбегающуюся малышню. Детский смех был такой звонкий и громкий, словно на колокольчиковом поле случилась гроза. Они играли в ляпки. Мэри прислонилась к дверной раме и наблюдала. Такой самонадеянный и самоуверенный, здесь в комнате, с завязанными глазами, среди детей, он казался совершенно другим. Его улыбка оказывается может быть не хищной, а ласковой. Его руки могут быть не дразнящими, а ищущими, его фигура обычно величественная, может быть покорной пред теми, кто слабее. Он поймал мальчишку, Мэри узнала бы его среди сотни детей, она старалась никого не выделять, никого не любить больше, но мальчик Вова занимал в ее сердце особое место. Он выделялся своей робостью, своей серьезностью не по годам, а было ему всего 6 лет, он не пытался заискивать, не искал ласки и любви, был немного поодаль, но неизменно и каждый раз он встречал Мэри и помогал тащить ей корзину с пирожками. Нянечки рассказывали, что ему снятся кошмары по ночам и он плачет. Мэри хотела бы обнимать его в такие ночи, чтобы он ничего не боялся. А на Рождество он попросил сестренку. Маленькую девочку, о которой бы он заботился, родного человека, с которым можно было бы играть и доверять все свои тайны. Он знал, что никаких мам и пап в мире не существует, но он видел, что братья и сестры вместе сильнее и мечтал, отчаянно мечтал обрести сестру. Мэри выслушала этого серьезного мальчика с серыми глазами и когда отошла не смогла сдержать слез. 

Он поймал его и Вова залился таким задорным смехом, что и сама Мэри рассмеялась. Он снял повязку с глаз и заявил, снова приосанившись: нам пора. 

Когда они, уже попрощавшись со всеми, выходили, маленький Вова подбежал, он присел на корточки и что-то жарко заговорил ему в ухо. Мэри первый раз видела, чтобы Вова сразу доверился незнакомому человеку. На улице Мэри спросила:

• - Что он говорил вам? 
• - Это мужские разговоры, дам в такое не посвящают. - она даже фыркнула от возмущения. 
• - Вам очень идет злиться, пожалуй почаще буду вас доводить. 

И она вдруг, не понятно с чего, сказала ему серьезно: 

• - Это особенный мальчик. 
• - Так почему же вы не заберете его себе? - Казалось он знал это и до того, как она озвучила это вслух. 
• - Я не могу забрать их всех, а забирать только его не справедливо. 
• - А вы всегда делаете только то, что справедливо или хоть иногда по велению своего сердца? Или у вас нет сердца?
• - Какая наглость! Что вы вообще знаете о любви? Вы даже представить себе не можете, как сильно я любила и как это больно - терять любовь. - она хотела сказать куда больше, но поняла, что только зря потратит свое время. Это же черствая буханка хлеба, а не человек. - Простите, забудьте. Я не могу его взять и точка, что я дам ему? Обмануть ожидания ребенка - настоящая жестокость.                                                                                                                                                                       

После смерти мужа, она не выкинула ни одной его вещи, просто сложила в отдельной комнате, а у камина стояло два кресла, одно его и одно ее. Кресло напоминало ветошь. 

Но Мэри не могла от него избавиться, хотя каждый раз, когда она входила в гостиную у нее и ныло под ребрами. Она взяла в привычку здороваться с ним. Глупость, сумасшествие и блажь, но она жила одна и это вошло в привычку. Когда же Он впервые услышал, как Мэри здоровается с креслом, то сначала не придал этому значения, но она здоровалась с креслом каждое утро и он не выдержал: 

• - Может уже хватит? - он не хотел ее обидеть, но знал, что какие бы слова не выбрал, все равно сделает это. 
• - Что хватит? - Мэри настолько не придавала значения тому, что делала, что сразу не поняла о чем он. 
• - Вы здороваетесь с креслом. Может хватит? Выбросьте его, отпустите своего мужа, его с вами больше нет. Кресло - его не заменит. Прекратите упиваться своей болью. Вы похоронили себя вместе с ним! - он не кричал, но говорил настойчиво и с нажимом. Все, что он сказал, однозначно было правдой, Мэри даже это понимала, но признать такое не была готова. А потому закипела от негодования. 
• - Это мой дом, и если я хочу здороваться с креслом, то буду! Я вас в своем доме насильно не держу. А нравоучения вы можете оставить при себе, ваше мнение для меня столь же значимо, как… как… - ей хотелось придумать что-то ироничное, саркастичное, злое на худой конец, но в голове шум вытеснял любые мысли, Мэри начала физически задыхаться, участился пульс и стало трудно дышать. Она начала терять сознание, но его сильные руки подхватили ее, он опустил ее на пол и чуть расстегнул платье. 
• - Уберите руки, оставьте меня в покое. - он и не подумал оставить ее. 
• - Я принесу воды. - он вернулся со стаканом воды и приложил его к губам. Ей было так плохо, что отказываться она не стала. Задышала ровнее, порозовела и стала укрепляться в своем состоянии. - Встать можете?
• - Да. - она собиралась демонстративно отказаться от его помощи, но этого не потребовалась. 
• - Тогда вставайте. - и он вышел из дома, тихо прикрыв за собой дверь. 

Мэри не находила себе места, она поднялась и села в свое кресло. Кресло ее мужа стояло напротив нее. 

• - Я тебя не отпускаю, да? А почему я должна? Чтобы жить дальше? Но я же живу. - и тут она погрузилась в молчание. Как она живет? Разве имеет значение как она живет? Она ест, спит и делает добрые дела. Разве это такая уж плохая жизнь? Христианская, праведная. Что в этом плохого? Счастлива ли она? А какое это собственно имеет значение, счастлива она или нет. С тех пор, как он умер она впервые позволила себе думать о его смерти. Все эти годы она жила так, словно он не умер, а вышел и скоро вернется. Это было почти невозможно признать, но она не позволяла себе прожить горе, она избегала его. Закрыть свои чувства - это достойный способ сжиться со своей болью, по крайне мере Мэри именно так и думала. Но что если, закрыть свои чувства - это навсегда отрезать себе путь к возможности быть счастливой. Хотел бы ее муж для нее такой судьбы? Мэри зарыдала. Позволяла ли она до этого себе оплакать смерть любимого? Нет. Сильные люди не плачут, а она сильная. Теперь же, в кресле,задыхаясь от слез,  она вдруг поняла, что стала сегодня сильнее, чем была прежде. Больше всего ее пугало то, что она больше не помнила голос мужа, а все воспоминания остались призраками в ее голове, такими далекими, что с трудом она вспоминала было это или когда-то ей снилось. Зато прямо сейчас она ясно видела глаза, цвета морской волны, длинные пальцы, покатые плечи. Зачем она сейчас думает о нем. Но не думать она не могла. Он принес в ее жизнь радость, он вызывал в ней противоречивые чувства, но чувства. С ним она перестала чувствовать себя одинокой и покинутой. Она почти загорелась от воспоминания, как крепко он держал ее за талию. И как прикладывал холодный стакан к ее жарким губам. Возможно, только возможно, что он прав. И что она зря была так груба с ним. 

Размышления поглотили ее и она прошла все стадии от отрицания, горя, торгов до принятия. И Мэри приняла решение, пока не столь радикальное, но не менее трудное для нее. Она оттащила кресло в комнату к остальным вещам мужа. Села напротив и задремала, в ожидании того, когда он вернется. 

Этой ночью  он не пришел.

Он ставил ботинки не друг с другом, и каждый раз ей приходилось сдвигать их вместе. Это жутко раздражало, но кроме этой невыносимой привычки, других вроде не было. Поэтому она снова и снова сдвигала их, мысленно ругаясь. 

Утром ботинок в коридоре не было. И она поймала себя на мысли, что очень хочет их сдвинуть. Что ей не хватает этих глаз и полукривой улыбки. А самое худшее то, что сердце почему-то щемило в груди и даже дыхание немного сбивалось, когда она представляла, почему он остался сегодня в своей квартире и главное, с кем. 

