Маэлиса Леви

Вечер неумолимо приближался, а мне хотелось до темноты навестить поставщика красок и лаков, он как раз сегодня рассчитывал получить мой заказ из столицы. Да и в мастерскую хотелось забежать по дороге, договориться об изготовлении багетов. Однако клиентка унылым голосом убеждающая меня продать картину за медяки, не воспринимала мой отказ всерьёз и продолжала тянуть из меня жилы.

— Маэлиса! Вспомни, дорогая, ты же обещала сбросить цену на парную картину. Мы с мужем приобрели у тебя чудесный натюрморт, а теперь хотим для симметрии повесить в столовой вот этот. Они будут прекрасно смотреться вместе!

— Это было год назад, — устало возражала я, — и, раз уж вы хотели выгадать, брали бы сразу два. Тот, что я предлагала вам тогда, давно продан.

— Да какая же разница, если новый мне тоже подходит?

— Раз он вам нравится и, как вы утверждаете, подходит, заплатите две серебрушки. Поверьте, это очень выгодное предложение. В Герствене пришлось бы выложить не меньше пяти.

— У столичных жителей и доходы другие, — упрямо нагнув голову и поглаживая пальцем раму полюбившейся картины, возражала клиентка. — Вы же открыли свой художественный салон здесь, а не в другом городе Аршинара! Наверняка всё рассчитали.

— Прошу, госпожа Тиль, решайтесь либо так, либо иначе. Мне пора закрывать салон. Скоро совсем стемнеет, а вам ещё домой идти, вы же не хотите привлечь внимание приверженцев темнобога?

Женщина испуганно покосилась в сторону, где сквозь огромную стеклянную витрину можно было видеть, как противоположные дома утопают в тени. Вот-вот наступят сумерки, а затем и ночь — время, которое жители Вергаса предпочитали проводить дома. Я тоже посмотрела на улицу и вздохнула: пожалуй, визит в мастерскую придётся отложить на завтра. Сейчас хотя бы к поставщику сбегать, благо, его дом находится неподалёку. Никто в Вергасе не рискнёт дразнить фанатиков, причисляющих любого, кто бродит по улицам ночью, к врагам и отступникам.

Упёртая клиентка с неприятным одутловатым лицом и не слишком изысканными манерами быстро поборола оторопь и начала новую атаку, интуитивно почувствовав моё стремление поскорее от неё избавиться.

— Госпожа Маэлиса, ну что вам стоит уважить почитательницу вашего таланта? Вы же легко нарисуете ещё десять подобных натюрмортов!

— Напишете, — машинально поправила я, отвлекаясь на входящего в салон мужчину.

Высокий господин, обладатель военной выправки, длинных растрёпанных волос и сурового выражения лица с правильными, мужественными чертами, вызвал острое желание написать его портрет. Вообще-то я принципиально не работала в этом жанре. Разве что для себя делала наброски, фиксируя в блокноте особенно примечательных персонажей, которые произвели на меня впечатление. У меня была мечта заняться иллюстрированием книг, вот я и копила материал на будущее.

Незнакомец в четыре огромных шага пересёк расстояние от входа до стойки, отделяющей выставочную зону от буферной, остановился, прожигая меня сердитым взглядом, и шарахнул крепким кулаком по деревянной панели.

— Уютная долина, говоришь!

— «Долина уюта». Прошу извинить, я собираюсь закрывать салон. Жду вас в любое другое время…

— Даже не думай, что так легко от меня отделаешься! — рявкнул посетитель, оттирая в сторону госпожу Тиль.

— Позвольте! — возмутилась та. — Маэлиса занимается со мной. Не надо лезть без очереди.

— Маэлиса, значит, — незнакомец смерил меня недобрым взглядом, потом удостоил вниманием мою клиентку. — Вышла!

— Ч-что? — вскинула едва заметные брови опешившая от грубого тона женщина.

— Взяла свой баул и вышла отсюда! Считаю до трёх.

Я, признаться, удивилась не меньше госпожи Тиль. Нужно отдать должное её самообладанию. Покупательница поджала губы, шумно втянула ноздрями воздух и повернулась ко мне, нацепив ласковую улыбку.

— Госпожа Маэлиса, вы оценили эту чудесную картину в два серебряных? — уточнила она, вытаскивая из саквояжа толстый, украшенный бисером кошелёк. — Прошу завернуть.

Я поспешно спрятала монеты под прилавок и привычными движениями упаковала натюрморт — закутала в крафтовую бумагу и перевязала крепким шпагатом.

Украшая покупку для госпожи Тиль, я старательно расправляла шёлковые ленты. Не жалея их соорудила большой алый цветок и два белых поменьше. Тянула время, украдкой поглядывая в дальний угол, где ещё при открытии салона установили следящий артефакт. Очень надеялась, что папа видел сердитого визитёра и поспешит подняться из расположенной в подвале мастерской, чтобы вступиться за меня.

Хоть я и считалась хозяйкой бизнеса, многие решения принимал мой отец Делес Леви — уважаемый в городе человек, вхожий во многие богатые дома. Мои неоднократные просьбы нанять охранника — пусть не из эльфов, хотя бы простого деревенского парня — не встретили поддержки.

— Не стоит думать, девочка моя, — убеждал меня отец, — что твои прекрасные работы заинтересуют серьёзных преступников. А мелочь не посмеет к нам сунуться, я слишком известен своими связями.

Чтобы успокоить меня, папа установил следящий артефакт и в любой неоднозначной ситуации приходил на помощь. Будь то случайно забежавший в «Уютную гавань» хулиган, или навязчивый разносчик сладостей, раздосадованный отказом приобретать его засиженный мухами товар. Одного появления статного мужчины сурового вида хватало, чтобы непрошеные гости удалились с извинениями. Сейчас-то почему папа не показывается? Неужели заснул!

— Ах, Маэлиса, — вздыхала клиентка, забирая у меня свёрток, — золотые ручки у вас! Какие розочки красивые из простой ленты! Просто произведение искусства.

Пока я возилась с упаковкой, сердитый мужчина прохаживался по салону, разглядывая выставленные картины. Здесь в основном были мои работы — пейзажи, натюрморты, жанровые сценки. Отец писал портреты на заказ, для привлечения клиентов на стене в дальнем углу висел образец — довольно неудачное изображение его величества Аонара Фетира. Незнакомец остановился около этой картины, брезгливо поморщился и сказал:

— И медяшки бы не дал за эту мазню. Как только стражи не привлекли вас за уничижение короля.

Госпожа Тиль успела покинуть салон, я с сожалением проследила, как неуклюжая женщина торопится к ближайшей остановке, чтобы сесть в дилижанс, пожалуй, последний на сегодня. Успела. Один из пассажиров придержал дверь, помогая ей забраться внутрь. Я кивнула, указывая мужчине на этот добрый пример, и посоветовала:

— Вам бы тоже следовало поторопиться, господин…

— Граф! — Он подошёл ближе и навис надо мной, снова нахмурившись. — Граф Тедион Конни. Вам ведь знакомо это имя?

Я отрицательно покачала головой и снова посмотрела на следящий артефакт. Быть может, он не работает, и отец не видит, что здесь происходит?

Стараясь сохранять уверенный тон, я снова попыталась выпроводить назойливого и грубого посетителя:

— Ваше сиятельство, очень надеюсь, что вы непременно заглянете в «Долину уюта», если решите что-нибудь приобрести. А сейчас, прошу выйти, мне нужно закрывать салон.

Довольно привлекательное лицо мужчины исказила злоба. Он ещё ближе наклонился ко мне и зашептал:

— Строишь из себя невинную фею? Зря стараешься! Я прекрасно вижу, какова ты на самом деле! Не удивлюсь, если к тебе подселилась какая-нибудь пакость типа лавекки!

Это уже выходило из всех берегов! Хладнокровие оставило меня, и я сама резко подалась вперёд, едва не «клюнув» подбородок негодяя носом — хорошо, что мужчина обладал прекрасной реакцией и успел отпрянуть. Я же закричала, указывая на дверь:

— Вон! Как вас там? Граф Конь! Ещё неизвестно, кто вселился в вас, быть может, хрозгр? Не пора ли вызывать…

— Дурочкой прикидываешься? Мол, знать тебя не знаю… А на это что скажешь? — Он резко выхватил из-за пазухи документ и разгладил его на стойке передо мной. — Твоя работа?

Я, ничего не понимая, опустила взгляд на копию завещания, заверенного главным секретарём ВЦСУ Абверона. Некий граф Ланцен Конни завещал пять золотых своему любимому сыну Тедиону Конни, а всё остальное имущество, включая виллу на побережье и поместье неподалёку от столицы герцогства Абверона, передавал в собственность лицу, которое предъявит подлинник завещания.

Пять золотых — деньги немалые, если речь о торговце или фермере, но на фоне виллы и поместья оставленное «богатство» выглядело насмешкой.

— Соболезную вашей утрате, граф, — сказала я, отодвигая от себя бумагу, — у вас были настолько дурные отношения с отцом?

— Продолжаешь делать вид, что не участвовала в изготовлении фальшивки?

— Послушайте, — я и сама удивилась тому, как мягко звучал мой голос. Кажется, у меня пропало желание злиться на этого бедолагу. — Не могу даже представить, кто и зачем направил вас ко мне. Поверьте, это ошибка. Я всего лишь художница. Люблю живопись, творчество, мне доставляет удовольствие вносить красоту в дома людей…

Граф резко взмахнул рукой, обрывая мою речь, и постучал пальцем по документу:

— Кто это лицо? Скажи мне хотя бы это! Кто собирается предъявить права на мои владения? Я заставлю его признать, что это ложное завещание. Отец ни при каких обстоятельствах не подписал бы такое, разве что под влиянием хрозгра.

Что мне оставалось делать? Только пожимать плечами. Я ничем не могла помочь этому человеку. Он, наконец, осознал это. С печальным видом, сложил копию злополучного завещания, спрятал во внутреннем кармане камзола и очень-очень грустно посмотрел мне в глаза. В эту секунду открылась дверь, замаскированная под большое зеркало в золочёной раме. Мой папа на мгновение замер, оценивая обстановку, и решительно двинулся к посетителю.

