– Третья колонка, – раздаётся над головой хрипловатый бас седовласого старичка. – Десять литров девяносто пятого.

Киваю, вымучивая из себя улыбку, и клацаю по клавишам компьютера, выбивая чек: за весь день строить из себя довольного жизнью человека уже порядком надоело. Хотя, в общем и целом, я на свою жизнь жаловаться не могла: я совмещала работу с учёбой, как делают большинство студентов, и делила жилплощадь с матерью, которая грезила о моём замужестве и внуках. Это был единственный камень преткновения в наших взаимоотношениях, но иногда наши споры доходили до полного абсурда, так что последние полгода я старательно откладывала часть своей зарплаты на съёмное жильё.

В отношениях с противоположным полом мне отчаянно не везло, так что моим неизменным спутником последние два года была Варвара – мой пекинес, которого мама же и подарила. Не то, чтобы никто мной не интересовался – претендентов-то как раз-таки было хоть отбавляй – просто все они «не те». Маму это страшно злило, а после развода с отцом она и вовсе чуть ли не на дыбы встала – никак пыталась за мой счёт самоутвердиться и прожить молодость ещё раз, не наделав при этом вагон и маленькую тележку ошибок.

– Эй, Королева бензоколонки! – широко улыбаясь, подходит к прилавку Малик – один из двух парней-заправщиков в нашем женском коллективе. – Только глянь, что сделала с твоим лицом кислая капуста!

Закатываю глаза к потолку, потому что я итак знаю, что выгляжу не айс, но мне сейчас совсем не до веселья: утром перед моим уходом в универ мы с матерью снова поцапались.

– Эй, оружейных дел мастер! – издеваюсь, копируя его тон – Малик сегодня весь день заправлял «пистолеты» в баки клиентов. – Шёл бы ты своей работой заниматься, босс сегодня рвёт и мечет и наверняка подглядывает за нами через камеры.

– И что мне до босса? – фыркает и складывает руки на груди. – Я итак трое суток без перерыва пахал – он мне должен!

– Может, пойдёшь и скажешь ему об этом? – ехидно улыбаюсь.

Хотя это будет последнее событие в жизни Малика.

– Какая же ты язва! – усмехается и наконец-то оставляет меня в покое.

Когда у меня взвинчены нервы, меня лучше не трогать какое-то время, потому что можно запросто выхватить люлей, и я даже не стану за это извиняться. Вообще-то я считаю себя оптимистичным человеком, но у меня не титановая нервная система.

Иногда могу взорваться, потому что по типу темперамента я – смесь сангвиника и холерика.

С Маликом мы подружились практически с первого дня моей работы на этой заправке; поначалу его интерес, конечно, был совсем не дружеским, но хук с правой и сломанный нос быстро объяснили ему, что наша симпатия не взаимна. Ещё примерно пару недель я провожала его убийственным взглядом, но корзинка «Сникерсов» и «Твиксов» в тандеме с искренними извинениями заставили меня сменить гнев на милость. С тех пор прошёл почти год, но мы до сих пор дружим, а я продолжаю наблюдать за его ухлёстываниями – только теперь со стороны. Впрочем, другие оказываются сговорчивее, чем я, и Малик каждую неделю появляется в поле моей видимости с девушкой – и она не обязательно каждый раз одна и та же.

Плейбой, не иначе.

Пересчитываю кассу, пока никого нет, и с довольной улыбкой прикусываю кончик языка: в мою смену за прилавком обычно денег всегда больше. Я не хвастаюсь – просто наблюдение. Если я за кассой – весь город нуждается в бензине именно нашей заправки; я на колонке (у нас их четыре, и на каждой стоит заправщик) – и большее количество клиентов заправляется у меня; я за камерами – и мне удаётся предотвратить очередное хищение шоколадных батончиков или порножурналов. Несколько девушек-коллег завистливо косились в мою сторону, постоянно шушукались за спиной и за глаза называли ведьмой, игнорируя моё прозвище, придуманное Маликом.

– Да, Софи, – как-то раз обронила Юлька – одна из тех самых гадюк. – Королева бензоколонки – это явно твой потолок.

Терпеть не могу, когда меня называют этой сокращённой версией имени, и коллега об этом прекрасно знает.

– Ой, ты, кажется, что-то обронила, – хмурюсь, заглядывая ей под ноги.

– Что? – внимательно озирается по сторонам в поисках «пропажи».

– Мозги, Селезнёва, – снисходительно фыркаю и зарабатываю в ответ злобную гримасу. – Но вряд ли ты сможешь их вернуть, потому что пустоголовая амёба – это явно твой потолок.

С этой самой моей фразы и пошла открытая неприязнь с её стороны, но это чувство было на двести процентов взаимным; иногда, когда моё расположение духа было особенно позитивным – чуть больше, чем обычно – я слала ей воздушные поцелуйчики, которые её бесили, и веселилась от души. Но со всеми остальными я вела себя более чем уважительно, потому что с недавнего времени поменяла девиз своей жизни: раньше я вела себя с людьми так, как хотела бы, чтобы и они вели себя со мной, а теперь – так, как они того заслуживают.

Нельзя расстилаться ковриком перед свиньями – всё равно не оценят.

– Романова, будь другом, подмени меня на колонке! – складывая ладоши в умоляющем жесте, подбегает ко мне Лина – не скажу, что мы подруги, но отношения у нас находятся на уровне оценки Гарри Поттера за зельеварение – выше ожидаемого. – Мне срочно приспичило, а босс нас всех укокошит, если колонка пустовать будет!

Поджимаю губы и оглядываюсь.

– А кого-то ещё попросить не можешь? У меня же касса без присмотра останется!

– Ну, поставь за неё Селезнёву – она всё равно дурью мается, а так хоть пользу принесёт, – хмурится Лина, переминаясь с ноги на ногу.

Тяжко вздыхаю и киваю, и коллега несётся в сторону туалетов, чуть не сшибив при этом стойку со скидочными плитками шоколада. Перспектива общения с Амёбой меня, конечно, не радовала, но уж лучше получить порцию яда, чем потом ковыряться в дерьме.

Селезнёва тоже, мягко говоря, не рада моему визиту в подсобку, где она кропотливо и тщательно обновляла маникюр; любого другого за такое давным-давно вытолкали бы с работы взашей, но все мы знали, что Юлия Вячеславовна спит с нашим боссом, поэтому ей многое сходило с рук, и она умело этим пользовалась. Я давно научилась закрывать на всё это глаза, но иногда всё равно бесило.

– Доброго времени суток, Инфузория Вячеславовна, – киваю с самым невозмутимым видом. Селезнёва на своё прозвище так мило куксится, что я решаю «порадовать» её ещё разок. – Не хотите ли покинуть царство Простейших и встать на ступеньку повыше, принеся пользу нашему заправочному сообществу?

– Шла бы ты отсюда, Романова! Не видишь – без тебя хлопот хватает!

Ну, когти-то явно себя сами не покрасят, это точно...

– Надо на кассе постоять, я на колонке побуду, пока Лина не вернётся – и это не просьба! – Вижу, что она собирается спорить, но не даю ей вставить свои пять копеек. – Скажешь «нет» или задашь направление, которое мне не понравится – и я проинформирую босса, куда вечно деваются деньги из кассы в твою смену.

