Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.

Абэсверт, открытый космос

Я пришел в себя на следующее утро. И тут же попытался встать, обрывая закрепленные на мне провода и трубки. Дежурный медик просто офонарел. Он, в общем-то, только-только задремал сидя. Всю ночь врачи боролись за мою жизнь, стимулируя сердечную деятельность. И вот вам нате.

Перед глазами сразу все почернело. Я ничего не видел, не понимал, где нахожусь. Но стоял, несмотря на полную слепоту, твердо, и уложить меня едва смогли втроем.

Когда таки уложили, и чернота отступила, залив тело холодным потом, я стал требовать объяснений. Я же ничего не помнил и хотел знать, где меня держат и зачем.

Вынудил дежурного позвать начальника госпиталя. Наговорил тому разных слов с похожим смыслом...

В конце концов разъяренный медик связался с Вланой и велел забирать «этого сумасшедшего» под свою ответственность. Он ей много чего сказал (мне потом передали), похоже, они еще вчера повздорили.

В результате меня обкололи какой-то дрянью и с условием, что буду беспрекословно слушаться лечащего врача, перевезли на нашу эмку. На прощание начальник госпиталя пообещал пожаловаться командующему крылом. Он еще не знал, что мы ему не подчиняемся.

Главный медик не зря вытряс из меня обещание слушаться лечащего врача. Если бы я не поклялся лежать, заставили бы они меня.

Госпитальный куратор только головой качал, проверяя показания приборов через час после прибытия моего закапсулированного тела на нашу ЭМ-17. Он назвал мой организм «зверским». Но он же и колол меня, чем только ему хотелось, иначе грозился забрать обратно в госпиталь.

Я терпел. Хотя временами терпение грозило лопнуть. Парень попался дотошный: если ему было положено проводить полный мониторинг через четыре часа – он и проводил. Особенно доставали измерения температуры во всевозможных местах и осмотр полости рта.

Один раз, во время моего вынужденного сна – медик прописал очень жесткий режим – нашу эмку посетил сам инспектор Джастин. Меня хотели разбудить, но инспектор не разрешил. Походил по кораблю, поговорил с бойцами и через час-полтора удалился.

Я уже видел приказы по личному составу и, в общем-то, понимал, что они сулят нам максимальные перемены. По новым должностным у меня в подчинении предполагалось далеко не двести бойцов. Значит, корабль нам, скорее всего, придется сменить. Я не знал только, как сказать об этом Келли.

Вставать мне пока разрешали очень дозированно, но я пользовался и этим малым, чтобы привести в порядок мышцы. В остальное время приводил в порядок документы. Понимал, что все это скоро понадобится. Дневник не открывал, боялся. Меня не покидало ощущение, что я сделал что-то не так.

Через неделю я на девяносто процентов избавился от медицинского надзора. (Здоровым же почувствовал себя уже к вечеру первого дня: когда медик ушел в столовую, и я смог нацеловаться с Вланой.)

Инспектор Джастин временно покинул расположение крыла, но сегодня должен был вернуться, и мне предстояло встретиться с ним.

Я приготовил все возможные отчеты и показатели – мало ли, что он потребует?

Долго ждать не пришлось. Спустя пять часов после выхода кораблей специальной эскадры из зоны Метью меня вызвали на флагман.

Влана очень просилась со мной, но я ее не взял. Решил, что ничего хорошего мне там не светит. Пока летел, пытался вычислить причину своих страхов. Не смог, однако предчувствия были самые дурные.

«Факел» роскошью не поразил. Хороший добротный корабль, вроде «Аиста», на котором я служил в северном крыле. Вооружен, правда, получше, и двигатели свежие. Это чувствовалось по вибрации.

На миг мне показалось, что я вернулся на «Аист». Все было до боли знакомым: планировка на кораблях такого класса отличается мало.

Инспектор Джастин принял меня в своей каюте. Или у него вообще не было специального помещения, или он не посчитал нужным меня туда пригласить. Впрочем, я никогда не любил «официальных» встреч.

Каюта была обставлена обыкновенно. Спальное место отделено раздвижной панелью. На виду – экран, средства связи, бар, небольшой стол и три плавающих кресла. Только кресла и не входили в стандартное комплектование кают для офицерского состава.

