День смерти стал самым счастливым в моей жизни.
Нет, ну а чего? Я вообще никогда особого кайфа от существования не получал, а под конец чёт совсем приуныл. Да оно и понятно. По какому поводу радоваться?
Жена за тридцать шесть лет мозг выклевала напрочь. Теперь уже со скрежетом клювом череп скоблила. Без удовольствия, как раньше, — чисто по привычке.
Для детей я был, будто жвачка на подошве: и мешает, и не отлепишь.
Работа в край остобубенила. Когда до пенсии было полгода, считал оставшиеся дни, точно урка сутки отсидки. А тут раз — населеньице облагодетельствовали новым законом. И пенсия моя долгожданная укатила в светлое будущее, оставив меня глотать пыль.
И ладно только это. Напрягся бы, да сдюжил. Поди, не первый раз от судьбы лопатой по щам получил. Да вот засада: силы уже не те. Здоровье — только слово в медкарте.
Простата размером с дыню. В сортир по сто раз на дню бегаешь, а мочи выходит — комару не утопиться. Врач говорил, опухоль, мол, оперировать надо — прямо через хобот. Хорошо, не через дымоход…
Варикоз, опять же. Ноги внизу — словно сизыми кишками набитые. Каждый шаг с болью. Так себя и называл: долбаная русалочка. Та, страдалица склизкая, сто процентов, тоже радовалась, когда ласты склеила…
Ну, про всякий там колит-гастрит, поджелудкой сверху прихлопнутый, даже говорить неохота.
Не жизнь, короче, была, а каторга в урановых рудниках. Так что ждал я старуху с косой, как шлюха заказ из секс-шопа.
Мой лучший день начался, прямо сказать, не очень. Завтракал — хлеб маслом вниз упал. Наклонился подобрать — в пояснице прострелило, чуть глаза на пол не вывалились. На улице в дерьмо наступил. В МФЦ сначала очередь, а потом эта хамка плоскозадая в окошке. Бумажки мои посмотрела, репу поморщила, гусеницами, нарисованными на месте бровей, поиграла. Заявила, что правила поменялись и теперь пара старых справок не нужны, а требуется вместо них одна новая. А то, что я за этими мотался, как в булки раненая рысь, её не парило.
Набрал я, значит, воздуха побольше, чтобы детально разъяснить, как её пёсьи предки размножались. И тут у меня сердце сдавило, словно жмот — тюбик с остатками пасты. Больно, страшно и дышать нечем. Хорошо, недолго. Тушка на пол, можно сказать, уже без меня свалилась.
Представляю, какой переполох там поднялся! Но так им и надо, гондурасам цифровым.
Здесь бы и сказочке конец, но, оказалось, с этого пляжа так просто не слиняешь. Пролетел я по серому тоннелю, точно фекалии по каналюге. Выпал в конце, как козявка из носу. Гляжу: травка зелёная, облачка… И этот херувим с ударением на первый слог. Болтается в метре от земли и светится, что твоя галогенка. Слова не сказал, а я уже понял, что рад он мне. Искренне так, будто синяк поллитре.
Не знаю почему, но у меня тоже настроение вверх попёрло. В туалет не тянет, ничего не болит. Улыбка физиономию надвое рвёт.
«Физкультпривет! — говорю. — Не ждал, что оно всё так обернётся. Но раз уж карта подобным макаром легла, выдавай балалайку, открывай райские ворота!» И стою, сияю, как инспектор из налоговой, который во время проверки накрыл генерального с главбухом. Отдохну, думаю, за все годы…
А херувим мне по-доброму отвечает: так и так, погодь, мил человек. Сперва предъяви, чего ты на земле сделал.
После этого у меня перед глазами вся жизнь понеслась, словно кино. И я не просто его глядел, а проживал всё заново. Всё-всё — от рождения до МФЦ. И такой стыд напал, и раскаяние! Внутри не по себе сделалось. Вроде и не больно, а мучение. Будто в грудину совковой лопатой залезли и чего-то там переворачивают. Не выдержал, как заору: «Жёванный крот! Давай меня в ад, чтоб я сгорел там к едрене фене!»
