Впервые я увидел ее, когда учился в девятом классе. Тогда только и мечтал о том, что доучусь обязательные девять и свалю, как птица вольная. Но год был херовым. Сначала умер отчим. Затем, с горя уже, слегла бабушка. Мать ушла в запой, и я знал, что не выйдет она из него до тех пор, пока не найдёт нового мужа — сие было закономерно и повторялось из раза в раз. Все хлопоты легли на мои плечи, школу я прогуливал все чаще и остался на второй год. Стыдно мне не было, горько только — еще год тут торчать.В новом классе я был выше всех, чуть не на голову. Вошел, опоздав на урок — училка грозно сдвинула брови. Плюхнулся на ближайшее свободное место. А там... Там сидела она. Тонкая такая девочка. Две тугие косы. Идеально ровный пробор между ними. Чуть вздёрнутый нос. Глаза синие-синие, как небо предвечернее, как океан, которого я в девятом классе, кроме как на картинках и не видел ни разу. Я не знал тогда еще, что пройдут года и вот эту вот девочку я буду ненавидеть, не в силах забыть, не в силах заполучить себе.— Ручка есть? — спросил я, перерыв свой старый рюкзак в поисках и ничего не обнаружив.Девочка отвернулась. Она не желала иметь со мной ничего общего. Мне казалось, нас многое объединяет, например застиранные манжеты школьной формы что у меня, что у неё, говорили о бедности. Только ее бедность была гордой, а моя — отчаявшейся, пропахшей алкоголем и безнадёжной тоской.— Вы можете пересадить меня, Анна Львовна? — спросила девочка на перемене.— Конечно, Сашенька.Я уже заглянул в ее дневник. Знал, что не Сашей ее зовут — Сандрой. А как иначе? У нее просто не могло быть простого имени. Саша-Сандра была гордой, нищей, заносчивой всезнайкой, холодной, словно сама Антарктида. Льдинка. Только льдинка эта проникла мне в самое сердце, и никак не желала ни покинуть его, не растаять там от жара моих первых подростковых чувств.Я следил за ней взглядом. Чем бы я не занимался, мои глаза всегда находили ее в школьной толпе. Я, юнец, не знал тогда, любовь ли это, да и сейчас спустя года не знаю. Знал только, что прикоснуться к ней, моей льдинке становилось навязчивой идеей. И никакой пошлости не было в мыслях — в моих мечтах я именно трогал ее, касался кожи, запоминал, какая она наощупь, как она пахнет, пытался объять ее всю, раствориться с ней, исчезнуть, растаять и остаться где-то в на самом дне ее синих, как горные озера, глаз.Но Сандра меня сторонилась. Я был — не ее круга. Она просто не замечала меня в упор. Вру, замечала. Переходила на другую сторону дороги, если мы вместе шли домой, а нам было по пути. Я специально тащился за ней в след — в концу девятого класса Льдинка расцвела, обзаведясь юной женственностью, я боялся, что обидят местные. И шел, молча, глядя на тонкую гордую ее спину, застиранные манжеты рукавов, светлые косы...— Ты куда после девятого? — спросила ее наша одноклассница Надя.Я весь превратился в слух. Я не мог стать частью жизни Сандры, но я мог сосуществовать рядом.— Я уйду после одиннадцатого, — ответила Сандра. — Я пойду в медицинский и стану хирургом.– С твоими то оценками можно...Медицинский мне не светил — в аттестате будет половина тройками. Но я мог быть с ней еще два года. Еще два года в ненавистной школе глядя на то, как она взрослеет и становится девушкой, и мечтая ее коснуться.— Прозоров, тебе то зачем в десятый класс? — вскинула брови классный руководитель. — Только время терять.— Так нужно, — ответил я.Иначе я не мог. Мать устроила истерику. Замуж она, ожидаемо, вышла приведя к концу девятого класса очередного отчима домой. Почти перестала пить. Бабушка еще была жива. Денег в семье катастрофически не хватало, новый отчим был больше красоты ради, чем для пользы.— С ума сошел? — кричала мать. — Вон какой лоб вымахал! На работу иди, вместо того, чтобы в школе штаны просиживать!Никому меня было не переубедить — я знал, наши пути разойдутся едва я уйду из школы. Но деньги у меня завелись. Раз парни все же пристали до моей Льдинки, дернули за рюкзак, рассмеялись похабно. Мне набили бока, а Льдинка даже спасибо не сказала, не посмотрела на меня даже.— Ты бы сказал, что это твоя баба, — сказал один из парней утирая кровь из носу.Твоя... Если бы.— Не баба она, — буркнул я.Парни заржали.— Ладно, не тронем больше. Слушай, тебе деньги не нужны?Деньги были нужны. Так в моей жизни начался мелкий разбой и рэкет — этой главой своей биографии я не горжусь. На смену заношенной куртке я купил косуху. Кроссовки — фирменные. Обладать деньгами было приятно, но куда приятнее было бы обладать ледяной Сандрой. Она была все такой же нищей — ее ботинки буквально разваливались на ходу, а ходила с видом королевы. В десятом уже классе, к ноябрю, я не выдержал. Все так же тащился за ней со школы, глядя в ее спину. Похудела она. Совсем дома дела худо? Я догнал её. Впервые догнал.— Сандра! — крикнул я. — Гернер! Подожди!Она обернулась. Она знала, что я сзади. Все эти полтора года знала.— Чего тебе? — мрачно сказала она.И смотрела на меня. Впервые именно на меня, а не вскользь куда-то, словно нет меня.— Сандра... Саша, — поправился я. — Ты возьми. Не в долг, просто так... Ботинки купишь.