Юлька как-то резко передумывает спорить, но для виду всё равно ворчит, что «без неё уже вообще ничего сделать не могут» – ага, конечно... – и всё-таки топает в сторону кассы; а я тем временем несусь конём к выходу, поправляя при этом съехавшие лямки джинсового комбинезона. Колонка Лины всегда третья, а моя – всегда вторая, и если мы одновременно попадаем на них, то обычно делаем ставки, кто наберёт больше клиентов. Малик каждый раз недоумевает, как можно делать ставку против моего везения, но Лина упрямится – и каждый раз проигрывает. Однажды мы поменялись местами, потому что, по её мнению, всё дело было в «счастливой» колонке, а не в моей личной удаче – и Лине снова не повезло.

Но её упорство меня восхищает.

В конце концов, вода каждый день тоже безуспешно пытается сдвинуть камень, но через годы стачивает его до основания.

К колонке подбегаю очень вовремя – напротив неё как раз тормозит новенький «BMW»; красавец-кабриолет весело поблёскивает на солнце серебристо-серым покрытием и литыми дисками. Но вовсе не он заставляет женскую «три четверти» работников, стоящих на колонках, возбуждённо перешёптываться и прихорашиваться: смахнув с носа солнечные очки, стоимость которых наверняка укладывалась в мою месячную зарплату, и нажав кнопку открытия люка бензобака, из салона плавно выходит брюнет в тёмно-серых брюках, голубой рубашке с закатанными до локтей рукавами и начищенных до блеска чёрных туфлях. На запястье левой руки красуются золотые часы – наверняка «Rolex» – а в правой зажат бумажник из натуральной кожи.

Я уже полгода облизываюсь на сумку Майкла Корса, так что могу отличить натуральную кожу от кожзама.

Ну и плюс вряд ли бизнесмен вышел бы в люди с авоськой при таких-то деньжищах.

Запустив пятерню в копну густых волос, брюнет чуть взъерошил их, поддерживая свой идеальный беспорядок, и бросил на меня скучающий взгляд.

– Девяносто пятый бензин, – роняет чуть хрипловатым баритоном, и я отчего-то краснею, как школьница на экзамене.

– Третья колонка, – пищу не своим голосом от слова совсем.

И пока этот самоуверенный самец – по-другому никак не назвать – идёт платить за бензин, доводя моих коллег до полуобморочного состояния, я мысленно даю себе затрещину: чего, спрашивается, краснеть вздумала перед этим напыщенным индюком?! Привычными движениями провожу уже вызубренные наизусть манипуляции: крышку долой, пистолет в бак – всё за считанные секунды. Скрещиваю руки на груди, всё ещё злясь на саму себя, и кошусь в сторону входа на заправку, чтобы не пропустить появления брюнета – не хочу снова с ним сталкиваться. Слышу характерный гул – топливо пошло в бак – и мысленно молюсь о том, чтобы автомобиль успел заправиться до того, как этот гусь вернётся. Вспоминаю, кого поставила на кассу, и усмехаюсь: Селезнёва, небось, свою грудь на прилавок вывалит, лишь бы его подольше задержать и заполучить номер телефона.

Ну, на сей раз это к лучшему.

Нервно считаю секунды – у него что, бак без дна?! – и к своему вящему неудовольствию замечаю брюнетистую шевелюру, выходящую на свет Божий.

– Прямо явление Христа народу, – ворчу себе под нос.

– Ты чего такая колючая опять? – слышу голос Малика за спиной.

– Отвянь, Курбанов, – раздражённо роняю. – Не видишь – клиент проблемный.

Пистолет щёлкает, оповещая о том, что бак почти полный, как раз в тот момент, когда брюнет останавливается в шаге от меня и смотрит исподлобья так, что я теряюсь под его взглядом; доливаю последние граммы бензина и быстро вытаскиваю пистолет из бака, чтобы поскорее избавиться от неприятного общества, но забываю о том, что мужчина стоит слишком близко, и любимая еда всех железных коней расползается грязной кляксой на его раздражающе чистой рубашке.

– Вот же блин, – прикусываю губы и вопросительно смотрю на незнакомца, который немедленно звереет. – Простите, не хотела.

– Не персонал – чёрт знает что, – отвечает в гневе, а я хмурюсь.

Что тут страшного? Наверняка у него в шкафу куча таких одинаково скучных рубашек, не обеднеет.

– Эй, я ведь извинилась! – возмущаюсь.

– Да, мне страшно полегчало, – рычит и заводит машину.

В последний момент успеваю захлопнуть идиоту люк бензобака, и кабриолет срывается с места в карьер.

– Не за что! – кричу вдогонку, не особо надеясь, что меня услышат.

И чего, спрашивается, завёлся из-за такого маленького пятнышка?..

– Да ты же на него почти цистерну вылила! – ржёт за спиной Малик, пока девочки-коллеги снисходительно улыбаются.

Дескать, чего ещё ждать от тебя, убогой?

– Заткнись, оруженосец, – фыркаю в ответ и возвращаю пистолет на место.

Оглядываюсь и замечаю надменный взгляд Ларисы – закадычной подружайки Селезнёвой – и подавляю тяжёлый вздох: теперь у Юльки будет ещё один повод лишний раз меня зацепить.

Но я буду не я, если стану обращать на это внимание.

Едва перешёптывания утихают, в дверях заправки появляется Лина, которая на ходу поправляет причёску.

– Я что-то пропустила? – с любопытством оглядывается, подмечая всеобщее возбуждение.

– Сонька чуть клиента не утопила, – угарает Курбанов.

– Может, с тобой сделать то же самое? – хмурюсь на его шутку, и парень в примирительном жесте поднимает руки.

Смываюсь обратно в здание, чтобы не ловить на себе саркастичные взгляды коллег-гадючек, и застаю Селезнёву, активно набивающую лифчик купюрами.

– Что, силикона не хватило? – фыркаю, и Юлька вздрагивает от неожиданности.

– Не твоё дело, – огрызается, продолжая своё занятие.

– Моё, если деньги пропадают в мою смену. Верни всё на место, если не хочешь, чтобы я этим кое с кем поделилась.

Юлька зло сопит, но делает так, как я сказала, и выходит из-за прилавка.

– Я-то хоть чем-то мужиков цепляю, – ядовито улыбается. – А тебе даже слепой калека не светит.

– Что ж ты тогда того брюнета не соблазнила? – копирую её тон. – Не привлекли его твои искусственные прелести? В тебе столько силикона, что ты скоро резиновой бабой станешь.

– Но я буду бабой, а ты так и останешься девственницей, способной разве что опозориться перед мужиком.

Вот ведь, Крыска-Лариска уже донесла.

– Желчью захлебнёшься, солнышко, – роняю с улыбкой, приводя Селезнёву в бешенство, и возвращаюсь к работе.

Подобными остротами меня уже давно не уколоть; к тому же, Юлька явно пользуется шаблонными фразами, коих я за свою жизнь наслушалась с лихвой, так что вряд ли мне удастся услышать что-то новенькое.

Остаток рабочего дня проходит без приключений, что не может не радовать; даже Малик нашёл в себе силы захлопнуть варежку и держать её в таком состоянии до самого конца моей смены – хороший мальчик. В который раз пересчитываю кассу, хмурясь, потому что не досчитываюсь пары соток – Селезнёва-таки утрамбовала их в своём сейфе четвёртого размера. Даю себе обещание завтра первым же делом посетить кабинет начальника – пыталась ведь по-хорошему, но до неё, видимо, не доходит – и морально готовлюсь к встрече с мамой, которая снова начнёт ворчать о том, что «часики-то тикают»...

И когда у этих её часов уже батарейка навернётся?

Дом – это место, в котором чувствуешь себя спокойно и уютно, так? Вот не факт. С самого детства меня готовили к тому, что главная задача женщины – это рождение ребёнка; «если ты не родила – значит, не состоялась как женщина» – так, кажется, говорила мама. А после их развода с отцом всё стало ещё хуже – настолько, что я была обязана чуть ли от первого встречного забеременеть.

«Плевать, кто отец – главное, чтобы был ребёнок!» – её любимая фраза.

А то, что мне всего двадцать два, и я студентка университета, не имеющая и ломаного гроша за душой – ничего? Эгоистично рожать ребёнка потому, что ХОЧЕТСЯ, и глупо – если так НАДО. Кто вообще заводит детей, не добившись в этой жизни ничего?! Что я смогу ему дать, кроме съёмной квартиры – и то если повезёт... – долгов и вечного комплекса ненужного ребёнка, потому что буду вынуждена сутками пропадать на работе?

Так что в вопросе производства потомства я оставалась непреклонной, из-за чего мы с мамой частенько ссорились, поэтому переезд на съёмную квартиру стал для меня голубой мечтой. Я ходила в старых вещах и могла отказать себе в покупке вкусняшек, но оно определённо того стоит.

Проворачиваю ключ во входной двери и с улыбкой слышу, как по ту сторону раздаётся лай моего пекинеса. Едва успеваю распахнуть дверь, как Варюха бросается ко мне, весело повиливая хвостиком.

– Привет, моя красавица! – подхватываю её на руки. – Кто у нас хорошая девочка?

Захожу на кухню и снимаю с холодильника пакетик специальных косточек для собак – моя Варя просто обожает это лакомство.

– Софушка! – заглядывает в кухню родительница, и её светящееся от радости лицо меня немало удивляет. – Как прошёл твой день?

– Как обычно, – бурчу, щёлкая электрический чайник: если мама такая довольная, значит, снова нашла для меня «подходящую партию». – Что с твоим лицом?

– А что с ним? – спрашивает, чуть хмурясь.

– Слишком довольное.

– Не дерзи, – как пятилетней девочке, машет пальцем и снова улыбается. – Я нашла для тебя подходящую партию!

Ну вот, я же говорила...

– Мне казалось, мы это уже обсуждали, – устало роняю и на всякий случай отворачиваюсь, чтобы не сорваться.

– Ты не понимаешь! Костенька не похож на всех остальных!

– Аутист, что ли?

– Сплюнь, дура! – заводится с пол-оборота мать. – С ней серьёзно разговариваешь, а она чушь мелет!

– Так может перестанешь со мной разговаривать о потенциальных женихах? Жизнь сразу станет проще.

– Следи-ка за тоном, дорогая, – сердится. – Я столько лет терпела твои детские выходки – можешь ты хоть раз пойти матери навстречу?!

– А ты можешь? – тоже завожусь. – Почему я должна воплощать в жизнь ТВОИ мечты??? А как же я? О моих мечтах ты подумала? Чего я хочу – спросила? Или что, своя жизнь не удалась – хочешь теперь за мой счёт самоутвердиться?!

– Как ты смеешь так со мной разговаривать?! – повышает голос. – Я столько сил в тебя вложила – пора бы тебе научиться быть благодарной!

– Я должна выйти за того, кого выбрала ты, только потому, что ты меня вырастила? – разеваю рот. – Тебе не кажется, что ты чуток перегибаешь палку? Мне двадцать один – я уже давно сама решаю, что делать, где работать и за кого замуж выходить! Это МОЯ жизнь, мама!

И прежде чем она успевает сказать ещё хоть что-то, я сбегаю в свою комнату и запираюсь на замок. Мать не приходит ко мне ни за тем, чтобы извиниться, ни за тем, чтобы продолжить гнуть свою линию; её нет ни через десять минут, ни через час, так что я успеваю отдышаться, достаю из-под кровати небольшую обувную коробку, в которой храню деньги и документы, и принимаюсь пересчитывать свои запасы. Сумма оказывается довольно приличной – мне хватило бы заплатить за целых три месяца проживания вперёд и спокойно копить деньги дальше, но вряд ли квартира будет близко к работе.

Ну, или это будет комфортабельная однушка прямо в центре города – правда, всего на месяц.

Утром выскальзываю из квартиры до того, как мама успевает проснуться, и радуюсь тому, что пропустила её лекцию, которую она наверняка придумала за вечер; по пути в универ покупаю хот-дог и стаканчик горячего кофе со сливками и закидываю всё это в себя на ходу – как обычно, ничего не успеваю.

– Опять гасишься фаст-фудом? – ворчит догнавшая меня Элька – борец за права братьев наших меньших, сторонник правильного питания и закоренелый веган. – Ты в курсе, что всем этим ты угробишь свой желудок?

– Дай-ка подумать: конечно, в курсе, – хмыкаю в ответ. – Ты же не забываешь напоминать мне об этом каждый Божий день, но знаешь, что – мне наплевать.

Эта наша перепалка – своеобразный каждодневный ритуал.

В универе у меня есть куча хороших знакомых, но друзей всего двое: Эля Шестопалова и Дорофей – или попросту Дорик – Костинский; мы были, что называется «не разлей вода», хотя совершенно не похожи друг на друга ни характером, ни темпераментом, ни взглядами на жизнь. У Эли, несмотря на её «правильность», начисто отсутствовало чувство стиля – она запросто могла заявиться в универ в пачке и куртке из кожзама – защитница природы же; могла запросто заткнуть за пояс любого мажористого умника, коих в нашем универе было пруд пруди, при этом особо не стараясь; правда, с ней лучше не спорить – темперамент холерика тут же давал о себе знать.

Дорик – обычный ботан-заучка, которых в универе тоже немало; он полностью подтверждал амплуа ботаника очками с толстыми линзами – у парня почти минус восемь – кучей учебников, с которыми он носился каждую перемену, и внешний вид парня из прошлого века – ну, или будто «донашивал вещи молодости его дедушки», как сказала однажды Эля. Он постоянно оставался в стороне, если у нас с Элькой случались словесные баталии, и иногда невпопад ронял фразы из курсов физики, истории или географии. А вот на критику не реагировал никак – флегматик внутри него вообще не отличал критику от обычного разговора, и вывести парня из себя было крайне сложно. Ну и в целом Дорофей – очень симпатичный парень, и если снять эти жуткие очки и утратившие свою «свежесть» вещи, девчонки по нему с ума сходили бы.

Что касается меня, тут всё проще: вечно неунывающая батарейка энерджайзер, если не попадаться мне под ноги; ничто не способно сбить мой оптимистичный настрой – разве что скандалы с мамой после тяжёлого рабочего дня или шпильки в адрес моего внешнего вида. За все четыре года учёбы я наслушалась о том, что выгляжу как пацанка в бесконечных джинсах, футболках и кедах, из которых состоял мой гардероб, и хвостом, который был моей единственной причёской – иногда я могла распустить волосы, но это случалось редко. По темпераменту я тот ещё сангвиник, и всех моих недоброжелателей это безмерно бесило, а их у меня было немало; не потому, что я склочная или отвратительный человек – а потому, что не боюсь говорить людям правду в лицо. Но если девушка, считающая себя первой фотомоделью из журнала «Playboy», на самом деле выглядит как ведьма с тонной штукатурки на лице – да ещё и ведёт себя при этом так, будто делает всем одолжение – кто, как не я, раскроет ей глаза на действительность, верно?

