— Лилия цветок нежный, — говорила мама, расчесывая мои волосы. — Нежный и благородный. Хрупкий. Не всякому дано его понять.

Говорила и пропускала между пальцев пряди моих волос. В детстве они были светлыми, почти как те лилия, что каждый день охапками приносил мой отец, легкими словно пух. С возрастом, словно в издевку все поменялось. Сначала порусела, затем и вовсе потемнела коса, потом не стало мамы, а с нею и лилий.

Я осталась. Девочка Лилия. Воспитанная болезненной матерью, совершенно ненаученная жить, ни разу не ходившая ни в садик, ни в школу, меня вечно берегли от всего мира. А мир наш, как выяснилось, держался на матери.

Сначала исчезли лилии. Когда не стало мамы, папа по привычке, после похорон уже, принес букет. Крупный, тяжелый. Растерянно постоял с ним посреди комнаты да и оставил на кухне на столе. Я букет поднять не сумела — слишком тяжел. Так и завял он, до последнего распространяя тяжелый, дурманящий аромат до тех пор, пока его не выбросила пришедшая следующим утром домработница. Цветы было не спасти, да и не появлялись они у нас дома больше.

Затем стали исчезать мамины драгоценности. Я любила забираться на ее стул, обитый мягкой пуховкой, придвинув его ближе к столику, где мама хранила все, что было ей дорого, и перебирать ее украшения. Не стало одного кольца. Затем второго. Потом исчез тяжелый, усыпанный камнями браслет.

— Тебе уже девять, — сказала мне Резеда, наша домработница. — Ты должна понимать, что происходит. Отец твой катится в пропасть и тебя за собою тащит, останешься бесприданницей, никому не нужной.

— Папа хороший, — возразила я.

Сказала и задумалась — когда он обнимал меня последний раз? Когда в нашем доме звучал смех? Давно. Тогда, когда жива еще была мама. Резеда же потащила меня за руку в пустую комнату матери. Бросила на столик салфетку, на нее два кольца, тонкое изящное ожерелье, наручные часики. Затем снова за руку и в сад, заросший и не ухоженный без рук матери.

— Скоро не останется ничего. И меня уволит. Здесь закопаю, под кустом жасмина. Запомни! Когда взрослая станешь, оно тебе пригодится, золоту всегда есть цена. Кричать будет, скажи не знаю ничего. Меня не тронет, у меня семья большая, деда побоится.

Он кричал. Громко, так громко, что я уши закрыла и спряталась за шторами. Он обвинял Резеду в воровстве, она его в пьянстве. Тогда я не видела людей пьяными, даже отца, и не знала, что это такое. Я многого не знала.

И тогда из нашей жизни исчезла и Резеда. Иногда я видела ее на рынке, и тянулась к ней, как к чему-то родному и с детства знакомому, но худая рука старухи, что Резеду заменила, упрямо дергала меня вперед.

Старуха была моей бабушкой. Не родной. Троюродной или еще более дальнего родства. Она овдовела и чувствовала себя приживалкой в доме полном невесток и внуков. Здесь она была хозяйкой. Больно драла мои волосы, ставшие к десяти годам совсем черными, заплетая в тугие косы, каждый день ходила на рынок, сплетничая по пути с другими старухами, шлепала меня по рукам, видя непослушание, и щедро награждала щипками.

Но именно она озаботилась тем, что в десять лет у меня было только то образование, что в меня заложила мать, и отдала меня в школу для девочек. Там, пять раз в неделю меня терзали знаниями, которые поначалу туго мне давались и оставляли новые синяки на моих руках.

Когда мне было семнадцать старуха скончалась. Я немного печалилась потому, что не знала, каких еще перемен мне ждать от жизни. Сначала все было спокойно, первые года два. Школа была окончена, дальнейшее мое образование отца, который и моего присутствия то не замечал, нисколько не интересовало. Я много читала. Посадила розы под окном, совсем как в те далекие годы, когда мама жива была. Они цвели кроваво красным и пахли несбыточными надеждами.

Когда мне было почти девятнадцать отец постучал в мою комнату. Я открыла, а он вроде как удивился, впервые разглядев меня за несколько последних лет.

— Лилия? — допустил он сомнение в голосе.

Да, я не та малышка со светлым пухом волос на голове. Я взрослая девушка, коса цвета вороного крыла оттягивает голову назад. Ростом вот не удалась, да.

— Отец?

Он уже далеко не тот красавец, что много лет назад. Я уже знала, что такое пьянство и оно оставило многочисленные следы на лице отца.

— Я дом продаю, — сказал он. — Слишком велик для нас двоих. В город поедем. Большой город, большие возможности. Собирай вещи.

Той ночью я выкопала из под жесткой, почти не податливой земли полуистлевший кулек. Он поедет со мной, несколько маминых фотографий, моя немногочисленная одежда. Город меня, выросшую в провинции, оглушил. Большой, людный, суетный. В квартире только две комнаты, меня, привыкшую к просторам, ломало. Ночами я выходила на балкон, смотрела и не хотела верить глазам. Там, дома, звезды наверху. Здесь же все было наооборот, огни города гасили небосклон и светилась земля.

Я плакала и угасала, скучая даже по вредным бабкам на рынке, отец, ставший чужим уже много лет пропадал днями и ночами. Но я понимала — дела у него не идут. Это я поняла еще давно, дома, видя как он распродавал все из нажитого, слыша за своей спиной шепотки.

Но тем вечером он пришел почти счастливым. Пьяным, да, алкоголь умел дарить временное счастье и храбрость, я это знала, пусть и не пробовала его никогда.

— Лилия, тебе сколько лет? — спросил он.

— Девятнадцать, — ответила я.

Я хотела сбежать, спрятаться, от отца, от счастья его, на которое нет причин, от запаха алкоголя. Отец никогда не делал мне плохого, но я интуитивно и по блеску в глазах, хаотичным движениям рук понимала — пьяный человек способен на многое.

— Я нашел способ решить все наши проблемы, — довольно потер руки он.

В то мгновение я обрадовалась. Отец решит все свои проблемы и мы сможем уехать домой. Там не было никого близких, но там — родные стены. Там куст жасмина, посаженный матерью. Там небо, в котором по ночам горят звезды.

— Один человек, очень богатый и влиятельный даст мне денег поднять бизнес, — поделился отец. — Взамен ему нужна жена. Молодая, воспитанная, не испорченная.

— Но где же ты ее возьмешь? — удивилась я. — Мы же ни с кем не общаемся!

Каким же я тогда была ребенком, несмотря на свои девятнадцать лет! Наивным, домашним, глупым!

— Ты, — порадовал отец. — Ты, Лилия, выйдешь за него замуж.

И потянулся за бутылкой. Я попятилась назад. Я не была счастлива много лет, с момента смерти матери, но даже такая жизнь лучше грядущей неизвестности.

— Ты не можешь поступить так, — взмолилась я. — Давай просто уедем домой!

— Нет пути назад. Да и крутиться одному, без тебя мне будет куда легче. Денег нет.

Словно я требовала от него каких то усилий бессловесной тенью сидя в комнате, обстирывая и готовя.

— Продай что нибудь! — я уперлась спиной в стену, некуда бежать и от этого разговора, и от этой ситуации.

— Нечего больше продавать, — отрезал отец глядя из под густых бровей. — кроме тебя.