Марк смотрел на Веру с ледяным пламенем в глазах, которое зажигалось, когда он хотел секса. Жидко-коричневые зрачки, словно разбавленный черный чай, поблескивали в приглушенном свете от экрана телефона.

Он не моргал. Наслаждался подаренным видом стройного тела, слишком белого и чистого, нетронутого. Так и хотелось его испортить.

Пламя, от которого больше веяло холодом, нежели теплом, заставляло Веру волноваться. В отличие от Марка она вся кипела. Ей было плевать, что он смотрит куда-то сквозь и мечтает о другой, главное, что с ним – она.

Его длинная скульптурная фигура возвышалась на вытянутых руках. Расстегнутая рубашка краем нежно касалась ее живота, заставляя вздрагивать и сжиматься от щекотки и возбуждения. Даже вечерняя прохлада не могла остудить тот пыл, который разбушевался внутри нее.

Марк ухмыльнулся, заметив, как Вера вся дрожит. Это его заводило. Он любил девственниц. Они трепетали под ним, как нежные птенцы, и восхищались им, как богом. А Вера трепетала больше всех, потому что долго ждала этого события. Она ведь любила Марка с детства. И не могла поверить теперь собственному счастью, хоть в его глазах и блестела наледь равнодушия.

Отдаленный и приглушенный глас разума твердил Марку, что нельзя этого делать, но кричащее либидо и алкоголь заглушали все здравые мысли, хотя в затылке било ключом: «Ублюдок». Он был пьян. Сильно пьян. Настолько, что плохо соображал, где находится, с кем и для чего. Когда Вера вошла, буквы на желтых страницах безвкусного детектива расплылись перед его глазами, зато ее решительное лицо он видел отчетливо. Каждую ресницу и каждую морщинку на губах.

Трудно было устоять перед таким соблазном, ведь Вера буквально сама влетела в его когтистые лапы. Высокая, со стройными ногами и грудью самого того размера, чтобы и пощупать, и посмотреть, и не вульгарно. От густых каштановых волос разило костром, невинностью и желанием. Гладкая кожа издавала легкий аромат чего-то сладкого с молочным.

Вера долго добивалась его внимания. И лучшего подарка на выпускной было не придумать. Остальные праздновали окончание университета, она – школы. Вера сама напросилась в поход вместе с братом и его однокурсниками, только ради этой возможности – отдаться детской любви. Игорь с Мариной и другими ребятами купались в озере. Марк, никогда не любивший такие сборища, поставил палатку на окраине поляны и читал книгу, когда Вера вошла.

За тонкой стеной из брезента шумела пьяная компания. Плескалась, резвилась, кричала. И лишь между ней и Марком зависло плотное молчание, сладкое и терпкое одновременно, почти осязаемое, по ощущениям вязкое. Они еще ни слова друг другу не сказали.

В палатке было душно. Вера громко и часто дышала и быстро нагревала крохотное помещение своей горячностью. Марк, спокойный и расслабленный, нежно касался носом ее шеи, волос, лица, вдыхая естественный аромат, еще не пропитанный духами, жизненным опытом и алкоголем.

Он коснулся шелкового лба Веры. Дрожь пробежала по ее позвоночнику и забилась в низу живота. Марк снова улыбнулся. Спустился на переносицу, скользнул на кончик носа и наконец достиг губ.

Сила ее поцелуя передалась ему. Марк тоже весь встрепенулся. Пухлые губы излучали юность и страсть. Это чувствовалось в каждом ее глубоком вдохе и дрожащем выдохе. Ему нравилось убивать невинность. Нечто цельное и нетронутое вдруг разрывалось и уже никогда не подлежало восстановлению, как и его сердце, однажды разбитое. Такое он испытывал каждый раз, когда ему попадалась девственница.

Но Вера стала особым случаем. Она ведь была младшей сестрой его лучшего друга, ненавистного с тех пор, как тот начал встречаться с единственной девушкой, которую Марк любил. Пусть он не выиграл в войне, но нанес на грани поражения отчаянный удар, приносящий удовлетворение от причиненного урона противнику.

– Я мечтала о тебе, – прошептала Вера, в ответ получив лишь холодный поцелуй.

