Новосибирск встречает пургой и морозами. Сидя в самолете, я схожу с ума от неизвестности. Мало того, что в этом городе у Тавади нет филиала, так еще и странная просьба насчет денег из сейфа, которые я должен был положить почему-то в коробку из-под торта. Если это взятка, а в сейфе босс хранит неучтенную наличку, то весьма странная.

Как только приземляюсь, сразу звоню Тавади.

– Прилетел? Хорошо. Дуй в местный роддом.

– Куда? – от удивления даже нарушаю правило: не задавать глупых вопросов.

– В роддом номер два. У тебя со слухом проблемы?

– Просто все так неожиданно.

– Потом поговорим. Деньги привез?

– Д-да.

– Тебя ждет у входа в аэропорт машина. Сразу ко мне!

Ветер на улице просто сбивает с ног. Давно уже не сталкивался с такой непогодой. Пытаюсь что-то разглядеть сквозь пелену снега, но все сливается в одну массу.

– Кирилл Михайлович? – голос раздается за спиной, и я поворачиваюсь.

– Да.

– Прошу вас.

Огромный силуэт шагает впереди. Я вижу только черную спину, но сейчас мечтаю спрятаться куда-нибудь от этой пурги. Хорошо, что машина припаркована в нескольких шагах от выхода из аэровокзала. Забираюсь на переднее сиденье и отряхиваюсь.

– Ну, и погодка! Только черти в такую метель свои дела делают, – пытаюсь пошутить.

Неожиданно ловлю косой взгляд парня и присматриваюсь. Этого человека я вижу впервые, и он не представился. Новый сотрудник? Хотя... я вряд ли знаю всех работников компании Тавади.

Тогда, значит, этот громила охраняет босса в мое отсутствие? Тоже не вяжется. Сплошные загадки!

– Поехали? – парень искоса смотрит на меня.

– Да, – секунду наблюдаю, как мощные пальцы поворачивают ключ, и спрашиваю: – Может, расскажешь, что делает в роддоме Новосибирска Арсен Николаевич? Я, когда улетал в Израиль, не слышал, чтобы у него в планах был наследник. А прошла всего неделя.

– Здесь жила его пассия, – глухо отвечает водитель.

Еще удивительнее. Первый раз слышу, чтобы босс заводил любовниц в глубинке. Ему и столичных красоток хватает.

– Какая? Как зовут?

Опять быстрый взгляд в мою сторону, в глаза словно буравчики вставлены, так и норовят просверлить насквозь.

– Поговорите об этом с боссом. Кажется, Лиза.

Его ответ бьет кувалдой по мозгам. От потрясения я не знаю, что сказать, и замолкаю. Смотрю на дорогу, где завивается в спираль метель, слышу снег, стегающий по стеклу, движение дворников и не могу прийти в себя.

Что здесь делает Лиза? Она же вышла замуж и осталась в Москве. Тавади забыл о ней и все время находился в Санкт-Петербурге, решая дела с партнерами.

– Ничего не понимаю…

– А тебе и не надо. Выполняй приказы, и все!

Я растерянно смотрю себе на колени, где в пакете спрятана коробка. Разрозненные пазлы становятся на место. Взятка в виде торта, подаренная в роддоме, вряд ли кого-то удивит. Но что делает Тавади в роддоме? Пытаюсь в уме подсчитать срок беременности, ничего не получается. Если она ждала ребенка босса, тогда уже должна была родить. А если это ребенок ее мужа, по всем срокам рано.

– Тортик на родины везешь? – выдергивает меня из мыслей водитель.

– Не твое дело!

– Вот и поговорили.

Кошусь на соседа. Здоровенный мужик! Плечи занимают всю спинку кресла. Я тоже высокий и крупный, но тут просто гигант. Он делает вид, что не замечает моего интереса. Вытягивает шею, всматриваясь в лобовое стекло, и тихо матерится. Неожиданно мой взгляд приковывают черные полоски на коже водителя. Напрягаю зрение: странные щупальца выглядывают из-под воротника и прячутся под волосами.

«Чаки? – шокирует открытие. – Что здесь делает Чаки?»

Холодным потом покрывается спина. Надежда, что босс оставил девушку в покое и позволил ей жить своей жизнью, тает, как дымка. Неужели этот урод что-то сделал с Лизой? Сердце сжимается от ужаса, спазм перекрывает дыхание, и я закашливаюсь в приступе паники.