Весь день прошел в тревожном ожидании. Когда дверь в прихожей хлопнула, она буквально вылетала в коридор.

• - Вы не можете не приходить ночью домой. 
• - Это не мой дом, а Ваш. И вы даете мне это понять каждый день моего проживания в нем. В конце концов, когда же вы предлагаете мне справлять свои нужды? 
• - Хоть утром, хоть днем, хоть вечером. Но ночью мне невыносимо страшно и я не хочу оставаться одна. - она солгала. Если бы она отвечала честно, то сказала бы, что никогда и ни с кем кроме нее, он не должен проводить ни своё утро, ни день, ни вечер, ни тем более ночь. Но в его глазах итак зажглось что-то такое, что она пока еще не могла определить. И она умолкла. 
• - А может быть, Вы хотели бы, чтобы я укрывал вас от страха в вашей же постели? - он подошел к ней ближе. Слишком близко. Она вздернула свой непокорный подбородок, желая всем видом показать, что это возмутительно. Но непроизвольно задержала дыхание. Он подошел так близко, что запросто мог губами достать до ее губ. И она изнывала. Но держалась стойко. 
• - Негодяй! - звон от пощечины наверно слышался в его ушах. - она пошла наверх, в свою комнату, чтобы унять это наваждение. А он зашел в гостиную и сразу понял, что она сделала с креслом. 
• - О, Мэри, вы… - она не слышала, что он сказал дальше, но голос его был мягкий и нежный, таким голосом он мог добиться от нее всего, чего бы пожелал и она ускорилась. 

Мирный вечер следующего дня нарушил тревожный стук в дверь. В нее не просто стучали, а нервно колотили. Мэри открыла, на пороге стояла управляющая детским домом. 

• - Вова сбежал. - женщина пыталась отдышаться, было видно, что она очень быстро бежала.
• - Что случилось? - Мэри уже надевала пальто, она найдет его чего- бы это ни стоило. 
• - Он подрался, мальчишки из дома сказали ему, что у него никогда не будет сестры. И он убежал на ее поиски, чтобы доказать всем, что они не правы. Что делать?
• - Мы найдем его. 
• - Не мы, а я. - он вышел из за ее спины, - Вы идите в дом, ждите, на тот случай, если он вернется. Все будет хорошо, мы не потеряем его, слышите? - он надел бушлат, без шапки, отправился в холодную ночь.      
• 
  
• Мэри металась, как дикая раненая кошка, ей было страшно и горько. Беспомощность и неизвестность два худших ощущения на земле, предвестники отчаянья и уныния. И она послушала его, пошла в детский дом. 

Каждый час ожидания ощущался бесконечностью, наконец дверь отворилась и он вошел с маленьким мальчиком на руках. 

• - Он замерз. Я нашел его в сугробе, он выбился из сил. Разденьте его, обогрейте, уложите спать. Все будет хорошо, я нашел его вовремя. 

  Он отнес мальчика на кровать. Мэри не плакала, она начала действовать спокойно и решительно. Сняла с него мокрую тяжелую одежду, переодела, напоила чаем, мальчик всхлипывал и повторял: 

• - Они были правы, я так искал ее, так искал, и не нашел. Неужели вы не передали мое желание? - Вова смотрел на Мэри с надеждой.                                    Мэри утешала малыша, гладила по голове, он уснул и она уснула с ним рядом. Ночью он проснулся, резко вскочил в кровати от кошмара, но Мэри была рядом.
• - Тише, тише. - И Мэри тихонько начала напевать колыбельную. Мальчик зарылся в ее объятия и засопел.                                                         На утро Вова чувствовал себя хорошо, даже не засопливился, вот что значит сила детского иммунитета, что нельзя было сказать о взрослом. 