Инспектор Джастин оказался очень пожилым человеком. Я не мог и предположить, сколько ему лет, вполне возможно, что за двести. Лицо располагало к себе. И глаза хорошие. В росте и ширине плеч он уступал мне совсем немного, одет был на удивление просто, не по форме. Хотя – зачем ему? На корабле есть и капитан, и все, кто надо.

Мы поздоровались. Я легко вспомнил, казалось, давным-давно забытый устав и доложил. Инспектор слушал молча, не перебивал и все время внимательно на меня смотрел, немало смущая этим.

Я рассказал о состоянии вооружения и подготовке личного состава. Замолчал.

Он явно ожидал продолжения.

Я произнес что-то уставное, подтверждая, что закончил.

Пауза затянулась. Инспектор Джастин ждал. И взгляд его медленно, но верно становился все более неприятным. А потом вообще возникло чувство, будто стою на болоте, и оно меня засасывает. По спине побежали мурашки, потом под кителем взмокло и зачесалось. Минуты через две-три я уже ощущал себя первогодком, впервые вызванным для разноса капитаном.

Инспектор вздохнул и встал.

Я чуть не сделал шаг назад, чтобы сохранить дистанцию. Во мне боролись «академическое» воспитание и привычки спецоновца.

– Значит, техническое состояние корабля в полном порядке? – спросил инспектор со странной какой-то интонацией.

Когда-то в детстве меня в открытом поле застала гроза. Вот перед грозой так и было: отдаленный, словно бы случайный удар грома...

– А как у вас с ПСИХОЛОГИЧЕСКИМ состоянием личного состава, господин капитан? – инспектор говорил тихо, но резко. – Как вам удалось до такой степени запугать собственный экипаж? Может быть, поделитесь методами?

Я молчал. Хотя догадывался, о чем он.

После покушения на Аннхелле бойцы меня побаивались. Не так чтобы за что-то, а просто самого моего нахождения рядом. Может, и правда, не стоило мне тогда заходить в эйнитский храм...

– Может, и не стоило, – согласился инспектор, и у меня опять побежали по спине мурашки.

Случайно или нет, но он попал.

– Но, раз уж ТЫ вошел туда, – продолжал Джастин, легко соскочив с уставного обращения. – Ты мог сначала подумать? ДО того, как ты в это влезешь? Спросить, что именно тебе предлагают? Только нужна голова на плечах, не так ли? А с головой у тебя... – он пристально посмотрел мне в глаза, и больше всего я хотел глаза опустить. Если бы мог.

Нужно было слышать и чувствовать, как он говорил со мной, чтобы понять, отчего мне стало не по себе. Он словно бил меня по лицу каждой фразой. Хотя даже не повысил голоса. Не разогрелся? Похоже, если это экзекуция, то самое начало...

– Насколько я понимаю, ты до сих пор не знаешь, кто такие эйниты, и что произошло с тобой в храме?

Нет, он не собирался повышать голос. Он умел выразить презрение иначе.

Я молчал. И поклялся, что сам так говорить с человеком никогда не буду. Лучше избить. Если он хотел, чтобы мне стало стыдно, словно мальчишке, залезшему в чужой сад, то он своего добился. Большего из меня не выжмешь.

Я твердо взглянул в глаза инспектору Джастину. Отыграть назад невозможно. Хочет дисквалифицировать меня – пожалуйста. Службы я не боюсь. Любой.

– Ну, чего молчишь? Ты еще и доволен своим поведением, щенок? Откуда вы только валитесь на мою голову, такие умные? Ты хоть понял, какую кашу заварил на Аннхелле? Планета была в предвоенном состоянии, а сейчас там идет война.

«Да я-то тут причем!»

– Сила, которой поклоняются эйниты, нарушает в человеке изначальное равновесие между темным и светлым, принуждает его решать то, что решать он не в состоянии. Его личность становится яблоком раздора. Темным яблоком на чаше весов того, кто успеет схватить. Дурака. Идиота, который, не понимая ничего, становится слепой силой в умелых руках. Этого ты хотел? Чтобы тобой играли в войну? Суперсолдат? Ходячая смерть с тупой башкой? Ты думаешь, на тебя покушались? Тебя демонстрировали, как игрушку. Безголовую, тупую машину для убийства. Неуязвимую машину. А чтобы не было осечки, решили подтолкнуть к темной стороне интуиции. Танати Матум – это Мертвая Мать, если ты не знал. И ты эту подачку слопал.