Единственное, что никак не укладывалось в головах моих знакомых – как мы трое вообще стали общаться. И это вполне логично, учитывая все слагаемые, но вся правда была в том, что нам комфортно вместе; мы никогда никого не осуждаем, не считаем себя особенными и не завидуем – мне кажется, этого достаточно для того, чтобы наслаждаться обществом друг друга. Хотя Элька периодически кривилась в присутствии Дорика, называя его «убогим», но это не заставляло меня отказываться от дружбы с ним: мне парень нравился.

– Знаешь, каждый раз, как ты ешь эту дрянь, мне становится дурно, – притворно ворчит подруга.

Слева от меня из ниоткуда материализуется Дорофей, и мы с ним отбиваем друг другу кулачок – тоже ритуал.

– Я же молчу, когда ты напихиваешься своим шпинатом или – прости, Господи – рукколой, – фыркаю. – Кстати, у нас во дворе кто-то сгрыз половину газона на площадке – не твоих рук дело?

Дорик задорно смеётся – по-моему, впервые в жизни, – пока Элька шутливо впечатывает наманикюренный кулак в моё плечо, и мы плетёмся дальше.

Первой парой у нас антикризисное управление, которую ведёт весьма специфичный преподаватель; нет, он не самодур – точнее, не самодура – и не ставит дурацких условий для сдачи предмета в сессию. Как бы так сформулировать... В общем, просто представьте, что мисс Мира однажды сняла свою корону и сказала: «А пойду-ка я в универ преподавателем!». На парах Натальи Эдуардовны Ковалевской всегда была стопроцентная посещаемость – ещё бы, она ведь щеголяет в таких нарядах, в которых лично мне было бы стыдно даже в зеркале показаться. Платья хоть и были до колен, зато с таким вырезом, что даже её коллеги-мужчины, которым «далеко не шешнадцать», в присутствии Ковалевской чистили пёрышки.

Я за глаза называла её Колокольней: и так не маленькая девочка, а уж если каблуки напялит – к ней вообще без стремянки подойти нельзя.

С моими-то ста шестьюдесятью пятью сантиметрами против её ста семидесяти девяти – и это без десяти сантиметровой шпильки.

Все первые ряды в ярусной аудитории заняты парнями – чтоб был лучший ракурс для обозрения «арбузной бахчи» Натальи Эдуардовны; мы с Элькой переглядываемся и прыскаем со смеху: сегодня снова все в слюнях утопнем. Хоть бы тазики с собой таскали, что ли. Наша тройка взбирается на галёрку и занимается кто чем: Эля влезает в Инстаграм, чтобы проверить, сколько человек сегодня оценили её салат из брокколи, сельдерея и помидор-черри – даже произносить противно, не то, что есть; Дорик обложился книгами по антикризисному управлению и заодно шерстил чей-то труд по радиоэлектронике – Костинский у нас мультизадачный парень; ну а я для разнообразия решила послушать лекцию о санации предприятий – прошло уже четыре месяца, как мы изучаем эту дисциплину, а я так толком и не поняла её сути.

Вид первых рядов напрочь отбивал всю охоту даже смотреть в сторону преподавателя.

Сегодня Наталья Эдуардовна была в особенно хорошем расположении духа – настолько, что даже уделила внимание нашей галёрке; назвав фамилию Дорика, который устремляет на неё безразличный взгляд – наверно, единственный из всех парней равнодушен к её внешним данным, – она задаёт вопрос по своему предмету. Спроси она об этом меня, я бы просто похлопала глазами, потому что для меня её вопрос – просто набор слов на суахили. Но Дорика это ничуть не смущает; он без заминки выдаёт ей правильный ответ, словно справочное бюро – нужную информацию, на что Ковалевская удовлетворённо кивает и рассыпается похвалами. Костинский остаётся совершенно равнодушен к её словам и возвращается к своей книге, как ни в чём не бывало.

Порой его безразличное отношение меня до чёртиков пугает.

А порой... Кому надо продать душу, чтобы относиться ко всему так же спокойно?

После пар, когда мы втроём счастливые тащимся по домам – ну, то есть, Элька и Дорик домой, а взрослым надо на работу, – замечаю у ворот знакомый серебристый кабриолет; чуть присев на капот, осматривался по сторонам тот самый брюнет, которого я вчера самую малость изгваздала бензином.

Резко торможу и хватаю Эльку за руку.

– Кто это? – шепчу ей на ухо, будто парень может меня услышать.

– Ты, мать, с луны свалилась или где? – прицокивает языком подруга. – Да это ж Филипп Воронов, сын влиятельного нефтяного магната. Он и сам владеет сетью очень дорогих мебельных магазинов, хотя всего на два года старше нас с тобой.

– Вот же ж... – чуть прикусываю ноготь большого пальца.

Нет, я, конечно, догадывалась, что он важная шишка, но чтоб настолько... Как это ещё меня не уволили с волчьим билетом за то, что я испортила его наверняка дорогущую рубашку? Так ведь богатеи обычно решают свои проблемы – избавляются от всех, кто им не угоден? За этим он приехал сюда? Чтобы публично обвинить меня и сказать, что я уволена? Вот уж дудки!

Мысленно закатываю рукава и сама направляюсь в его сторону – нужно сразу расставить все точки над «i», чтоб потом не было никаких неожиданностей.

– Ты что удумала, малахольная?! – пищит за моей спиной Элька. – Стой!

Но я не сбавляю шаг ни на секунду и останавливаюсь только перед лицом «противника»; Воронов окидывает меня безразличным взглядом, явно считая, что серая мышь не достойна его внимания, и отворачивается. Но это нисколько не заглушает мой пыл и желание спустить красавчика с небес на землю.

– Послушайте, мистер, – складываю руки на груди и наконец-то привлекаю его внимание. – Если вы думаете, что я позволю распоряжаться моей жизнью, то вы глубоко заблуждаетесь. Я ведь не специально это сделала и к тому же извинилась за свой поступок – чего ещё вы от меня хотите?

Пару секунд он внимательно изучает моё лицо, а после его собственное немного светлеет – он только понял, о чём я говорю? Да до него, как до утки – на пятидесятые сутки...

– Привет, Фил! – слышу за спиной голос Натальи Эдуардовны; вот она обходит меня, чтобы стать рядом с Вороновым, и я вижу на её лице довольную улыбку. – Я освободилась, так что можем ехать!

Мой рот приоткрывается, когда до меня доходит вся соль ситуации: он не по мою душу приехал, а всего лишь закадрил моего препода.

Вот же идиотка!

– То есть, вы не... – начинаю и тут же тушуюсь под его взглядом.

– В следующий раз думай, прежде чем открывать свой маленький симпатичный ротик, – с высокомерной ухмылкой роняет. – А то, не ровен час, сбудутся все твои самые худшие опасения.

Он чуть отталкивает меня в сторону, чтобы помочь Ковалевской сесть в машину и сам садится за руль; в каждом его движении такая хищная грация, что я испытываю одновременно и восхищение, и страх. Ещё секунда, и машина срывается с места, унося с собой мой позор.

Но не весь.

– Это что сейчас было?! – шипит на ухо подошедшая подруга. – Совсем сбрендила?! Таким тоном с Вороновым разговаривают только раз – потом не могут говорить вовсе! А ты ещё и накинулась на него с упрёками при всём честном народе! Где твой хвалёный ум и выдержка?