На следующий день он заболел. Его лихорадило. Он сидел в кресле, одетый, не в силах подняться в свою комнату. Пламя плясало в его стеклянных глазах. Мэри жутко испугалась. Таким она не видела его ни разу. Не слабым, нет, но беспомощным. Даже, если бы он и хотел бы что-то сказать, вряд ли сейчас это было ему под силу. Она подошла и потрогала его лоб. Жар. Его трясло. Она сходила в свою комнату и принесла мазь. Сняла его ботинки и растерла ноги. Расстегнула рубашку. Слабая рука, сначала схватила ее за запястье, но отпустила. Он шумно выдохнул. Мэри натерла его грудь. Принесла воду и тряпку. Закатала штаны, обтерла ноги, сняла рубашку, обтерла спину и еле дотащила его, еле идущего, до спальни. Не сдержалась и приложила губы к его лбу. У самой двери он прошептал: Ты невероятно красива, моя Мэри. Он явно бредил, потому что никто в сознании не сказал бы Мэри, что она красива. 

Она положила его в кровать и накрыла лоб холодным полотенцем. Ушла, с надеждой, что завтра станет лучше. 

Утром она заварила чай и сварила суп. С подносом на перевес пошла в его комнату и вошла без стука. Он не спал. 

• - Вы нарушили правило. 
• - Какое? 
• - Никакой заботы. 
• - Я заботилась не о вас, а о себе, если бы вы вчера умерли прямо там, в кресле, то приведением остались бы здесь до конца моей жизни, а это было бы крайне утомительно. От вас живого,  у меня останется хотя бы шанс избавиться. - она поставила поднос на тумбу и вышла. В след услышала его короткое. 
• - Спасибо. 
• - Это вам спасибо, я бы не выдержала потери Вовы - подумала Мэри, но не сказала вслух. 

Она думала, что он спит. Температура снизилась, но он спал почти весь день, изредка просыпаясь, чтобы попить и снова провалиться в сон.   Мэри после долго дня поднялась в свою комнату и сняла юбки,  осталась в одной только тонкой ночной сорочке. Сквозь полупрозрачную ткань так явно очерчивался силуэт ее круглых бедер и крепкой, наливной груди с крупными сосками. 

Она подошла к трюмо и распустила свой пучок. Локоны расплылись по ее спине. Одна лишь свеча освещала комнату. Тяжесть в плечах, тяжесть в пояснице. Она захотела скинуть с себя их и закрыла глаза. Услышав одной ей понятную внутреннюю музыку, она начала двигаться. Встала на цыпочки и потянулась наверх, словно она ниточка, что идет от Земли прямо к небу. Обрела стойкость, встала на всю стопу, попробовала какого это вести бедрами. Маняще, тягуче. Она все еще женщина, хоть и надолго забыла об этом. Вычерчивая восьмерику, представляя, что он смотрит за каждым ее движением. Разрешила себе наконец-то прикоснуться руками к телу. И провела ладонями по обоим бедрам к груди. Она распахнула глаза. Он стоял за спиной и любовался. Мэри на секунду растерялась, оглянулась и встретилась с ним глазами. В них не было похоти, хотя казалось бы, должна была быть. Он смотрел только в глаза, она медленно подошла к двери и он позволил скользнуть взглядом по ее телу. Мэри почувствовала волну возбуждения, сделала шаг вперед, протянула руку и закрыла дверь прямо перед его носом. Она засыпала, с трудом отгоняя от себя смущение и мысли о нем. 

На следующее утро она старалась не сталкиваться с ним. И это получалось хорошо, он ушел раньше нее, а когда она пришла домой, после того, как снова навестила Вову, его еще не было. Мэри крайне редко пила и не искала в алкоголе, даже в ее темнейшие времена, утешения. Но сегодня, сегодня она не могла понять что с ней происходило, она нашла бутылку в серванте и налила бокал. Когда он вернулся, она опустошила два, что оказалось для нее хорошей дозой и пусть она не была сильно пьяна, но и трезвой она уже тоже не была. 

 Он улыбнулся, довольной улыбкой и сказал:

- Вам очень идут распущенные волосы. 