Я пытался ответить, и не мог открыть рот. Я был просто физически не в состоянии с ним спорить. В какой-то момент слух тоже отключился. Но я очень хорошо чувствовал, о чем со мной говорят. И этого мне вполне хватало.

Инспектор Джастин замолчал, но я продолжал ощущать бушевавший в нем гнев. Сознание мое, не выдерживая, дрогнуло, свернулось, и я рефлекторно зажмурился.

И вдруг стало тихо. Как на площади, когда с глаз убрали гада, который стрелял в меня.

Да, Джастин вел себя сейчас демонстративно так же, как я самовыражался после инициации в храме. Он позволял своему гневу беспорядочно ломать чужое сознание. Его не волновало, что обладатель этого сознания противостоять пока не способен. Как и меня не волновало, что ощущают окружающие, когда я начинаю злиться. Больше всего доставалось моим же бойцам. Кто-то мог сопротивляться, кто-то был испуган и подавлен. Я видел – от меня шарахаются. Видел, но не анализировал то, что перед глазами.

Но я же не понимал, что делаю? Или – понимал?

– Что, стыдно? – усмехнулся инспектор. – Ладно, хватит с тебя на сегодня. – И добавил уже без той разрушающей силы в голосе. – Мальчишка и есть мальчишка. Садись.

Кресло было почти за спиной. Я сел. Ноги меня не держали.

Оказывается, можно и так... Не сделав ровным счетом ничего, вывернуть человека наизнанку.

Я хотел сказать инспектору, что если он моей службы не принимает, то пошел он к Хэду! Но опять не смог. Горло будто и не существовало вовсе.

Я отводил глаза, стараясь не смотреть на Джастина. Наконец уперся в голографическую карту Империи и стал искать родную планету.

– Успокоился? – спросил он.

Я услышал, как зажурчала вода.

– Держи! – холодный, мокрый стакан ткнулся в руки.

Я взял, но пить не стал. Так и сидел со стаканом.

Инспектор опять разглядывал меня, и я чувствовал, что этим взглядом тело поднимает из кресла и раскидывает на атомы.

Надо же, а считается, что такие монстры есть только на Экзотике. Оказывается, и у нас есть...

Я ощущал, что «дожать» меня инспектор может сейчас до чего угодно, хоть до слез, хоть до остановки сердца. И опять сильно заболело в груди.

– Не заводись, – покачал головой инспектор Джастин. – Горбатого теперь только могила исправит. Надо учиться с этим жить, хотя... и учить-то тебя, похоже, некому. Зачем терпишь, если закрыться от удара все равно не умеешь? Какая разница, чем тебя бьют – руками или словом? Не можешь уйти – умей расслабить – хоть мышцы, хоть нервы. Разве для тебя откровение, что по сравнению со мной ты – мальчишка, щенок? Чего хвост поджал? Щенки-то находят в себе силы вилять хвостом. Ну? – он протянул руку и потрепал меня по голове, как этого самого щенка.

Я не знал, что делать. Ну не хвостом же вилять, в самом деле.

– Давай, «плыви» к столу, – велел инспектор. – Генерал просил меня забрать тебя к себе, пока в южном крыле не схлынет немного вся эта чертовщина.

Чертовщина-черт... О чем они все?

– Сюда давай, я сказал!

И в голосе инспектора снова прорезались нотки, не подчиняться которым было невозможно. Я пошарил рукой сбоку кресла: где-то там управление. Вставать мне совсем не хотелось.

– Чай, кофе? – Инспектор Джастин достал пачку йилана и заметил заинтересованность в моих глазах. – Это кто ж тебя на йилан-то подсадил? Все-таки удивил ты меня.

Он вытащил из буфета серебряный заварочный чайник очень странной, и, наверное, древней формы. Две кружки ему в пару. Заварил йилан. Все еще сомневаясь, налил и мне тоже.

Я согрел руки о причудливо изогнутую кружку и сделал глоток. Горло мое наконец стало похоже на горло.