– Ты болеешь? – чистильщик поворачивается ко мне.

Тут же по ушам бьет сигнал клаксона. Чаки матерится, вцепляется в руль и пытается его повернуть. Машина юзом катится по скользкому асфальту, выезжает на встречную полосу. Мимо с отчаянным визгом проносится черная Мазда.

– Твою ж мать! Тормози!

– Сам знаю, что делать. Заткнись!

Чаки с трудом выравнивает движение, он кажется невозмутимым, но я вижу, как подрагивают его пальцы. Меня и самого трясет от напряжения и неприятных открытий, которые сыплются одно за другим.

– Далеко еще? – спрашивая, лишь бы нарушить гнетущую тишину, и вздрагиваю от звука собственного голоса.

– Приехали.

Машина тормозит на стоянке у приемного покоя. На фронтоне здания светится неоновая вывеска: два аиста по краям несут в клювах младенцев, а в центре написано: «Родильный дом №2».

– Ну, покедова! – машет рукой Чаки. – Может, еще и свидимся.

Его кривая улыбка напоминает оскал, а в словах звучит предостережение. Я выбираюсь из машины и скачками, перепрыгивая через заносы, несусь к входу в роддом. Желания встречаться с Чаки нет никакого, а раз он рядом с боссом, значит, случилось что-то ужасное.

Тавади ждет меня в приемном покое. Я издалека вижу, как он мерит широкими шагами холл. Вот останавливается, что-то говорит медсестре, смотрит на дверь. Мы встречаемся взглядами.

– Наконец-то! – вместо приветствия бурчит он.

– В занос попали, чуть в кювете не оказались, – оправдываюсь я.

– Привез?

– Да, – протягиваю пакет с коробкой.

– Потом. Раздевайся, бери халат, пошли.

– Арсен Николаевич, что случилось? – спрашиваю и с замиранием жду ответа.

– Большая неприятность у нашей предательницы Лизы, – отвечает он и идет к лифту.

– Неприятность?

– Кирилл, не тупи! Ты же знаешь, что девчонка вышла замуж.

– Да, но я думал, что она в Москве. А тут такое…

– Нет, ее мужа перевели по работе в Новосибирск, а вчера ночью в квартиру ворвались воры. Парня убили. Лизу в бессознательном состоянии привезли в роддом. Соседи услышали крики и вызвали скорую помощь и полицию.

Слушаю, а внутри все холодеет от ужаса. Какие воры? Какое нападение? И откуда узнал об этом Тавади? Он же делал вид, что простил предательство Лизы?

– Какой кошмар! Что-то совсем не везет девушке. Но как вы здесь оказались? – все же задаю самый важный вопрос.

– Вместе с ее матерью. Я поддерживал связь с Аленой Игоревной. Не могу же бросить несчастных женщин в беде.

Как же! Ты можешь, еще как можешь! Просто подвернулся шанс, вот ты и решил опять сыграть роль благодетеля. Авось в этот раз выгорит, и тогда Лиза точно будет связана по рукам и ногам.

Черные мысли, одна мрачнее другой вращаются в голове, пока мы идем по сонному коридору родильного отделения. Останавливаемся перед какой-то дверью. Тавади внимательно смотрит на меня.

– Там Лиза? – вырывается из горла сиплый вопрос.

– Нет. Это палата новорожденных. Там ее ребенок.

Тавади распахивает дверь и пропускает меня внутрь. Грудь теснит комок волнения: я еще никогда не видел новорожденных. Не доводилось. Своих детей не завел, а с бывшими друзьями связи растерял. Работа, дом, клиника, тренажерный зал – вот и все мои развлечения.

– Погоди. Половину денег убери из коробки. Пригодится еще.

Босс закрывает меня, и я быстро распихиваю пачки по карманам. Нас никто не видит, поздний вечер, почти ночь. Вокруг тишина и пустота.

Стекло перегородки палаты недоношенных напоминает экран телевизора, на котором в этот момент идет фантастический фильм.

В рассеянном свете, льющемся от настенных светильников, комната кажется царством пластика, стекла и металла. Блестят штативы капельниц, с мерным жужжанием работают мониторы и другая аппаратура, сквозь прозрачные стенки кувезов* виднеются розовато-желтушные дети, маленькие, худые и беспомощные, как цыплята. Настоящие инопланетяне.