• -А вам не идет подглядывать. - Мэри уже привыкла к их небольшим  перебранкам. Он заметил изменения в ее поведении, Мэри говорила чуть более тягуче, да и двигалась куда плавнее, появилась расслабленная притягательность в движениях. 
• - Те, кто не хочет, чтобы за ними поглядывали, закрывают двери. - возможно его слова не так далеки от истины.

Он прошел в зал и сел за стол. 

• - Так я ее и закрыла, разве нет? Прямо перед вашим носом, хотя смею предположить, что вы не отказались бы оставить ее открытой.  - сама того не ведая ей вдруг захотелось, чтобы он, нет, не влюбился, но заинтересовался ей. И она сделала то, что раньше не могла бы себе и представить, она подвинула стул рядом с его стулом и распустила волосы. 
• - Так вам нравится больше? 
• - Что вы делаете? - он растерялся, да, она могла поклясться, что сейчас он растерялся, словно правила игры изменились и теперь водит не он, а она. 
• - А что я делаю? - и она локтем коснулась его локтя, а затем, взглянула с вызовом. - Какие у вас красивые пальцы. - она ласково взяла его за руку и начала ее рассматривать. Его рука была теплой, почти горячей, а пальцы длинные, с резко выпирающими костяшками. Она впервые коснулась его и удивилась собственным чувствам. Внутри трепетала крылышками маленькая, еще слабая, но уже живая птица. 
• - Мэри, не дразните меня. - он сказал это почти шепотом и с таким трудом словно во рту все пересохло. Отдернул руку. 
• - А то что? - она насмехалась. 
• - А то я не выдержу. 
• - И что? - Мэри наклонилась вперед. Она ощущала его теплое дыхание на своем виске. 
• - И буду потом себя ненавидеть. - ей показалось, что он вздохнул шумнее и дольше обычного.Она  придвинула стул в плотную так, чтобы своим бедром касаться его. - Нет. - Он встал. - Не сегодня, я хочу этого, но не так. Завтра вы бы пожалели. И винили меня. 

Она тоже встала. И медленно начала к нему подходить.

• - Я не буду вас винить. - она дошла до него и положила обе руки на его грудь. Она вздымалась медленно, а сердце колотилось часто. Мэри  потянулась к его губам и закрыла глаза. Но поцелуя так и не дождалась. Он отнял ее руки от груди, нежно и поцеловал ее пальцы. - Если завтра, вы будете трезвые и все еще захотите этого - я весь ваш. А сейчас я иду спать. 

  И он был прав. Утром Мэри винила себя, что так безрассудно попалась на эмоции. Ей было стыдно спускаться вниз и смотреть ему в глаза. И чего она стыдилась больше: того, что попыталась его так неумело соблазнить, или того, что он не попался на ее соблазнение - она не знала. Это опасный мужчина, ненадежный - именно эти слова она повторяла себе, чтобы как-то оправдать свое будущее решение. Он насмехается над ней, специально играет в свои жестокие игры, чтобы она потеряла свою добродетель. Но она закончит эту невыносимую игру. Все это было крайне плохая затея изначально, и даже, если она что-то чувствует, а отрицать это было совершенно бессмысленно, даже тогда стоит помнить, что он - охотник и позволить ему себя уничтожить она не даст. Она набралась храбрости и вышла на лестничную площадку, но вниз спускаться не спешила, он пил чай и улыбался. 

• - До конца дня вы должны съехать. - улыбка сползла с его лица. - Это была безрассудная идея, возвращайтесь к себе и продолжим жить так, как жили до этого. - произнося эти слова она вдруг явственно осознала, что жить так, как жила до этого просто не сможет. Он изменил все. 
• - Вы приняли окончательное решение, Мэри? - она не смотрела на него. - Спуститесь, давайте поговорим. 

  Она стояла наверху на лестнице и не находила сил, чтобы сдвинуться с места, она знала, что стоит ему оказаться рядом и вся ее уверенность испарится. И она продолжила стоять. Он встал из-за стола и направился к лестнице сам. - Посмотрите на меня, Мэри. 