Провожу ладонью по лицу и озираюсь по сторонам: в курсе только что произошедшего были не все студенты, но кое-какие отголоски до отдельных индивидуумов долетели, и теперь некоторые девушки снисходительно ухмылялись, а парни откровенно ржали. Пожимаю на это плечами – не впервой – и снова поворачиваюсь к подруге.

– Он вчера был на нашей заправке, ну и я случайно пролила пару капель бензина на его рубашку, – делюсь событиями. – А перед этим он побывал в обществе Селезнёвой, у которой в голове правит бал перекати-поле – подозреваю, что она не хило ему мозг вынесла. В общем, я под горячую руку попала.

– Ну а сегодня ты на него зачем накинулась? – продолжает недоумевать.

– Решила, что он приехал расквитаться.

– М-да, я думала, у тебя соображалка получше работает, – качает головой. – Стал бы он сюда ради какой-то Романовой приезжать! Да у него таких, как ты, вагон и маленькая тележка! Скорее всего, он уже даже забыл о тебе, пока ты сама снова не напомнила ему...

С губ срывается обречённый вздох: и в кого я бываю такой дурой?..

Под неодобрительным взглядом Эльки машу друзьям рукой и спасаюсь бегством на автобусную остановку; машины в нашей семье отродясь не было, а о том, чтобы родители подарили мне её на день рождения, даже речи не шло – мы не Рокфеллеры, чтобы деньгами направо и налево разбрасываться. В транспортном средстве, напичканном людьми, стоял удушливый запах пота – а ведь это ещё только середина мая – вперемешку со слащавым запахом духов. На каждой остановке в меру упитанная мадам с завидной регулярностью топталась по моим кедам, совершенно не реагируя на мои замечания, так что, когда пришло моё время, из автобуса я вышла с ластами вместо конечностей.

Сегодня я стою на камерах – самая спокойная работа, если Селезнёва и её шайка-лейка не болтаются под ногами; Малик второй день подряд работает на колонке, и приветственно машет мне рукой, а Лина заведует кассой. Прохожу мимо, в сторону раздевалки, и киваю ей, а она делает предостерегающие жесты – это значит, что Юлька сейчас тоже там.

Интересно, что она там забыла? Её смена началась четыре часа назад.

Вхожу в помещение как раз в тот момент, когда Селезнёва натягивает комбез с логотипом заправки – прямо поверх лифчика – и делает селфи через зеркало.

– Обязательно выложи это в Инстаграм – хотя вряд ли ты мир чем-то удивишь, – пугаю её. – Знаешь, раньше, когда по земле ещё ходили динозавры, только члены семьи знали, что ты бестолочь, но теперь у тебя есть уникальная возможность сделать эту новость достоянием общественности. Давай, жми на кнопочку – подтверди свой статус, люди же ждут!

Вообще-то, Юлька всего на два года старше меня, но я всегда использую это против неё; она дико бесится, когда я упоминаю её возраст, и пропитанный силиконом мозг девушки выдаёт интересные вещи в ответ.

– Тебя не спросила, – зло фыркает. – У меня-то хоть есть что показать.

– Спорю, что если выкачать из тебя весь силикон, то ты станешь одной большой Марианской впадиной, – усмехаюсь и топаю к своему шкафчику в противоположную часть помещения.

Пока мозг Селезнёвой устанавливает связь с сервером – безуспешно, скорее всего, – я успеваю быстренько переодеться и выскользнуть обратно в зал; на немой вопрос в глазах Лины вскидываю два больший пальца, и девушка подмигивает мне.

Мониторы, на которые выводятся картинки со всех камер, располагаются в противоположном от кассы конце зала; камеры висят у нас и снаружи, так что я наблюдаю, как Малик заправляет чей-то чёрный «Ленд Крузер» и по жестам догадываюсь, что он подкалывает стоящую на соседней колонке Лариску, на что та брезгливо отворачивается. Вижу, как Лина пробивает чек расфуфыренной мымре – видимо, владелице того самого «Крузака» – и закатывает глаза на её безразличный взмах рукой в сторону сдачи. Видимо, почувствовав мой взгляд на себе, девушка поднимает голову и машет рукой в камеру.

В заднем кармане вибрирует телефон; вытаскиваю гаджет – на экране отображается неизвестный номер. У меня жёсткое правило на этот счёт, так что я просто блокирую экран и все дальнейшие входящие с этого номера просто игнорю: надоело каждый раз слышать от разных банков, что мне одобрили кредит.

Мне потом за него чем, листьями от сирени расплачиваться?

А вот на входящий от мамы реагирую: не отвечу – будет хуже.

– Привет, мам, – привычно здороваюсь.

– Здравствуйте, Софья, – слышу незнакомый мужской голос и начинаю паниковать.

В голове за секунду проносится куча предположений – одно другого хуже: у мамы украли телефон; её сбила машина, и мне нужно искать ей сиделку; ей стало плохо, и теперь срочно требуется пересадка – у неё давно проблемы с сердцем.

Самую страшную догадку пытаюсь в голову не пускать.

– Кто это? – интересуюсь.

– Ах, да, вы меня ещё не знаете, – извиняется. – Меня зовут Константин.

Страх тут же уходит, зато меня с головой затапливает раздражение: могла бы и сама догадаться, кто так настойчиво названивал.

– Я сейчас на работе, Константин, и у меня совершенно нет времени на разговоры, – раздражённо бросаю и скидываю вызов.

А мама-то в этот раз упрямее, чем когда-либо...

От греха подальше выключаю телефон совсем – с ними у нас довольно строго, может даже до выговора и увольнения дойти. Раньше мы перед началом рабочего дня сдавали их в сейф на хранение и забирали в конце смены; сейчас просто оставляем в раздевалке – не знаю, зачем я взяла его с собой.

Наверно, чисто автоматически.

– Слушай, Романова, – появляется из ниоткуда Лариска. – Там приехал клиент на «Джипе» – может, сходишь и его обольёшь бензином?

Перебиравшая неподалёку стойку с печеньем Света противно захихикала, а Лариска, чувствуя поддержку соплеменницы, самодовольно заулыбалась.

– Я, наверно, лучше к боссу схожу – поставлю в известность о том, что ты свою колонку без присмотра оставила, – выдаю с ангельской улыбочкой.

Самодовольство моментально слетает с её лица; вместо этого она задирает нос и топает в сторону туалетов.

– Когда-нибудь я тебе всё это припомню, – шипит сквозь зубы.

Остаток рабочего дня проходит спокойно – даже скучно, я бы сказала; Малик сегодня явно не настроен на общение даже в свой законный перерыв, так что я просто уплетаю шоколадный батончик в компании Лины. А когда до конца моей смены остаётся не больше часа, меня на «ковёр» вызывает директор.

Вздыхаю и плетусь наверх – никак Лариска выполнила угрозу.

Поднимаюсь на второй этаж и нерешительно застываю перед дверью начальника; уже собираюсь постучать, как дверь распахивается, и из кабинета выходит довольная... Селезнёва. Мои брови удивлённо взлетают вверх, в то время как она самодовольно улыбается и топает мимо, гордо задрав голову к потолку.

– Знаешь, у нас очень маленькие дверные проёмы, – роняю ей вслед. – Твоё самомнение через них не пролезет, сделай лицо попроще.

Юлька недобро зыркает и скрывается на лестничной клетке; вздыхаю и вхожу к боссу.

– Звали, Пётр Никифорович?