А он такой: «ада не существует». И давай плести — рай и ад, мол, у каждого в сердце…
Я его прервал, говорю, что у меня в сердце только инфаркт миокарда. И я требую, чтобы меня наказали по всей строгости. Или пропустили в кущи.
Он: «насилие не наш метод и вообще ни разу не работает. А в свет тебе ещё рано».
Я говорю: «любезный, мозги мне не скреби! Я не юная графиня, чтоб меня в свет выводить. Меня либо в пекло, либо в Эдем к гуриям. Или кто у вас там за аниматоров…»
Может и не стоило так себя вести, но завёлся я знатно после той киношки. Аж астральное тело подёргиваться начало. А херувим непробиваемый. Спокойный, благодушный до приторности. Висит над травкой, лучится себе, как светодиод китайский. И повторяет, точно попка: «нет ада, не существует страданий, кроме тех, что создают люди… И рая нет — есть свет. Но ты, конь педальный, до него ещё не дорос». Он, конечно, это иначе сказал, складно да вежливо, но смысл такой был.
«Хорошо, — говорю, — допустим. Карцер вы не построили, а для бизнес-класса я рылом не вышел. И что теперь? Не болтаться же мне здесь, как оно в проруби?»
Херувим аж засветился сильнее. Не тревожься, мол, неприкаянная душа. Мы тебя на перерождение отправим. Чтоб ещё раз прошёл курс молодого бойца и усвоил все жизненные уроки, которые ранее просохатил.
В этом месте я чуть второй раз не помер. Я-то уже решил, что все беды позади и меня ждёт роскошный отдых в пятизвёздочном профилактории санаторного типа. А мне провели буем по губам. Нежно, так, с уважением, но всё же…
Был у меня один случай. В лихих девяностых, первый и последний раз в жизни попытался я бизнесом заняться. Оргтехникой торгануть. Одолжил денег, купил товара немножко. Клиенты звонить начали. Думаю, попёрло!.. Ага, как же, того самого тебе в сумку.
Однажды вечерком подошли ко мне четыре шкафа и, активно работая конечностями, попытались объяснить, что я как-то не так веду дело. И то ли коучи они были никакущие, то ли в голове у меня после их аргументов сильно гудело, но не понял я ничего. В итоге подхватили меня под белы рученьки и белы ноженьки, закинули в машину и повезли в лесок. Подозреваю, не на шашлыки.
Приехав на место, мои бизнес-тренеры наткнулись на таких же, как они — лысых-кожаных. Те какого-то бедолагу прикопать собирались. Ну и положили те моих — как свидетелей. Я уцелел, потому что в багажнике лежал.
Тогда у меня от пережитого волосы даже на лобке поседели. Но такого ужаса, как после слов херувима, я не испытывал.
Это как так, всё по новой?! Опять сопляком в штаны наваливать? Сызнова в школу?! А после — в армейку?! Да крепись оно… А ну, ещё и на чужбину закинут? Куда ни шло, коли придётся голозадым негром по Африке с автоматом бегать. Оно весело и недолго… А вдруг китайцем в яблоковский цех — телефоны клепать?! Уж лучше удавиться сразу…
«Не, — говорю, — так дело не пойдёт! Я у вашей трубы доставочной, как Жихарка распялюсь, но внутрь не полезу!.. И вообще, кто ты такой, чтобы первостепенные вопросы решать?! Давай главного сюда!»
Полагал я, взбеленится херувим. Ан нет, спокойненько так отвечает: «ОН везде».
Ощущаю — опять не врёт. Я и раньше чуял, как будто кто через плечо постоянно заглядывает. А тут прям в голове со мной заговорил. И чувствую, любит меня. Вот как мамка, если не сильнее. У меня аж слёзы из глаз... Но я ж упёртый. Сопли утёр, комок проглотил и говорю: «Слушай, старшой! Понимаю и осознаю, что говно я человек. Но ведь совсем такого мерзкого ничего не сделал, чтоб меня опять в этой мясорубке прокручивать. Ну себя побойся, не запихивай меня туда взад! Христом молю, сынком твоим единоутробным! Или что там попы про вас троих рассказывают…»
Чувствую, рассматривает меня с интересом, точно завзятый жуковед редкого пищащего таракана.