– Рассказывай: откуда ты, чей? У меня не было времени наводить справки, – инспектор откинулся в кресле и начал меня допрашивать.

Я сделал еще глоток. На всякий случай.

– Фраа, аграрный мир, 7-й сектор, – больше я не знал, что и сказать.

– Служить пошел зачем?

– Выбора не было. Или в армию, или на ферму.

– А на ферму отчего не пошел?

– Не знаю. Не нравилось.

Вспомнил, что не очень-то мог есть свинину, увидев один раз, как убивают эту самую свинью. Но ведь людей же убивал – и ничего.

Я поднял глаза и понял, что зря это сделал. Инспектор прочитал мои мысли по глазам.

– Да, – усмехнулся он, – это многие замечали. Что людей убивать легче. И, в общем-то, даже приятнее. Нравится убивать?

Я покачал головой.

– Прямо-таки не нравится?

– Или никак, или не нравится, – тихо сказал я.

– Давно служишь?

– С двадцати одного года.

– Сразу после академии?

Я кивнул.

– И до сих пор не привык?

Я помотал головой.

– И удовольствия не получаешь?

– От того, что убиваю? Я что – больной?

– Ну-ну. Посиди, «больной», я сейчас вернусь, – он поднялся и вышел из каюты вместе с кружкой.

Когда инспектор Джастин потряс меня за плечо, я понял, что задремал прямо в кресле. Проклятая слабость. Когда она уже закончится?

– Чем меньше тебя будут лечить, тем быстрее. Я поговорю сегодня с твоим медиком. Деятельность мозга какое-то время и должна вызывать сбои в работе сердца. Это нормально для тебя. Организм приспособится сам. А йилан мой интендант тебе пришлет, это хорошее средство для стабилизации мозгового кровообращения. Лучшего тебе пока и не надо. Иди-ка ты отсыпайся. А завтра в десять чтобы был у меня, – в голосе инспектора появилась сталь. – И готовься принимать другой корабль.

Я кивнул. Хотя бы это я понял о своей дальнейшей судьбе правильно.

Вернувшись на свою эмку, я, едва миновав второй шлюз, ощутил «на собственной шкуре», за что ругал меня инспектор.

На корабле была та еще атмосфера: напряжение буквально висело в воздухе.

Что ж, легко орать на всю команду сразу. Извиняться придется как-то более индивидуально. Ну, это ничего, как-нибудь справлюсь.

У шлюза меня ожидало довольно много народу. Те, кому положено было встречать – Келли, Влана, Эмерс (наш навигатор), стояли чуть в стороне. Остальные бойцы просто хотели меня увидеть, так я понял.

Ребята знали, кто такой инспектор Джастин, и не врубались, чего это он воспылал к нам отеческой любовью: сначала сам приперся, теперь вот капитана вызвал.

Я заставил себя улыбнуться. Потом снова заставил. И вдруг, через усилие механической улыбки, понял, что действительно рад. Рад видеть моих ребят. И на душе стало чуть легче.

Обнял нескольких, без разбора, хлопнул Келли по спине и ощутил, как напряжение спадает. Только Влана видела: со мной опять что-то происходит, и взирала с удивлением.

В своей каюте открыл фрейм. До меня сегодня доехало наконец собственное лопоушие. Оказывается, я почти выпал из происходящего. Что значит «на Аннхелле идет война?» Аннхелл – наш. Кто там с кем может воевать? Во что я опять глобально не въехал?

Кидают, квэста алати, с планеты на планету. Названия столиц не успеваешь запоминать...

Казалось бы – все просто. На весах два монстра – Империя и миры Экзотики (или Содружество, как они себя называют).

И – война.

Странная она, наша Империя. Давно уже без Императора.

Ритуальная капсула с его мозгом обитает где-то в Доме правительства. Я бы не хотел жить так, как он, потому что мозг живой.

Правят Империей два совета. Совет старших, так называемый Вечный совет, совет Новых, ну и палата Эдэра – выборный, народный такой орган.

Экзотикой управляют доминанты – ледяная аристократия, физическая и психическая верхушка. Вроде инспектора Джастина, хоть он и «наш». Вот такое там все правительство, в полном объеме. И не мяукать. Но живут экзотианцы гораздо тише и спокойнее нашего. И я уже начинал догадываться почему. Такие, как Джастин, слишком много знают, чтобы войны развязывать. Войны нужны молодым.