Наш начальник всегда производил впечатление мудрого человека; даже когда я пришла обивать порог его заправки полгода назад в надежде получить хоть какую-то должность, он не посмотрел на то, что у меня совершенно нет опыта работы, зато есть усердие, трудолюбие и ответственность – а эти качества он в сотрудниках ценит больше всего. Ему было далеко за сорок, ни разу не симпатичен, почти облысел и обрюзг; обычно зажиточные директора ведут себя высокомерно или вызывающе с подчинёнными, но он никогда таким не был. И, к слову сказать, в его присутствии я никогда не чувствовала себя мерзко и не боялась оставаться с ним один на один.

Его единственная ошибка – это связь с Инфузорией.

– Садись, Романова, – кивает на стул напротив своего стола. – Чай? Кофе?

– Лучше сразу скажите, в чём меня обвиняют, – перехожу к делу.

Босс хмыкает и кивает.

– Юля сказала, что ты мешаешь ей работать – оскорбляешь, придираешься без причины, заставляешь делать работу за себя.

– Она забыла добавить, что на ночь я заковываю её в кандалы в холодном сыром подвале... – возмущаюсь, складывая руки на груди.

– Я не думаю, что ты на такое способна, – снова кивает, и я замолкаю: если не думает – зачем вызвал? – У меня сформировано собственное мнение о каждом сотруднике, но всё же хочу послушать твою версию.

– Вчера Лина попросила подменить её, пока она отлучалась в уборную, – охотно делюсь. – И я попросила Селезнёву постоять вместо меня за прилавком – она ведь всё равно красила ногти в кладовке. А когда я вернулась, обнаружила, что она таскает деньги из кассы, – вскакиваю на ноги, потому что я никогда не была доносчицей, предпочитая свои проблемы решать самостоятельно, но если Юлька играет вне правил – я принимаю вызов. – Если бы она делала это в свою смену, я б и слова не сказала – в конце концов, ей за это отвечать. Но я не хочу зарабатывать себе репутацию нечестного сотрудника, который втихомолку ворует деньги! Я дорожу своим местом.

– Успокойся, Софья, – добродушно усмехается. – Никто тебя увольнять не собирается. На самом деле, я каждый вечер просматриваю записи камер наблюдения – как говориться, «доверяй, но проверяй».

– Тогда зачем я тут распинаюсь? – теряю терпение, но тут же прикусываю язык. – Простите.

– Похоже, тебе не помешало бы отдохнуть, – чуть хмурится. – Может, оформим тебе отпуск?

Приоткрываю рот от удивления, потому что в его предложение явно напрашивалось дополнительное слово «бессрочный».

– Вы же говорили, что не собираетесь увольнять! Да и не могу я в отпуск, мне деньги нужны!

Несколько бесконечно долгих секунд он всматривается в моё лицо, а после поднимается и грузно топает к столу с конфетами, где наливает себе свежий кофе.

– Тогда, может, повысим тебя в должности? – с хитрой ухмылкой спрашивает. – Скажем, станешь старшей заправщицей: будешь делать то же, что и всегда, только к этому ещё присоединятся некоторые дополнительные обязанности – следить за тем, чтобы не пустовали колонки, и каждый был чем-то занят. Если люди, работающие на моём объекте, умудряются красить ногти и сплетничать за спиной – значит, у них слишком много свободного времени. Мне нравится, как ты работаешь – мало кто из работников с такой ответственностью относится к своим обязанностям; все считают, что работа на заправке – это не серьёзно, и можно слоняться без дела, но под моим началом такое не сработает.

– Пов-вышение? – мямлю от удивления.

Я на такое даже не рассчитывала, когда шла сюда.

– Верно. Сколько ты сейчас получаешь? Тысяч двадцать в месяц? – Он прикидывает в уме. – Повысим тебе до тридцати – что скажешь?

Снова вскакиваю на ноги и начинаю нарезать круги, спрятав руки в задних карманах комбинезона – с такими переменами в бюджете я смогу съехать от матери хоть завтра.

– Простите, конечно, мне очень приятно, но разве это не выглядит так, будто вы меня подкупаете?

– А мне нужно это делать? – приподнимает бровь, и я хмурюсь. – Ты единственный человек на моей заправке, который хочет работать и может делать это со всей ответственностью. Или ты хочешь, чтобы я повысил кого-то вроде Селезнёвой?

От ужаса волосы на затылке становятся дыбом.

– Нет, конечно!

– Отлично, значит, договорились, – довольно улыбается и плюхается в своё кресло. – К новым обязанностям приступаешь немедленно – я дам знать бухгалтерии и отделу кадров.

– Я могу идти? – не своим голосом роняю.

– Идите, Романова, работайте.

Словно в тумане выхожу из кабинета, прикрыв дверь, и на ватных ногах спускаюсь обратно в зал; побочно подмечаю ехидные выражения на лицах у Юльки и Крыски-Лариски, но переваривать иду к Лине на кассу.

– Ну?! – тут же накидывается девушка с расспросами. – Что он от тебя хотел?! Тебя увольняют? Я так и знала! Не даром Селезнёва такая довольная спустилась от босса – никак наплела ему с три короба, чтоб тебя подставить...

– Что, Романова? – тут же подходят две «подружки». – А ведь я говорила, что тебе всё это аукнется!

– Да-да, Софи, – подхватывает Амёба. – Недолго твоя музыка играла.

Поворачиваюсь к Селезнёвой – её пассаж как-то активно вернул меня в прежнее состояние.

– Скажи мне, Юль, ты размножаешься почкованием? – наигранно задумываюсь. – Ты пришла сюда работать одновременно со мной, а через две недели появилась Лариска – никак от тебя отпочковалась. Вы же два сапога пара – даже желчь у вас одного химического состава.

– Можешь говорить что угодно, сегодня мне ничто не испортит настроение, – блаженно улыбается.

– А как насчёт такого – меня повысили! – демонстрирую ей идеальное состояние своих зубов. – Теперь за то, что я буду поддавать тебе пинков, мне ещё и платить будут – правда, здорово?

– Что?! – взвизгивает Селезнёва, заставив меня поморщиться – как ещё стёкла не треснули? – Этого не может быть, ты всё придумала, чтобы меня позлить!

– Да? Ну, так поднимись к боссу и узнай.

Психанув, Юлька направляется прямиком на второй этаж убеждаться в «несправедливости», прихватив с собой обалдевшую Лариску, а я поворачиваюсь к Лине, которая сияет, как медный пятак.

– Я тебя поздравляю! – верещит похлеще Селезнёвой и стискивает меня в объятиях прямо через прилавок. – Ты это заслужила!

– Спасибо, – фыркаю, обнимаю в ответ и тут же выпутываюсь из её рук. – Ладно, повышение повышением, а работу никто не отменял.

Возвращаюсь к камерам, весело насвистывая, и уже на ходу прикидываю, что надо посмотреть объявления о сдающихся квартирах: если мать уже зубами вцепилась в этого Константина – надо делать ноги.

Домой возвращаюсь, второй раз за день мысленно закатав рукава; мама всерьёз взялась за устройство моей личной жизни, но и я без боя сдаваться не намерена. Когда после развода с папой в её жизни появлялись мужчины – ничего серьёзного, просто ей хотелось доказать отцу, что она прекрасно обходится без него и всё ещё способна привлечь внимание противоположного пола, – я в во всё это не лезла, потому что это её личная жизнь. Лишь один раз я выказала недовольство – когда она притащила в дом парня вдвое моложе себя – но она в весьма грубой форме меня заткнула и посоветовала «не лезть туда, куда меня не просят».