Я настороженно наблюдаю за боссом. Он стоит у входа и смотрит на сморщенное личико новорожденного, который дышит тяжело и часто. Изредка маленькое тельце вздрагивает, и тогда приходят в движение ручки и ножки, открывается вот-вот готовый разразиться криком рот.

Босс брезгливо кривит губы. Что он хочет увидеть? Знакомые черты? Я тоже вытягиваю шею. Ничего, совсем ничего нет от Лизы. Ни нос картошкой, ни мягкий, дрожащий подбородок, ни темные волосенки не напоминают мне о хохотушке-шатенке.

Тавади усмехается углом жесткого рта, глубоко вздыхает и выдыхает через рот. Тревожный знак. Он напряжен и едва сдерживает раздражение. Я тоже настораживаюсь. Зачем мы здесь? Что босс хочет увидеть? Я ни на мгновение не поверил в кражу и грабителей, убивших Лизиного мужа. Чаки не зря ошивается поблизости.

«Господи, отведи беду! – на секунду закрываю глаза. – Не дай свершиться еще одному греху!»

Но мысль мелькает и прячется в тайниках сознания.

– Господин Тавади, наденьте халат и шапочку, – окликает босса медсестра и протягивает ему одноразовую одежду голубого цвета, а сверху кладет синие перчатки.

– А это зачем?

– Недоношенные дети очень слабы, в палате должна быть атмосфера, близкая к стерильной. Простите, – смущенно продолжает она. – Я не должна вас пускать. И без того нарушаю должностные инструкции.

– Кирилл…

– Да.

Я делаю шаг вперед и выхожу из тени.

– А это вам.

Тавади берет у меня пакет, вытаскивает коробку от торта и протягивает ее медсестре.

– Ну, что вы! Что вы! – смущается та и, почувствовала ее вес, удивленно вскидывает глаза. – Не надо. Я же так, по доброте душевной. Вы попросили показать малыша. Почему бы не помочь доброму человеку.

«Как же, доброму!» – дурные мысли тревожат, не дают покоя. Даже дышать трудно. Я и невольно кладу пальцы на кобуру, хотя даже не представляю, как можно применить оружие в этом ангельском месте.

Женщина пытается вернуть коробку, но Тавади предупреждающе выставляет перед собой раскрытую ладонь: видно, что медсестра бесит его своей ненужной суетливостью.

– Возьмите. Я вам очень благодарен. Я могу войти?

Делаю шаг вперед, просто не могу оставить этого человека наедине с малышами. Не верю в его добрые намерения ни на грош.

Босс резко оборачивается: я встречаю суровый взгляд, но тут же отвожу глаза. Нельзя сейчас показывать свои эмоции, можно выдать себя случайно. Успокаивает одно: Тавади ничего не делает своими руками. Надеюсь, он просто посмотрит на ребенка, и все.

– Кирилл, подожди меня здесь! – как выстрел, звучит приказ.

Молча киваю и отхожу в сторону, уступая дорогу.

Босс переодевается и идет в палату. Я не свожу с него глаз, караулю каждое движение. Что он хочет делать? Окидываю взглядом помещение. В нем – шесть специализированных кроваток. Тавади приближается к инкубатору, где, наверное, лежит ребёнок Лизы. Не имея объяснений, могу только предполагать.

Босс сжимает кулаки, я бросаюсь к перегородке и замираю, готовый в любое мгновение атаковать. Но ничего не происходит. Тавади просто разглядывает ребенка, как экспонат.

Малыш спит. Но вот гримаса искажает крохотное личико, словно ему снится плохой сон, кривится ротик, а на лбу собираются морщинки. Неожиданно ребенок вздрагивает, будто чувствует опасность, идущую от Арсена, крохотные ручки и ножки дергаются, и изо рта вырывается писк.

– Чего он хочет? – с трудом разжимает плотно сцепленные губы босс.

– Славный у вас сынишка, – к кроватке бросается медсестра.

– Он не мой…

– Умничка, настоящий борец! – женщина находится на своей волне и не слушает посетителя. – Родился в тридцать недель, но всеми силенками цепляется за жизнь, – она наклоняется к ребенку и воркует: – Кушать хочешь, солнышко. Сейчас, потерпи чуть-чуть.

Женщина приносит заготовленную бутылочку с соской. Капает молоком себе на запястье, потом на нижнюю губу малыша. Он чмокает, чувствует вкус и пищит, требуя добавки.

– А почему вы других детей не кормите? – спрашивает босс и кивает в сторону соседнего кувеза.

Медсестра подходит к кроватке, просовывает руку в круглое окно и гладит малыша по животику.

– Этот слишком слаб. Сам есть не может. Родился тоже в тридцать недель, но от мамаши-наркоманки. Дышит с трудом, только губки водой смачиваем.

– И что мамаша.

– Отказ напишет, что же ещё? Такие дети не выживают. Сколько на роду написано, столько и протянут.

– И как долго?

– Может, месяц, а может, год. Трудно сказать. Оба родились вечером. Принимал детей в отделение дежурный неонатолог. Завтра начнется обследование малышей, тогда и поставят им точный диагноз. Все будет зависеть от его состояния и лечения, вот только откуда у наркоманки деньги?

Я подхожу вплотную к перегородке и напряженно прислушиваюсь, боясь пропустить хоть слово. Хорошо, что медсестра не закрыла плотно дверь, иначе сошел бы с ума от беспокойства.

Невольно рассматриваю малышей, о которых говорит медсестра. Издалека выглядят они абсолютно одинаково: оба мальчики, оба темноволосые с красными сморщенными лицами. Еще и приглушенный свет не дает рассмотреть черты лица.

Сердобольная медсестра отходит к медицинскому столику, а босс вдруг поворачивается и в упор смотрит через стекло на меня.

– Отвлеки ее, – одними губами приказывает он. – Я столбенею: вот оно! Сейчас что-то случится. Неужели сам рискнет? Чаки поблизости не видно. – Чего ждешь, Кирилл?

Я медленно поднимаю руку и стучу в стекло. «Успокойся, Тавади благоразумный человек. Он не станет разрушать все ради мелкой мести», – уговариваю себя, пока жду медсестру.

– Что-то хотели?

– Можно вас на минуту?

Женщина оглядывается на детей, потом смотрит на босса.

– Не волнуйтесь! Я ещё немного здесь побуду, присмотрю за малышами.

Медсестра выходит. Как только она поворачивается ко мне спиной, босс яростно показывает пальцем на конец коридора. «Вот ублюдок, хочет, чтобы я увел тетку подальше, а он остался в палате».

Довожу медсестру до поворота, она останавливается.

– Простите, я не могу далеко отходить, вдруг что-то случится.

«Ты, курица, деньги получила и об обязанностях забыла совсем», – хочется сказать мне, но говорю другое:

– С наличкой будьте осторожнее, тратьте разумно. Если купите сразу что-то крупное, могут возникнуть подозрения.

– Ну это и так понят…

– Тише! – прикладываю палец к губам и прислушиваюсь.

– Что?

– Мне кажется, или ребенок плачет?

– Я не слышу…

Но медсестра срывается с места, я несусь за ней. И хотя тоже ничего не слышу, готов руками растерзать босса, и будь, что будет!

Тавади по-прежнему стоит у кроваток и смотрит на малыша Лизы. Пытаюсь удержать судорожный вздох. Наконец торжествует благоразумие!

– Быстро ты вернулся, – он выходит и криво усмехается углом рта, – даже запыхался. Забег с медсестрой устроили по коридору?

– Нет. Медсестре показалось, дети плачут.

– Тогда пошли, пора навестить Лизу.

Я вздрагиваю: наконец впервые за вечер я слышу что-то о ней. Мы выходим из отделения недоношенных.

– Как она?

– Не приходит в себя. Пришлось делать кесарево, чтобы извлечь ребенка. Но девушка сильная и молодая, быстро восстановится. Все в этой жизни можно пережить, и она справится. Сама осложнила себе жизнь, – добавляет тихо он.

«Философ хренов!» – начинаю медленно закипать.

– Да, согласен, – выдавливаю сквозь зубы.

Тавади вдруг останавливается и смотрит куда-то вверх.

– Это камера?

– Да.

– Как думаешь, здесь хорошее видеонаблюдение?

– Я заметил по дороге несколько камер. Роддом выглядит прилично, значит, и оснащен хорошо.

– Мои женщины где попало не рожают. – «Заносчивый ублюдок!» – проносится в голове. – Отправляйся в комнату охраны, почисти записи. Не нужно, чтобы кто-то знал, что я был в отделении новорожденных.

Зря я успокоился. Тревога снова волной поднимается в груди.

*Кувез – это специальное устройство с прозрачными стенками, через которые можно наблюдать за малышом. В нем создан оптимальный искусственный микроклимат с определенными параметрами.