И она посмотрела. В его глазах было что-то новое. Вся шутливость куда-то выветривать, вся напускная дерзость осталась где-то за порогом этого дома, он был честен перед ней сейчас, честен и открыт. 

• - Вы уверены? 

Она не была уверена, ей хотелось сбежать по этой лестнице и уткнуться в его грудь, чтобы он крепко обнял ее, так крепко, чтобы ощутить себя нужной и в безопасности, чтобы он провел по волосам рукой и она могла довериться ему. Но этому не суждено было сбыться, он лишь усмехнулся бы ее слабости, оставаться сильной, ей казалось, что это единственное, что она сейчас может и она ответила. 

- Да. 

• - Я сдаюсь, Мэри. Слышите? Я делал все, чтобы получить вас, но чтобы я ни делал, вы от меня также далеки, как и в первый день нашей встречи. Признаюсь, я шел к вам просто, чтобы увидеть как выглядит настолько отчаявшаяся женщина.  Когда вы открыли дверь, вся моя бравада ушла. Мне больше не хотелось шутить, мне хотелось прожить с вами до конца жизни. Гордая, волевая и непреклонная. Я понял, что смогу остаться только, если покажу, что совершенно не заинтересован в вас, как в женщине. Но одного взгляда в ваши глаза, цвета бескрайнего леса, было достаточно, чтобы я понял, что именно вас искал всю свою жизнь. Я думал, что если буду рядом, буду защищать и утешать вас, то вы хотя бы увидите меня. Увидите  хоть что-то за пеленой вашего горя, но увы. Я сдаюсь. Вот он я пред вами, так распните же меня. Скажите, что я безразличен вам. Я люблю вас, Мэри. - он был безоружен. Она обескуражена. Слова никак не доходили до ее сознания, она так и обомлела. Он расценил это как ее ответ. - Хорошо, прощайте. 

Он пошел к выходу. Она, стряхнув с себя оцепенение побежала по лестнице. Сердце колотилось, готовое в любой момент остановиться, стало все так очевидно, отчего же она не видела или не хотела видеть? 

Она нагнала его в тот момент, когда он снимал бушлат с крючка, чтобы надеть. И кинулась в его объятья, бушлат упал, а он обнял ее, прижал к себе, зашептал: 

•  - Милая моя Мэри. 

Она подняла взгляд к его губам и слова уже были не нужны, он так долго ждал этот поцелуй, что с жадностью забрал его. Она задыхалась от счастья. 

• - Я люблю тебя, Николай. 
• - Ты впервые назвала меня по имени. 
• - Теперь ты так часто будешь слышать от меня свое имя, что тебе надоест. 
• - Никогда. 

Год спустя Николай вошел в их дом и раскидал свои ботинки в коридоре. Дом больше не был пустым и холодным, тут поселилась любовь. Он прошел в гостиную, в которой стояла живая ель, ведь теперь им было для кого создавать праздник. Мэри сидела у камина с крошечной новорожденной  девочкой на руках и кормила грудью. Волосы ее спадали по плечам, одета она была в простую белую сорочку. Она тихонько напевала ей песенку. 

• - Ну как вы тут? - Он обнял Мэри и поцеловал малышку холодными губами в горячий нос. 
• - Радуемся жизни, а вы как? - Мэри посмотрела за спину Николая, где повзрослевший Вова собирал его ботинки в кучу, ведь он знал, как мама расстраивалась из- за этого. И как только он это сделал, то радостным вихрем влетел в гостиную. 
• - Очень сильно скучали по своим девочкам. Да, Вов?
• - Да, пап. 

Мальчик присел у ног Мэри и трогал пальчиком маленькие пяточки. 

• - Я всем рассказал, что у меня появилась сестра. Мне никто не верит, мама, можно я ее завтра принесу?  
• - Завтра я еще не смогу, малыш. Но позже - обязательно, она расправила взъерошенные волосы на голове мальчика.
  Мальчика, желание которого исполнилось.