И что я вижу теперь? Или её личная жизнь – это её личная жизнь и только, а моя – достояние всех и каждого?

Вот уж фигушки с маслицем.

Подхожу к двери и слышу с той стороны нечёткий разговор; мозг подкидывает всего два очевидных варианта: либо родительница сошла с ума и начала разговаривать сама с собой, либо «Костенька» всё ещё гостит в нашем доме, а, значит, встреча неизбежна.

А я так надеялась на спокойный тихий вечер, эх...

– Софочка, – расплывается в улыбке мама, стоит мне перешагнуть порог.

– Ты ведь прекрасно знаешь, что я не люблю твою привычку коверкать моё имя, да? – сразу становлюсь в стойку.

Мать скрывает приступ агрессии за кривой ухмылкой – не хочет терять авторитет перед гостем.

– Как скажешь. Познакомься, это Костя, сын моей подруги, Веры Львовны.

Задумчиво хмурюсь: той сплетницы с четвёртого этажа – боярыни Морозовой? Которая мою одноклассницу из соседнего подъезда называет шалавой только потому, что та в восемнадцать выскочила замуж? На минуточку: она сама как раз за всю жизнь ни разу замужем не была, но при этом имеет сына – о чём это нам говорит? Правильно: в своём глазу «стильного» бревна не видим. Да и кто Вере Львовне виноват, что из-за мерзкого характера все её женихи – это десяток сиамских котов...

В общем, вряд ли от Костеньки можно ожидать чего-то хорошего – с таким-то генофондом.

– Да, мы уже познакомились, – фыркаю. – Он позвонил мне на работу, я отвлеклась, и начальство вызвало меня на ковёр. Ты знаешь, мама, меня сегодня чуть не уволили...

А ведь я практически не соврала; ну и что, что причина вызова была другая, и разговор и близко не касался моего увольнения – родительница ведь ни в жизнь об этом не узнает.

– Но ведь не уволили же, – пытается разрядить обстановку неловким смехом.

– А, то есть, чуть-чуть не считается, да? А если бы уволили – что бы ты тогда говорила? «Ну, Костенька ведь не специально!» – так? Ему всегда будет оправдание в отличие от меня, не правда ли? Иногда мне кажется, что ты даже бомжей с нашей помойки любишь больше, чем меня.

Мать ошарашенно ахает и застывает с раскрытым ртом; а Костю наша перепалка ничуть не смущает: слегка прищурившись, он просто смотрел на меня, и от его взгляда мне хотелось прикрыться и перетянуть по диагонали его морду чем-то тяжёлым.

Весь в свою оборзевшую мамашу.

– Сейчас же возьми свои слова обратно, – предостерегает родительница. – Ты всё ещё живёшь под моей крышей и питаешься за мой счёт – практически сидишь на моей шее! – проявляй уважение!

– Это естественно – я ведь твоя дочь, – закатываю глаза. – Так обычно и происходит – дети живут с родителями до тех пор, пока не станут на ноги.

– Давайте перемотаем время назад и переиграем нашу встречу, идёт? – встревает Костя.

К слову сказать, внешне он был очень даже симпатичен, вот только не нравилось мне его поведение: я бы, будучи в чужом доме и присутствуя при разговоре, который меня не касается никаким боком, молчала бы в тряпочку.

– А давайте без «давайте», – ехидничаю. – Мне на завтра нужно сделать кучу домашней работы по учёбе – у меня нет времени вести светские беседы.

– Кстати, Костенька учился на такой же специальности, – сияет мама. – Думаю, он будет не против помочь тебе.

Морозов с готовностью кивает; мне очень хочется сделать жест «рукалицо», но, видимо, уже ничто не спасёт меня от общения с этим самовлюблённым павлином – а я терпеть не могу ни павлинов, ни ворон: мне соколы нравятся.

– Ладно, сейчас принесу конспекты и учебники, – сдаюсь и плетусь в свою комнату: не приглашать же его в спальню.

Правда, при такой компании у меня вряд ли будет возможность прошерстить объявления. Ещё и мама, поди, будет ошиваться неподалёку и подслушивать или – что ещё хуже – пытаться влиять на ход разговора, поворачивая его не в то русло...

Но и ждать у моря погоды тоже не хочется, поэтому я выкраиваю себе минутку якобы освежиться и образовавшееся время трачу на то, чтобы просмотреть хотя бы парочку объявлений, в которых меня более-менее устраивали бы условия, цена и близость к инфраструктуре и моей учёбе/работе. К сожалению, я требую слишком многого, и предполагаю, что мне придётся выбирать, чего мне хочется больше: нормальные условия плюс цена или приемлемое расстояние до универа и заправки.

И почему в жизни так много несправедливости?

И всё же, я вынуждена была признать, что в темах моих предметов Костя разбирался на «отлично»; вместо того, чтобы тысячу лет составлять таблицу по правовым положениям предприятия и ещё столько же расписывать модели управленческого решения, у меня уходит всего четыре часа на домашнюю работу, и я с удивлением захлопываю конспекты.

– Я закончил универ с красным дипломом, – не к месту роняет Морозов.

После такого комментария он теряет все те баллы, что заработал в моих глазах в процессе помощи; так обычно дворяне рассказывают простым крестьянам, как хорошо жить там, за границей, куда простым смертным путь заказан. Я, может, и филонила на парах Ковалевской, зато на остальных прикладывала максимум усердия; даже без помощи Кости я сделала бы работу как положено – просто это было бы дольше.

– Видимо, это был диплом за самомнение, – насмешливо отвечаю. – Тут тебе точно равных нет.

Собираю свои книги и тетради как раз в тот момент, когда в кухню входит мама – говорила же, караулить будет... – и предлагает «попить чайку», раз уж я освободилась. Но я больше не собираюсь идти у неё на поводу: я хочу, приходя домой, чувствовать себя комфортно, а не наступать себе на горло в угоду кому-то.

– К сожалению, мой лимит на общение был исчерпан – для повторной встречи можете оставить заявку у моего секретаря, – елейно улыбаюсь к вящему неудовольствию мамы.

– Я думаю, тебе пора перестать быть такой эгоисткой, дорогая, – хмуриться родительница.

– А я думаю, что мне надо было съехать от тебя вместе с отцом, – фыркаю в ответ, снова доведя мать до состояния шока, и сбегаю в свою комнату.

Если ей так нравится этот надутый индюк Костенька, пусть забирает себе – в конце концов, ей будет не впервой встречаться с парнем вдвое моложе себя. Я отказываюсь от знакомства вовсе не из вредности – просто мне кажется, что нельзя делать что-то через силу.

Когда поступаешь так или иначе только для того, чтобы угодить другим, обычно всё идёт через одно место, и в итоге страдают все.

Наскоро принимаю душ и закапываюсь в ноутбук с головой; через пару часов хлопает входная дверь, и я мысленно машу рукой Морозову, желая, чтобы в следующий свой визит он заблудился по дороге. Мне везёт: я отыскиваю три варианта, в которых меня устраивают и условия, и цена, да к тому же и расстояние оказывается приемлемым. Не центр города, конечно, но и не окраина. Быстренько переписываю контакты в телефон и кидаю взгляд на часы – почти двенадцать ночи; недовольно хмурюсь – из-за маминой блажи упустила время... – и решаю позвонить прямо завтра с утра.