И сунул ей в руки несколько купюр, успев пожалеть, что она в перчатках — коснулся бы кожи. Бледные девичьи щёки вспыхнули огнем.— Чего ты ходишь за мной! — закричала она. — Зачем? Сверлишь мне спину своими глазами! Хватит, Прозоров, хватит за мной ходить! И деньги мне твои грязные не нужны! Я знаю, как они тебе достались!И кинула купюры прямо в ноябрьскую холодную грязь.— Холодно же, — попытался быть спокойным я.— Мне не холодно, — прошипела Сандра. — Мне нормально!Она развернулась и быстрым шагом устремилась к своему дому. Рядом со мной встали ребята, частью местная шпана, пара ребят из школы.— Не холодно ей, — хохотнул Рыжий. — Она ж королева снежная.С Рыжим мы вместе эти грязные деньги и добывали.— Нет... Она Льдинка, — впервые вслух сказал я.Рыжий наклонился, деньги подобрал и засунул мне в карман. А прозвище так и прицепилось, так и звали ее Льдинкой до конца одиннадцатого класса... За нею я больше не ходил — не тронула бы шпана, у меня уже авторитет был. После десятого класса бросил таки школу, на радость матери. Ходил потом к двору Льдинки, смотрел издали, как из школы возвращается. Ломало. Вспоминал, как все же коснулся ее в школьной толчее. Случайно, она не успела отдернуть руку. Кожа ее была нежной. Наверное, как шелк — я тогда не знал, какой он, этот шёлк, но сравнивать мне нравилось. Она была нежная и холодная — Льдинка же. Но прикосновение ее холодной руки жгло меня огнем до самой ночи.Она ходила в тех же ботинках — это выворачивало мне душу наизнанку. Я школу уже бросил к тому времени. Дождавшись, когда утром Сандра уйдет в школу, я устремился к ее дому. Номер квартиры знал — шпана донесла. Постучал. Дверь открыла ее мама — тонкая, еще тоньше Льдинки, прозрачная совсем.— Вы кто? — испуганно спросила женщина.Я вошел в квартиру, потеснив ее в сторону. Вот оно какое — нищее благородство. Чисто, ни пылинки. Нормальной техники дома нет, даже машинки стиральной, зато рояль стоит, и книг добрая тысяча, а то и две. Прошёл на кухню, холодильник открыл... пакет молока, половина кочана капусты и оттаявший на тарелке, синий, тощий куриный окорочок.— Что вы делаете? — оторопела женщина.— Помощью занимаюсь, — буркнул я. — Гуманитарной.Достал несколько купюр на стол положил.— Вы тот парень, — внезапно поняла маленькая женщина. — Который от хулиганов Сандру отбил.У меня внутри огнем полыхнуло — рассказала!— Да, — ответил я. — Вы только не говорите ей, не возьмёт у меня. Подработку можете какую нибудь придумать?— Я учу детей на пианино...— Ну вот и скажете что нашли учеников хороших, с богатыми папашами. Я буду приносить еще.И пошёл к выходу не прощаясь.— Вы ее не обидите? — тихо спросила женщина вслед.— Никогда.Никогда не обижу, никогда не коснусь, не загляну в синие глаза близко-близко, не намотаю на палец прядь светлых волос. Я чётко это понимал, но отбросить в сторону наваждение не мог. Я был болен ею, своей, такой чужой Льдинкой.Я приходил раз в месяц. Суммы были разные. С удовлетворением отметил, что у них дома появилась еда. Смотрел порой на Сандру — ботинки новые и пуховик. Значит все не зря. Не моя, зато ноги в тепле. Я уехал в середине весны — она заканчивала одиннадцатый класс. К тому времени не стало бабушки, а новый отчим благополучно сбежал, мать снова пила. Ничего меня здесь не держало. Тем более — Льдинка растаяла, но не в моих руках. Первый красавец школы, парень из хорошей семьи — не чета мне. Глядеть, как она счастливо заглядывает ему в глаза и за руку держит было выше моих сил.Я не просто уехал, я сбежал. Большой город манил огнями и сулил мне удачу. К маленькой женщине с ее роялем теперь от моего имени бегал один из местных пацанов. Через три года Рыжий позвонил.— Все, — сказал он. — Умерла ее мамка, больная была.— А Сандра? — тихо спросил я.— Живет с этим своим... Замуж еще не вышла. Ей теперь деньги носить?У меня от ревности и злости внутренности свело, мобильный сжал так, что он жалостно заскрипел в руке.— Пусть ее теперь хахаль кормит, — зло бросил я.Правда была в том, что она просто не взяла бы моих грязных денег. Мать ее успела увидеть жизнь и понять что деньги не пахнут. Деньги дают тепло. Еду. Дают уверенность в завтрашнем дне. А Сандра... Льдинка она и сердце у нее ледяное. Тогда обещал себе — вырву из мыслей и думать даже не стану.И получалось. Иногда. И годы шли, один за другим. Счастья не было, да и не верил я в него. Были деньги. Были женщины. Некоторые из них так похожи были на Льдинку, да все не то. Не думать получалось. Забыть — нет. А теперь... Теперь я просто смотрел на ее анкету в резюме. Фамилия другая — того ее хорошего мальчишки. Значит, замуж вышла. Но работу ищет с проживанием — значит, развелась. Да и образование — высшее неоконченное. Не стала хирургом, моя Льдинка. И знаю, не стоит смотреть на ее фото. Не стоит искать различия между той юной Льдинкой и этой, что уже справила тридцатилетие. Красивая. Взгляд такой же гордый. Надо закрыть анкету, забыть, нельзя подпускать ее так близко к себе — второй раз от зависимости к ней можно и не излечиться. Но я уже набираю номер помощницы.— Сандра Вавилова вполне подходит, — бросаю я в трубку. — Проведи собеседование, приглядись.Говорю, а сам понимаю — не стоило, точно не стоило.