- Я развожусь с тобой, Нила. Прояви мудрость и сдержанность. Не устраивай публичных истерик, сцен и трагедий, пожалуйста! Не при всех! После объяснимся! – Негромко произнёс муж, наклонившись к моему уху.

И глянул на меня остро. Предупреждающе. Зло.

Мы находились на праздновании тридцатилетия предприятия. Накрытые столы чуть в отдалении ждали своего часа, сверкая хрусталём и фарфором. Гости и родственники стояли вокруг нас и негромко переговаривались, создавая фоновый шум, но не заглушая приглашённый струнный квартет.

И среди всех этих звуков, перед тем как выйти на небольшое возвышение, импровизированную сцену в центре зала, Иван, чуть брезгливо, видя, как я пытаюсь вытолкнуть из лёгких воздух, чтобы спросить, чтобы понять, что происходит, проговорил, глядя мне в глаза:

- Ты услышала, что я тебе сказал, Неонила?

Его голос пробивался ко мне, словно сквозь вату, и он повторил, зло и явно раздражаясь:

 - Ты поняла меня?

Посмотрел еще мгновения, словно пронизывая меня своими черными глазами навылет, и резко отодвинулся в сторону, как от чумной. Будто с облегчением оглядываясь вокруг.

Затем, поискав глазами, улыбнулся, сделал шаг к незнакомой девице и утащил её за собой на сцену. Оставив меня в абсолютной растерянности и непонимании ситуации посреди полного зала людей.

Он улыбался и скалил зубы не сцене, шевелил губами, но я не слышала ничего. Только заполошный стук своего раненого сердца. Брошенная и жалкая, я стояла прямо перед ним и его, так понимаю, любовницей среди полного зала гостей и не могла пошевелиться.

- И, друзья мои, ещё одно маленькое, но очень важное объявление! – обратился со сцены мой муж Иван, сияя дурацкой неуместной улыбкой, завершая искрящуюся шутками и поздравлениями речь перед сотрудниками фирмы и нашими родственниками.

И кстати, пока Иван произносил короткую, отредактированную и написанную мной речь, сверкая улыбками и глазами, он ни на секунду не отпускал руки девицы. Я видела ясно и чётко, словно при увеличении, как нежно он поглаживает большим пальцем её ладонь. Успокаивая. Знакомым мне до боли жестом.

Перед всем миром. Напоказ. Наотмашь.

 - Пользуясь, случаем, хочу представить вам, мою будущую жену. Прошу любить и жаловать – Анастасия Михайловна, — веско сказал он.

Иван, нежно приобняв за талию, вытащил вперёд на всеобщее обозрение свою девку, гордо вывалившую немаленький беременный живот. И поцеловал её при всех в стыдливо алеющую щёчку. А затем приобнял бережно. При этом, не забывая зорко вглядываться в зал. Высматривая в звенящей тишине, кто посмеет что-либо сказать о его выходке.

А я стояла, словно примороженная к полу. И не могла вдохнуть воздух в разрывающиеся от боли лёгкие. И только тонкий звон всё громче звучал в моих ушах.

Что это? Что он придумал? Это шутка такая, да?

Кровь стучала в висках всё сильнее, и зал, полный родственников, сотрудников и просто друзей стал отдаляться от меня. Я словно издалека и немного сверху заворожённо смотрела, как спешит ко мне мой старший сын, брезгливо усмехается его брат, как в отчаянии закрыла ладонями свекровь свои губы, как некрасиво хмыкнул, кривя рот, недавно вернувшийся из-за рубежа брат Ивана. Поймала нечитаемый взгляд свёкра.

Голоса людей стали глуше, сливаясь в неясный шум, земля ушла из-под ног, и звенящая струна в голове, наконец-то, лопнула, заливая меня болью, жаром.

Только звонкий крик младшей дочери пробился к угасающему сознанию:

- Скорую!

А я, пошатнувшись, осела на руки старшего сына.