Ночь проходит как на иголках, и в итоге я просыпаюсь разбитая и совершенно без настроения – такое бывает редко, но метко, как говорится. В универе на все вопросы Эльки отвечаю односложное «да/нет», и в итоге она конкретно обижается.

Ну и ладно.

Зато Дорика всё устраивает.

Обзваниваю три номера, но трубку снимают только на последнем, и женский голос соглашается на встречу завтра ближе к вечеру.

За свою домашнюю работу получаю высшие оценки, но в этот раз без удовольствия, и после трёх пар снова качу на работу.

– Я думал, ты не любишь лимоны... – вместо приветствия хмурится Малик, когда я прохожу мимо кассы.

– А при чём тут лимоны? – озадаченно поворачиваюсь к другу.

– Да ты снова кислая, вот я и...

– Молчи, если жить хочешь, – фыркаю и привычно топаю в раздевалку.

Там, дружно рассевшись на низких лавочках, сидели «мы с Тамарой ходим парой» и что-то вполголоса обсуждали – наверняка перемывали кому-то кости. Скорее всего, мне, но да ладно. Нарочно громко хлопаю дверью и прохожу мимо к своему шкафчику. И тут я очень кстати вспоминаю, что меня вчера повысили; ехидная усмешка самовольно растягивает мои губы.

– Чего прохлаждаемся, голубушки? – тут же веселею. – Ваше свободное время будет только через час.

– Тебя спросить забыли, – фыркает Крыска. – Ты не можешь командовать нами.

– Вообще-то могу, – отзеркаливаю со снисходительной улыбкой. – Со вчерашнего дня я старшая заправщица и должна следить за тем, чтобы вы все не страдали от безделья – я же вижу, как вам обеим плохо. Но я знаю, как помочь: вчера вечером нам привезли несколько ящиков с шоколадными батончиками – их нужно перебрать и рассортировать; и, кстати, витрину с печеньем тоже нужно переоформить – не знаю, кто додумался до такого, но разложить его рядом с бытовой химией – это просто верх идиотизма.

– Что? – хнычет Селезнёва. – Витрину Светка оформляла – почему я должна за неё переделывать?!

– Потому что Светка стоит на колонке, которую нельзя оставлять без присмотра, – развожу руками и прихлопываю в ладоши. – Ну, всё, за работу! Чем скорее начнёте, тем скорее закончите!

Поворчав, подружки поднимаются на ноги и покидают раздевалку, дав мне тем самым возможность спокойно переодеться.

Расплываюсь в довольной ухмылке: вот прям чувствую, что руководить – это моё!

Перевязываю хвост, чтоб волосы в лицо не лезли, и выхожу на улицу под тёплые лучи солнца. На третьей колонке, как всегда, стоит Лина и хитро улыбается: никак снова решила затеять спор «Кто больше машин заправит». За моей второй колонкой следит Антон – тот самый второй парень; пока меня не было, он работал за двоих на двух колонках сразу, но после моего прихода вернулся на свою первую. За четвёртой следит Светка, явно пребывающая не в восторге от того, что сегодня она здесь одна, без своей «группы поддержки», которая теперь шуршала в зале.

Мозг просчитывает количество сотрудников со скоростью калькулятора, и от результата я хмурюсь.

– Погодите-ка, а кто тогда стоит на камерах? – интересуюсь, глядя в сторону Светки.

Та недовольно вздыхает.

– Кажется, сегодня Юлина очередь.

Скептически поджимаю губы: стоять на камерах не менее важно, а она в раздевалке прохлаждалась... Возвращаюсь в зал, где делаю рокировку – отдаю Лариске под контроль витрину и склад, а Селезнёву возвращаю на её законное место. Конечно, никто из них не рад, что я так свободно раздаю приказы, но выбора у них нет.

– Ну что, готова принять вызов? – смеётся Лина, когда я возвращаюсь. – Что-то мне подсказывает, что сегодня я тебя точно сделаю!

– Разве что ты специально испортила шланг подачи топлива на моей колонке, – фыркаю в ответ я.

Мы весело переговариваемся, позже к нам присоединяется Антоха, и от моего плохого настроения не остаётся и следа – в хорошей компании жизнь сразу начинает играть яркими красками. Бросаю взгляд в сторону здания заправки и замечаю хмурый взгляд Малика: он терпеть не может торчать на кассе и пропускать всё веселье. Спорю, что он сейчас всё бы отдал, чтобы быть здесь с нами.

После четырёх снова приезжает грузовик – на этот раз с газировкой, – и как раз наступает время моего перерыва, которое я трачу на приёмку товара. Помогаю Лариске довозиться с витриной и выставляю на полку свеженькую «Фанту», прихватив одну бутылку себе – просто что-то захотелось. До конца моего перерыва остаётся ещё пятнадцать минут, и я, закинув в кассу деньги за газировку, остаюсь там поболтать с Маликом – парень в одиночестве совсем скис.

– Ну и кто из нас теперь объелся лимонов? – возвращаю ему его же шутку, и он ухмыляется.

Проговорив всё оставшееся свободное время, машу Малику рукой и разворачиваюсь, чтобы выйти на улицу, но моё тело резко тормозит обо что-то крепкое; при этом «Фанта», которую я так и не закрыла крышкой, устремляется на преграду, которая посмела меня остановить. К слову сказать, преграда была одета в безукоризненно белую рубашку – впрочем, ярко-оранжевый напиток это успешно исправил. Предчувствуя нехорошее, поднимаю голову и наталкиваюсь на злой потемневший взгляд.

Знакомый взгляд.

– О Боже... – испуганно пищу.

Вряд ли ЭТОТ проступок сойдёт мне с рук так же легко, как прошлые два.

Блин, блин, блин!!!

Вы представляете, что твориться с быком, когда перед его мордой размахивают куском красной тряпки? Вот примерно то же самое я сейчас наблюдала на лице Воронова, который наверняка превратил бы меня в фарш из мяса и костей, если бы не свидетели. Господи, ну почему я такая неуклюжая?.. Это ж нарочно не придумаешь – столько косячить в присутствии исключительно одного и того же человека!

Вот теперь Филипп меня точно не забудет...

– Это единственная нормальная заправка в городе, – рычит парень. – Иначе я бы перестал сюда приезжать. Но так как это невозможно, в будущем я попрошу тебя держаться подальше от меня всякий раз, как я буду на заправке – особенно, если в твоих руках какая-то жидкость, тебе ясно?

Ясно, ясно, чего же неясного...

Быстро киваю, как китайский болванчик, краснея за свою невнимательность, и отхожу в сторону, застывая столбом; Воронов расплачивается за полный бак бензина – на этот раз для «Ауди» – и выходит из здания мрачнее тучи, брезгливо поглядывая на яркое пятно от «Фанты».

Оно и понятно, я бы вообще рвала и метала...

– Ну ты, мать, и растяпа, – ржёт Малик. – Если б не знал тебя, подумал бы, что ты специально его каждый раз цепляешь!

– Дать бы тебе в бубен, Курбанов! – ворчу в ответ.

Разве я виновата, что Воронов каждый раз вырастает передо мной, словно из-под земли!

Слышу ехидный смех из-за витрины с шоколадными батончиками и от стойки с камерами – Лариска и Селезнёва только что видели короткометражку с моим очередным фиаско, и теперь надрывали животы.

Это что, карма за мой стёб над ними?

Тяжело вздыхаю, дожидаюсь, пока машина Филиппа не скроется из глаз, и выхожу на улицу.

И за что мне всё это...