Хэд, а ведь Эмерс (наш навигатор), с большим кораблем не справится. Для него и так Келли в сложных случаях расчеты делает. Где же я навигатора-то возьму?

В дверь стукнула Влана. Только она стучится так тихо. Открыл сам. И обнял ее.

– Что он тебе сказал, что ты сам на себя не похож? – спросила она с порога.

– Да... мозги немного вправил, – отшутился я.

Ничего кроме благодарности к инспектору Джастину я уже не испытывал. Понял, что так мне гораздо легче. Я не смог бы жить в духоте, в которую сам себя загнал. И нужно теперь просто довести все до ума. То есть извиниться перед ребятами и забыть об этой истории. Пусть неприятно, но дело обозримое – начать да кончить.

Влана подышала у меня на груди и вывернулась. Жалко. Я уже начал заводиться. Но не среди бела дня же, в самом деле.

Вздохнул и пошел искать чайник.

– Сильно ругал?

Я не стал отвечать. Спросил:

– А ты долго жила при храме?

– До одиннадцати лет почти.

– А-а.

Постучал и вошел Келли.

Я улыбнулся ему. И понял, что и это для зампотеха уже событие. Беспамятные боги, как же я озверел! Когда улыбался просто так – забыл.

Келли неловко оглядывался, он не мог объяснить, зачем пришел. Я ему помог.

– Инспектор Джастин приказал готовиться принимать другой корабль, – пусть я огорошил зампотеха с порога, но хоть переключил с размышлений о моей персоне. – Но радуюсь я не поэтому. Мне сказали, что я здоров, Келли. И это надо отметить! Да и то, что мы с тобой справимся с любым кораблем – тоже требует своего, а?

Он по инерции кивнул.

– Ну, вот и славно. Давай, организуй тут все. Ты, я, Влана, Эмерс. Посоветуемся. Праздновать я пока еще морально не готов – будешь учить меня пить. А я пойду пока, на ребят посмотрю.

Я обошел «старичков», на кого хватило сил, попытался извиниться. Не знаю, что вышло. Бойцы с недоумением пожимали плечами или автоматически отвечали что-то уставное, значит, по крайней мере, не держали на меня зла.

Несмотря на выпитое в этот день, уснуть я не мог долго.

Несколько раз порывался достать дневник...

Потом долго просматривал в постели новостные ленты, пытаясь понять, что же все-таки происходит на Аннхелле.

Не скажу, что на следующий день летел на «Факел», как на праздник. Я хорошо помнил слова инспектора Джастина: «на СЕГОДНЯ с тебя хватит». Сам понимаешь, что это могло означать. Не то чтобы я боялся, но... Внутри словно бы вибрировало. Странное такое ощущение.

Однако инспектору было не до меня.

Когда я вошел, он сразу велел сесть, положил передо мной спецификацию, техпаспорт, характеристики систем наведения линейного Dzlа-7 модификация 122. У экзотианцев такие называют «эспилер», у нас – «дизель», «семерка» или полушуткой – «для зла». Все три наших названия – жаргонные, в Империи нет подклассов линейных судов, в Содружестве – есть.

Корабль был новый во всех смыслах. Только что с верфей. В вооружении нашлись кое-какие незнакомые мне нюансы. Я достал блокнот, стал вгонять в него поправки, чтобы показать потом Келли.

Когда инспектор Джастин направился к выходу, я дернулся встать, но он махнул мне – сиди. И я снова начал читать. Провел без него минут сорок, пока не устал сидеть в одной позе. Поднялся. Сейф нараспашку...

Рассмеялся про себя. Ну, детские игры, в самом деле. Только так меня еще не проверяли. Походил по кабинету, налил себе воды. Сел читать дальше.

Инспектора не было часа два. Я сделал уже почти все выкладки, которые необходимы, чтобы провести первую прикидку с техниками, когда он наконец вернулся.

На этот раз я успел вскочить, услышав шипение раздвижной двери.

Инспектор Джастин глянул мельком, что я делаю. Но сейф не закрыл. Вроде, так и надо, и не забывал он о нем сроду.

