Имею топор - готов путешествовать!

                                                                       Мурлычущей музе с чертиками в глазах

ПРОЛОГ  

            Мужчина и женщина стояли на придорожном холме. Луна очерчивала их тонкие силуэты.

Город перед ними сверкал мириадами огней.

            - Все трое в Хараште, - сказала женщина тихо.

            - Наследник… Малефик… И жертвенный агнец… - изрек мужчина задумчиво.

            Женщина вздрогнула. 

            - Заставить раскрыться одного, спасти другого, пожертвовать третьим… - прошептала она слова, похожие на заклятие. – Обмануть двоих ради высшей цели… Одного на трон, другого на смерть…

            - В твоем голосе звучат сомнения, - сказал мужчина.

            - Дело не в этом. Сегодня я видела его…

            - Наследника?

            - Жертву. Я решилась еще раз заглянуть в Плетение Нитей, и там…

            Внезапно женщина прикрыла глаза, простерла руку вперед и глубоко вздохнула.

            - Сеющий Пагубу наконец получил тревожные вести!

            Мужчина чуть слышно выругался.

            - Ты ощущаешь его?

            - Как всплеск… Слабый всплеск багровой боли… Я не смогу указать место. Он умело закрыт, его могущество по-прежнему сильно. Но он получил вести, это несомненно!

            - Получил и встревожился, - улыбнулся мужчина. – Колеса завертелись. Пути назад нет. Что с нашей гончей?

            - Уже близко. Он торопится… Далеко оторвался от своих людей. Первое время в городе он будет действовать один.

            - Очень хорошо… - проронил мужчина. – