До каких я великих высот возношусь

И кого из владык я теперь устрашусь,

Если все на земле, если все в небесах --

Все, что создал Аллах и не создал Аллах,

Для моих устремлений -- ничтожней, бедней,

Чем любой волосок на макушке моей!

Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби

Есть такие призраки, что приходят между явью и сном.

"Ну что это за свинство?! -- хрипло бормочешь ты, натягивая одеяло на голову.-- Просто безобразие! Эй, вы, там,-- я вас что, для этого выдумывал? Для этого, да?! А ну живо, кыш отсюда!"

Шаги. Скрипят половицы, чужое дыхание перышком касается щеки, щекотно, щекотно... у дальней стены тихо смеются. Хрустальные колокольцы откликаются щемящим вздохам сквозняка; ты пинаешь ногой наугад, промахиваешься и обнимаешь подушку истово, как обнимают желаннейшую из женщин.

На кухне звякает посуда.

Пахнет чаем: крутым, свежезаваренным... чаем пахнет.

-- Призываю в свидетели чернила,-- бормочешь ты, не ведая, что творишь,-- и перо, и написанное пером! Эй, свидетели: я сейчас встану, и никому мало не покажется! Вы слышите... вы... слышите...

Есть такие места, куда попадаешь между сном и сном.

Песок струится меж пальцами, уходя в песок; желтые крошки бытия, и белые крошки бытия, а еще, говорят, бывают черные, красные... Стойте! Куда вы?! В горсти вода -- те хрустальные колокольцы, что совсем недавно заигрывали со сквозняками, обрываются крупными каплями, и остается лишь вытереть мокрой ладонью лоб.

"Ну что это за свинство?! -- ты идешь по берегу реки, ругаясь в такт шагам всеми бранными словами, которые успело выдумать человечество за века существования; и еще добрым десятком слов, человечеству неизвестных.-- Эй, вы, там -- дадите мне выспаться, в конце концов, или нет?! На кой я выдумывал эту речку, и эту пустыню, и эти горы (что, уже горы?! м-мать!..)?! Для чьей забавы: моей или вашей?! Вот сейчас проснусь -- и всех к ногтю... всех... к ногтю..."

Ветер смеется в лицо, мелкий щебень норовит забиться в башмаки, сосны на взгорье текут смолистым ароматом, и вместо одеяла остается лишь натянуть на голову серую пелену дождя.

Шаги.

За спиной.

Ты оборачиваешься: никого.

Одни шаги.

-- Призываю в свидетели серые сумерки, и ночь, и все то, что она оживляет,-- бормочешь ты, лишь бы заглушить проклятые шаги, лишь бы не слышать этого шарканья стертых подошв.-- Призываю в свидетели месяц, когда он нарождается, и зарю, когда она начинает алеть... призываю! Эй, свидетели: имейте в виду, в следующий раз я напьюсь до того волшебного состояния, когда сны шарахаются от перегара на сто поприщ! Имейте... в виду...

Есть такие слова, что начинают звучать между сном и явью.

Безумие воцаряется кругом: лепет младенца, крик страсти, вопль влюбленного ишака, старческое бормотанье, гнусаво пришепетывает мелкий плут, взахлеб плачет женщина, выталкивая из себя комки отчаянья; "Да чтоб вас всех! -- надрываешься ты, не слыша собственного голоса, ощущая лишь боль, жгучую боль в горле.-- Заткнитесь! Онемейте! Клянусь: всем языки вырву!.. всем... всем..."

Слова испуганно разбегаются, чтобы из углов тыкать в тебя пальцами.

-- Призываю в свидетели день Страшного Суда и укоряющую себя душу,-- остается лишь воздеть руки к потолку, прекрасно понимая всю бесполезность жеста.-- Призываю в свидетели время, начало и конец всего, ибо воистину...

-- Ибо воистину человек всегда оказывается в убытке,-- отвечают они, уходя.

Призраки, места, слова...

-- Всегда? -- спрашиваешь ты у них.

-- Нет, правда? -- спрашиваешь ты у них.

-- Постойте! -- и они останавливаются на пороге.

Есть такая жизнь, что начинается между явью и явью.