– Да сядь ты уже. Чего ты прыгаешь? Как тебя только Виллим терпел, он же не выносит уставщины этой? Проголодался, поди?

Я пожал плечами.

– Ну, тогда давай чай пить.

Пришлось убирать со стола документы, хоть я предпочел бы доделать все до конца. Ну, ничего, на свежую голову пересмотрю. Свернул голопроекцию электронного блокнота до тонкой палочки стилоэмулятора. Задержал взгляд на бумагах...

И тут между мной и инспектором Джастином словно бы проскочил электрический разряд. Он посмотрел прицельно, внутри у меня что-то дрогнуло, я инстинктивно вскинул голову, выпрямил спину и напрягся.

Лучше бы он меня отпустил, чем вот так «чай» заставлять с ним пить. Щас, похоже, из меня самого напиток будут делать. Только не знаю – какой? Морс, что ли?

Однако решал здесь не я.

– По кораблю что скажешь? – спросил инспектор без особого любопытства.

Не об этом он хотел говорить со мной. Корабль – только предлог.

Инспектор расхаживал по каюте и пока почти не смотрел на меня, но я кожей ощущал его возросший интерес к моей скромной персоне.

– Хороший корабль. Есть кое-что новое, но разберемся, – ответил я осторожно. Меня, в общем-то, и обучали на кораблях такого класса, и служить я начал на подобном.

– Долго будешь разбираться?

– Как прикажете. Положено – два месяца.

– А реальный – какой срок?

Я вздохнул. Какой к Хэду реальный срок в боевой обстановке? Да и разговор шел тот еще. Сродни прогулке по минному полю. Кто первый наступит...

Спросил:

– Когда нужно?

– Ну, неделя точно будет. Может – две. Но это уже... при очень хорошем стечении обстоятельств... – инспектор остановился напротив меня.

Я старался смотреть мимо:

– Попробуем.

На душе было неспокойно. Я, наверное, морально приготовился дополучить сегодня по шее, и попытки оттянуть этот момент действовали мне на нервы. Я бы сам нарвался уже, но не знал как. И не тот человек был инспектор, чтобы этого не заметить.

– Чего смурной такой?

Что значит «смурной?». От «пасмурный», что ли?

Я пожал плечами, отвел глаза.

– Э, так не пойдет, – нахмурился инспектор Джастин. – Ну-ка смотри на меня. Обиделся, что ли, за вчерашнее?

– Нет.

– Чего тогда?

Я не знал – «чего». Просто было не по себе и все тут.

– Ждал – воспитывать, что ли, буду?

Я поднялся. Он и так стоял ко мне слишком близко, а теперь нас вообще разделяло меньше метра. Нервы внутри меня вибрировали, словно корабль перед стартом. Но это почти открытое противостояние, как ни странно, и придало мне сил.

– У вас есть какие-то конкретные вопросы ко мне, господин инспектор? Хотелось бы досмотреть документы, – сказал я твердо.

– Значит, все-таки обиделся, – покачал головой Джастин.

– Нет. Не обиделся. Но вы мне дали всего неделю, а объем работ очень большой.

– Вот ты какой... Запомнил, о чем говорили вчера?

– Да, – кивнул я. – Не все понял, но запомнил.

– Тогда не будем больше к этому возвращаться. Садись. И чаю мне налей, устал я.

Он действительно тяжеловато опустился в кресло. Я налил ему чаю. Какой-то незнакомый мне сорт.

Вроде надо бы успокоиться? Но напряжение не отпускало.

– Наливай себе.

Я налил, сел и тоже почувствовал, что устал. От нервов всех этих, наверное. А может – последствия болезни.

– Значит, ждал, что как вчера будет?

Я кивнул.

– Прости старика, привык с дураками разговаривать. Да и злой был. Забыл уже, какая хорошая в этом возрасте память. Простишь?

Я кивнул.

– Правда?

И посмотрел на меня так, что я и дышать разучился.

Нет, не верил я, что инспектор Джастин «забыл» или «не подумал». Проверял он меня опять. И заставлял самого себя сдать. Под роспись.

– А за что вас прощать? – пробормотал я. – Сам, в общем-то, виноват...