Будь, говорит, по-твоему. Тебе следует обрести смирение и сочувствие. Ну и ещё всякого до кучи. Но раз рогами в стену упёрся, получишь нужный опыт не напрямую, а через жизни других людей. Побудешь здесь, пообщаешься с прибывающими. По душам, так сказать…
«В смысле, я типа этого стану… как его… семафора шестикрылого, что ли? Или архангела?»
Усмехнулся он. «Хочешь — считай себя архангелом».
«Зашибись, — говорю. — Всю жизнь мечтал вахтёром поработать. Ладно, сам напросился. Мне хоть шашку огненную выдадут? Кого-нибудь жахнуть ею можно будет?»
Он уже чуть не смеётся. «Нет, — отвечает, — тебе понадобятся лишь терпение и любовь».
И вот торчу я с тех пор здесь без роздыху, как чучело суслика в кабинете зоологии, и сортирую вас, туристов загробных. Труд монотонный, без выходных и премий. И даже выругаться толком не дано — архангелам по чину не положено… А если бы не выпендривался, мог сейчас где-нибудь на бережку с удочкой сидеть. Или с девчонкой симпатичной под хвост пилиться. А то глядишь, повезло бы — и снова помер…
Я пока тут стоял, такого насмотрелся… Чего только люди друг с другом не творят, твари. Как он нас ещё терпит, ума не приложу. Другой давно бы всех грохнул: чисто из милосердия… Вот тля буду — сам бы кнопку какую нажал, чтоб армагеддец и звезда всему обезьяннику. А он всё ждёт, когда мы вырастем и образумимся…
Нет, иной раз и приличные люди сюда заглядывают. Идут дальше в свет. Жаль редко… А тебе вот свет не светит. Хочешь не хочешь, а на перерождение… Да не наказание это никакое. Вам жизни даются, чтобы вы поняли хоть что-то. Чтобы душонки ваши отмыть засланные…
…Так, стоп! Кто это у нас тут вне очереди вылез?! Ах, из реанимации… Ну что глазоньки-то выпучил, аки мышь раздавленная? Рано тебе ещё, возвращайся… Назад, сказал, звездуй! Там доктору ещё двоих таких же сейчас прикатят, а он с тобой подпрыгивает. А ведь докторишка живой, ему отдохнуть хочется. Хотя бы чаю с печенькой попить… Кыш, сказал!
На чём я остановился? А, да… Я тебя, конечно, не осуждаю. Тут никто никого не осуждает. Все такие всепонимающие, гля, что аж тошно… Ежу понятно, жена твоя — та ещё щучка и разговор с ней особый. Будет. Через двенадцать… да, двенадцать лет. Но тебя это совсем не извиняет. Не спорь!.. Вот как ты поступил, когда Катька у вас ночевать осталась? Сам скажи… Во-от, понимаешь всё-таки! Только я сказал бы — полный судак… А все остальные случаи припоминаешь, когда вёл себя как чудила? Подзабыл? На, смотри, чувствуй, наслаждайся… Чего притух? Осознал? То-то. Будет он мне тут права качать, ухосос малолетний. Захлопнул щебеталище — и марш на перерождение!
Счастья своего не понимаешь. Перевоплотишься и снова шанс получишь что-то в себе и в мире поправить. А мне здесь куковать до второго пришествия, да со всякими ланцепухами нянькаться… Всё, счастья тебе и добра. Вали.
Уфф… Бесконечная какая-то вечность сегодня… В травке бы хоть чуток поваляться. Но работа, падла, сама себя не сделает… Эх, ладно, поныл — и хватит. Нехорошо народ задерживать. Понеслася…
Следующий!
