Дождь стучал по готическим витражам кабинета барона Эдмунда фон Дракониса, превращая пейзаж за окном в мрачное акварельное пятно. Я стояла перед его массивным дубовым столом, чувствуя себя последней нищенкой, забредшей в королевские покои. Мой единственный костюм – поношенное платье цвета выцвевшего вина – казался кощунственным пятном на фоне темно-бордовых гобеленов и полированных до зеркального блеска доспехов предков. Фиолетово-розовые пряди, выбившиеся из неуклюжей косы, падали мне на лицо, но я не смела их убрать. Не смела пошевелиться.

Отец сидел в кресле, похожем на трон. Его холодные, как сталь, глаза – единственное, что я унаследовала от него, – смотрели сквозь меня, будто на пустое место. Рядом, томно развалившись на пуфе, восседала его новая жена, Илвария. Ее алые ногти постукивали по ручке кресла, а губы кривились в едва заметной ухмылке. Ее сыновья, мои сводные братья, прятали усмешки за веерами перьев.

— Итак, Ариэль, — голос отца резал тишину, как нож пергамент. — Покойная твоя бабка, в своем вечном стремлении к… оригинальности, — он произнес это слово как ругательство, — распорядилась своим имуществом весьма специфично. Все ее земельные владения, капиталы, фамильные драгоценности – все переходит в распоряжение семьи фон Драконис. То есть, моей семьи. — Он многозначительно посмотрел на Илварию и сыновей. — Тебе же, в знак ее… особой привязанности, она завещала это.

Он ленивым жестом указал на предмет, стоящий у моих ног. Старый кожаный чемодан. Потрепанный, с потертыми уголками и слегка помятой крышкой. Пыль веков, казалось, въелась в его швы. Он выглядел жалко и нелепо на фоне роскоши кабинета.

— Вот твое наследство, дочь моей первой ошибки, — продолжил барон. Его взгляд, наконец, сфокусировался на мне, и в нем вспыхнула знакомая ненависть. Та самая, что горела в его глазах каждый раз, когда он видел мои волосы – точь-в-точь как у матери. Или мои глаза – ярко-изумрудные, как весенняя листва, такие же, как у нее. Я была живым укором его прошлому, его боли, его неспособности простить мертвой женщине ее уход. — С этим сокровищем ты покинешь стены моего дома. Сегодня же. Сейчас. Прописки у тебя больше нет, Ариэль. Ты – заноза, которую наконец-то извлекли.

Илвария фыркнула, прикрыв рот изящной ручкой.
— Не будь столь суров, Эдмунд, — ее голос был сладок, как сироп, и ядовит, как цикута. — Дай бедняжке хоть шанс осознать свою… новую реальность. Хотя, что ей осознавать? Пыль да старые тряпки, наверное. Бабушка всегда была чудачкой.

— Я… — я попыталась заговорить, но голос предательски дрогнул. Горло сжал ком. Бабушка. Моя единственная защитница, мой свет в этом холодном доме. И все, что осталось от нее – этот жалкий чемодан? Неужели она действительно ничего больше не могла мне оставить? Или… или здесь был какой-то смысл?

— Никаких «я», — отрезал отец, вставая. Его тень накрыла меня целиком. — Слуги уже унесли твои пожитки в переднюю. Если там было что-то, принадлежащее дому – оно останется здесь. Возьми свой бабушкин хлам и исчезни. С глаз моих долой. Твое присутствие оскверняет память твоей матери. — Последние слова он прошипел, наклонившись так близко, что я почувствовала запах дорогого табака и ненависти. — Ты слишком на нее похожа. И это невыносимо.

Он выпрямился и резко махнул рукой в сторону двери.
— Вон!

Я не помнила, как подняла тяжелый, нелепый чемодан. Он был удивительно увесист для своих размеров. Как будто набит камнями, а не «старыми тряпками». Пальцы впились в рукоятку. Я прошла мимо Илварии, ловившей мой взгляд с едва скрываемым торжеством, мимо сводных братьев, чьи смешки теперь не скрывались. В передней горничная Агата, старая няня, еще помнившая маму, сунула мне сверток с краюхой хлеба и куском сыра. Ее глаза были полны слез.

— Держись, дитятко, — прошептала она, крепко сжав мою руку. — Бабушка твоя… она неспроста. Неспроста…

Я кивнула, не в силах говорить, и вышла под холодный, осенний дождь. Массивные дубовые ворота фамильного особняка фон Драконис захлопнулись за моей спиной с глухим, окончательным стуком. Дождь тут же принялся промывать меня до костей. Я стояла посумрачного утра, прижимая к себе бабушкин чемодан – единственное, что у меня осталось в этом мире. Фиолетово-розовые волосы слиплись на лице, изумрудные глаза жгли слезы, которые я отчаянно сдерживала. Куда идти? Что делать?

— Мяу.

Тихий звук заставил меня вздрогнуть. У моих ног, под прикрытием слегка нависающей крышки чемодана, сидел кот. Не просто кот – существо с шерстью глубокого, как ночь, индиго и глазами, светящимися в полумгле внутренним золотисто-янтарным светом. Он смотрел на меня с невозмутимым спокойствием, будто ждал именно здесь и именно сейчас.

— Откуда ты? — прошептала я, опускаясь на корточки. Рука сама потянулась к нему.

Кот лениво потянулся, блеснув коготками, похожими на крошечные обсидиановые кинжалы, и термоядерно заурчал. Его взгляд скользнул вниз, к боковой стенке чемодана. Там, в щели между потертой кожей и деревянным каркасом, мелькнуло что-то маленькое, огненно-рыжее. Пара крошечных угольков-глазок сверкнула на мгновение и исчезла внутрь.

«Сохрани чемодан как зеницу ока, Ариэль. В нем – все, что осталось от истины».

Слова бабушки, сказанные ею на смертном одре тихим, но невероятно твердым голосом, эхом отозвались в памяти. Я тогда не поняла. Считала бредом умирающей. Но теперь, под ледяным дождем, изгнанная из собственного дома, с индиговым котом у ног и огненной саламандрой, прячущейся в щели моего единственного наследства, я почувствовала ледяную дрожь, не имевшую ничего общего с холодом.

Это был не конец. Это было только начало. Начало чего-то огромного, темного и смертельно опасного. И бабушка, кажется, знала это. Она оставила мне не просто чемодан. Она оставила мне занозу. Занозу без прописки. И секрет, который мог стоить жизни.

Я вцепилась в рукоятку чемодана крепче. В глазах кота-индиго отражалось мое бледное, перекошенное страхом и решимостью лицо.

— Пошли, — сказала я хрипло, не зная, обращаюсь ли к коту, к саламандре, или к самой себе. — Нам надо найти… правду. Какую бы страшную она ни была.

И, подняв воротник плаща, я шагнула с крыльца в серую мглу дождя и неизвестности, унося с собой старый чемодан и тайну, спрятанную под его обшивкой.