Дальше я говорил медленно, осторожно подбирая слова. И понимал – это и есть продолжение вчерашней экзекуции. Только теперь я должен делать все сам. И надо было делать. Нужно было говорить честно.

Только я не стану сейчас об этом рассказывать. Может быть, потом когда-нибудь. Сейчас и без того тошно.

Единственное скажу: если бы Мерис узнал, что я иду в эйнитский храм, меня бы остановили. Я же сбрасывал спецам предварительный маршрут.

Но генерал не узнал. Предателем был начальник службы безопасности, он не доложил Мерису. Значит, кому-то было выгодно, чтобы я вошел в храм. Но разве можно было рассчитать наверняка, что там со мною произойдет?

В общем, вряд ли меня хотели использовать каким-то изощренным способом, скорее пытались убить. Было за что. Взять хотя бы историю с расстрелянными министерскими сынками – по совместительству террористами. Но с версией инспектора Джастина я спорить не стал

– Все-таки чего-то я в тебе не понимаю, – сказал инспектор потом, когда мы пили чай, и я вообще уже не мог никак на него реагировать. Бывает мышечная усталость, а бывает нервная. У меня на сегодня все чувства уже отказали, не работали.

Инспектор говорил медленно, с интонациями хирурга, который только что зашил пациента и теперь размышляет, чего же он в нем не дорезал?

– У тебя куратор кто был в академии?

Я назвал.

Он покачал головой.

– А служил под чьим началом?

Но и эта фамилия инспектора Джастина не удовлетворила.

– Ведь есть же какой-то стержень, – он щелкнул по столешнице. – Ну не мог простой парень с такой отсталой планеты...

– Я с генералом Макловски служил, когда его разжаловали и перевели в Северное крыло.

– Да ну? – удивился инспектор. – С Колином? Вот откуда, значит, ноги растут.

– А какие ноги, можно спросить? – я уже настолько отупел, что произносил первое, что приходило в голову.

– Можно, – Джастин усмехнулся под нос, долил чаю, чего-то не нашел на столе, встал, достал экзотианские сладости. Только по коробке и понятно было, что сладости. На вид я бы не рискнул определить. – Угощайся, – и засунул какую-то сиреневую гадость в рот.

Я из вежливости тоже взял.

– Психика у тебя мальчишеская, гибкая, кажется – лепи, что хочешь... Однако и стержень есть. Учитывая происхождение и послужной список – рановато тебе. Значит, кто-то поучаствовал... Не то чтобы сильно учил, нет, но достаточно развитый человек воздействует на других, уже просто находясь рядом. Подобное в тебе притягивается к подобному, дрянь всякая постепенно отпадает, за невостребованностью... Да пробуй ты, хорошая штука. Кемис называется.

Я взял «конфетку» в рот. Она и вправду оказалась вкусная. Не очень сладкая, с необычным запахом.

– Ешь, не стесняйся.

Я фыркнул, чуть чаем не подавился. После того, ЧТО я ему о себе рассказал, чего, интересно, теперь стесняться?

– Значит, Колин... И что, ты у меня теперь будешь такой же упрямый, как он?

– А он что, тоже?.. Ну... – я замялся.

Не все чувства погибли, однако! Назвать инспектора Джастина сектантом в лицо я все еще не мог.

– Чего «он тоже»? Ну-ка, ну-ка, за кого ты меня держишь? – инспектор даже приподнялся.

– Ну... – сказал я. – Это же, наверное, религия какая-то? Как у эйнитов, нет? – по его лицу я не понимал: нравится ему то, что говорю, или меня сейчас опять убивать будут?

Но инспектор расхохотался.

Посмеявшись, он промокнул салфеткой уголки глаз.

– Как же тебе ответить, малый, чтобы окончательно тебя не испортить? Понимаешь, Бог, он, конечно, есть... А вот религий как бы и нет. Мы их придумываем. В меру недоразвитости. А когда недоразвитость немного отступает, просто изучаем устройство мироздания, ищем там свое место. Некоторые называют старых дураков, вроде меня, адептами Пути. Но это – всего лишь название. Нет в нем ни какой-то особенной веры, ни объединения по религиозным признакам. Разве что дружим между собой иногда. Ну, и выделяем таких же и среди врагов. Видно их.