За бушевавшими вперемешку любовью и радостью она не стала придавать этому значения. А Марк торжествовал, услышав эти слова. В нем бурлили ненависть и злость. Обида буквально съедала изнутри.

Уже несколько лет как Марк потерял аппетит и замкнулся в себе. Он и раньше не отличался общительностью, но у него хотя бы был друг и возлюбленная. Втроем они весело проводили время. А потом оказалось, Марине и Игорю веселее вдвоем, а Марк остался третьим лишним. Марина ему даже шанса не дала, хотя он и не просил. Он просто не ожидал, что Игорь может из лучшего друга превратиться во врага номер один.

Марк не подал вида, продолжая тихо всем сердцем любить Марину и всей душой ненавидеть Игоря. Он притворялся, будто они такие же закадычные друзья и ему все равно на их любовь, а сам весь кипел внутри от чувства несправедливости и ревности, когда они целовались при нем. Для таких случаев он всегда носил с собой эспандер, которым якобы тренировал руки. На самом деле, сильное сжимание кулака помогало справиться со стрессом и оставаться внешне спокойным.

Он стал реже появляться на общих вечеринках и предпочитал видеться с друзьями по очереди, потому что не мог вынести их вместе. Ему хотелось, чтобы Игорю было так же больно. И вдруг судьба подбросила Веру со слепой и нелепой любовью, которую Марк тут же решил использовать.

Марк встретил рассвет в одиночестве. Сова по определению, он обычно ложился на заре, а не вставал. Но сегодняшнее утро, несмотря на то что пришлось потратить полночи на Веру, разбудило его спозаранку. Согревающие частицы света лились сквозь сетчатое оконце палатки. Вера, словно налетавшийся в первом полете птенчик, сладко спала на его плече, когда глаза Марка открылись. Тонкая ладонь лежала на его груди. Растрепанные волосы прикрывали круглые плечи. Он аккуратно убрал руку из-под ее головы и почувствовал точечные колики от затекания.

Сжимая-разжимая кулак, Марк вышел из палатки на затихшую пустошь, в центре которой остался черный след от вчерашнего костра. Сонное солнце, позевывая из-за облаков, медленно поднималось над глухим лесом, освещая верхушки деревьев. Птицы тоже проснулись и вовсю горланили.

Небольшая часть тяжелой души успокоилась. Ему стало легче. Даже если ни Марина, ни Игорь не знали о произошедшем, хоть и ночевали в одной из соседних палаток. Что творилось между ними, Марк не хотел представлять. Утешением служила голая Вера, тихо сопевшая под брезентом, точнее, то, что именно он лишил девственности младшую сестру Игоря.

Она отдалась ему сама, с такой легкостью и безответственностью, словно в кино.

«Небось, уже вообразила себя нежной невестой, пошила мне смокинг и продела безымянный палец в кольцо» – подумав об этом, Марк усмехнулся.

Чем больнее было Вере, тем слаще становилась его месть. Сегодняшнее утро вышло одним из лучших за последние годы. Давно он не испытывал такую приятность на душе. Тяжесть, но приятность. Марк всегда сам себя ненавидел и до того привык к этому состоянию, что ощущение гордости с непривычки щекотало грудную клетку.

Да и потом, он просто получил физическое удовольствие от секса. Верино юное тело нежно извивалось под ним. Коричневые соски на круглой груди под напором языка мягко продавливались, а затем упруго выскакивали изо рта. Хотелось хватать их, непослушных и стойких, еще и еще и наказывать более сильными нажимами губ. Приятно было пройтись кончиками пальцев по бархату ее живота. А затем долго и медленно вводить твердый член, не обращая внимания на писклявые охи. У него давно так не стоял. И давно после секса не настигало полное истощение, как теперь.

Подойдя к озеру, он увидел мутного себя на поверхности, улыбнулся и всунул руки в холодную, бодрящую воду. Раздраженные круги разбили отражение и растеклись волнами. Умывшись, Марк сел на рядом валявшийся булыжник и стал глядеть на то, как гармонична природа. Он любил думать. И любил одиночество. Потому любил думать в одиночестве. 