Делес Леви, хоть и занимался не физическим трудом, а живописью, в свои неполные пятьдесят выглядел крепким и выносливым мужчиной. Он был широк в плечах и лишь чуть-чуть уступал в росте молодому и очень сердитому посетителю.

— Этот парень тебя обидел, дочка? — не глядя на меня, спросил папа, и только теперь я заметила в его руке магострел.

Не хватало ещё нам убийства прямо в выставочном зале! В моём воображении стремительно пронеслись картинки, на которых очень симпатичный граф падал на пол, широко раскинув руки, я закрывала лицо ладонями, а мой отец утаскивал тело в подвал. Хотя, почему в подвал? Ведь именно там находится портретная мастерская. Прятать мертвеца там, куда заглядывают клиенты — не лучшая идея.

Папа выделил мне для работы светлую мансарду, а сам ютится в неудобном помещении без окон. Я много раз предлагала отцу работать рядом, готова была потесниться, но он утверждал, что не любит солнечного света. Никогда не понимала этого, как может художник не любить солнечный свет? Всё-таки при магическом освещении многое выглядит ненатуральным. Впрочем, как и королевский портрет папиной кисти.

Это было для меня загадкой: почему многим — не всем, конечно, но достаточно большому количеству людей — нравились эти неряшливые портреты. Я сама вела бухгалтерию и прекрасно понимала, что продажа моих картин приносила не такой доход, чтобы «Долина уюта» процветала. Большую часть прибыли составлял заработок отца.

Я, видимо, слишком утомилась, беседуя с графом, поэтому не сразу стала прислушиваться к негромкой беседе. Несколько тягучих мгновений витала в собственных мыслях и обратила внимание на мужчин лишь, когда они замолчали, оба уставившись на меня.

— Что? — спросила, с удовольствием заметив, что отец опустил оружие.

— Ну? — он спрашивал не меня, а графа. — Видишь, моя дочь не обладает магией, исключительно талантом.

Я хлопала глазами, не очень понимая, радоваться мне или обижаться на эти слова. То, что я меня нет магии — обидно, досадно и… Зато есть талант, что неплохо, ведь это позволяет мне зарабатывать кусок хлеба любимым делом.

— Допустим, — заговорил молодой человек, — и что это доказывает?

— Маэлиса никак не могла подделать магическую печать. Неужели непонятно? — улыбаясь мне, сказал отец.

— А кто мог? — граф резко повернулся к нему.

— Этого я не знаю. Могу только дать совет, хорошенько расспросите управляющего, кому он передавал сведения об имуществе умирающего. Ведь даже поддельные завещания не составить без нужной информации.

— Совет дельный. Я им воспользуюсь.

— Поторопитесь, ваша милость, время не на вашей стороне!

От холодной отцовской улыбки даже у меня морозом по коже пахнуло, не представляю, что чувствовал недовольный посетитель. Нервно дёрнув подбородком, он коротко мне поклонился и резким шагом вышел на улицу. Я наконец вздохнула с облегчением.

— Прости, дочка, — отец подошёл и погладил мою лежащую на прилавке ладонь, — я далеко не сразу понял, что этот ненормальный транцельванец что-то имеет против тебя. Сначала показалось, что флиртует.

— Папа! — возмутилась я. — Что такое ты говоришь? Как можно!

— А что? Ты молодая хорошенькая леди. Не замужем и даже не обручена. Почему бы тебе не пококетничать с посетителем?

Я не стала спорить, напоминая, что почитаемая мною светлая богиня Аурана благоволит лишь тем, кто ведёт нравственную жизнь. Отец давно не был в храме, не слушал проповедей, а над аурахами — служителями храма богини — мог и подшучивать, так что не стоило его провоцировать на богохульство. Поэтому я сменила тему:

— Почему ты назвал графа Конни транцельвальцем?

— А ты что же, не видишь, какая у него кожа оливковая? — засмеялся отец. — Тоже мне, художница!

— Это просто загар. Ну и что?

— Южный загар. А костюм? В наших краях лишние украшательства считают за дурновкусие. Мы скромны в одежде. Граф, может, и родился здесь, но уже несколько лет жил за горами. Уверен, что в Транце.

— А что ты говорил ему про магические печати и про фальшивки? Что-то я не поняла.

— Не бери в голову, дочка. Не бери в голову! — отец похлопал меня по руке и спросил: — Ты, кажется, собиралась к поставщику?

— Да, но уже темнеет. Этот странный господин отнял слишком много времени.

— Ну, ничего! Приготовь ужин, а я схожу.

— Папа!

— Не волнуйся за меня. Твой отец не по зубам служителям темнобога, чтобы они о себе не думали!

С этими словами он вышел на улицу. Вскоре послышался скрежет — опускался защитный экран. Каждую ночь мы прятали за ним стеклянную витрину, чтобы не раздражать проникавшим сквозь неё светом тех самых фанатиков, о которых так насмешливо отзывался мой отец.