В его огромной полупустой квартире обычно царило мертвое молчание, пропитанное бетоном и пластмассой. В одинокие вечера, когда он в очередной раз сидел посреди просторной гостиной и читал какую-нибудь замысловатую книгу, Марку казалось, что если в черной дыре есть звук, то он именно такой. Как вакуум, только более пустое, абсолютное ничего. А здесь, в лесу, над умиротворенной водной гладью, под кронами деревьев и в мраморной защите проглядывающих сквозь зелень скал звенела натуральная живая тишина. Марк давно не чувствовал себя таким живым.

Его покой нарушило легкое касание мягких рук. Они потрепали Марка по голове и ласково спустились на костлявые плечи. Ему хотелось лопнуть от внезапно нахлынувшей ярости. Эти спонтанные прикосновения вызвали мурашки по всему телу. Он невольно дернулся. И Вера сразу почувствовала раздражение. Она нахмурилась и села рядом.

– Доброе утро, – помолчав в недоумении, наконец сказала Вера.

– Доброе, – нехотя ответил Марк, не глядя на нее.

Ночью ему нравилось смотреть на ее голое тело, целовать ее полные губы, вдыхать аромат кожи и волос, но сейчас она казалась ему противной. Даже низкий голос резал уши. Он с силой оторвал пучок травы от корней и растер его в кулаке. Это помогало сохранять хладнокровие.

– Что с тобой? Я думала… – начала Вера, но тут же осеклась, поймав леденящий взгляд.

Непроизвольные жесты и взгляды говорили красноречивее любых самых тщательно подобранных слов. Особенно самых тщательно подобранных слов.

– Понятно, – она поджала губы, которые Марк ночью с такой жадностью кусал.

– Считай это моим скромным подарком на твой выпускной, – безразличие в голосе Марка укололо Веру в самое сердце.

Оно тут же разбилось. И осколки убили бабочек, разлетавшихся в животе. Ни одной живой теперь не осталось. Внутреннее излияние крови причиняло адскую боль.

– Если ты в меня втрескалась, то это твои проблемы. Я тебе ничего не обещал, – почти равнодушно, но с легкой ноткой самодовольства проговорил Марк, тем самым добив ее окончательно.

Сердце перестало качать кровь. И теперь вены заполнялись болью. Одновременно стало стыдно и обидно. Вера закрыла лицо руками, чтобы сдержать слезы. Марк еще полминуты смотрел на нее, будто наслаждался чужим горем, а она, немощная и разочарованная, оставалась сидеть в неловкой позе на согнутых ногах с закрытым ладонями лицом. Волосы скрывали ее от теплых лучей солнца и его брезгливого взгляда.

Осознание, что ее использовали и выбросили как одноразовую салфетку, было невыносимо. А она ведь верила в сказки. Не в те, которые про нереальных Золушек и прекрасных принцев, а в свою сказку. В ней сидела убежденность, что волшебное счастье должно снизойти до нее. И оно снизошло вместе с его мокрыми поцелуями и сильным членом, с болью раздвинувшим упругую плоть и разорвавшим тонкую плеву. Но сказке быстро пришел конец.

– Ненавижу тебя, – прошипела Вера.

Марк только этого и ждал. Он с победоносным видом поднялся с булыжника, чмокнул ее в макушку и, потрепав волосы, ушел без ответа.

А Вера осталась сидеть на берегу, утопая в собственных слезах. Это было жестко. Позорное поражение. Грудь сдавливало, словно плотный газ окружал ее, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть. Она замерла, как статуя, с поломанной душой. Слезы текли по щекам, но это не помогало облегчить боль.

Вера проследила за тем, как Марк уходит в чащу леса, одновременно любя и ненавидя его всем расколотым сердцем. Она просидела на берегу около двух часов, пытаясь успокоиться и натянуть улыбку на лицо. Но глаза по-прежнему оставались красными, а губы дрожали, удерживая крик отчаяния.

Зашелестели палатки. Друзья брата просыпались по очереди и вылезали из брезентовых домиков. Вот-вот должны были проснуться и Игорь с Мариной. Вера понимала, что брат не должен ни о чем узнать, потому тщательно умывалась холодной водой, чтобы смыть все следы расстройства. Через полчаса напряженных усилий это наконец удалось. Кривая улыбка оставила на щеках еле заметные ямочки. Глаза стали такими же холодными и пустыми, как озеро. И все как будто встало на свои места.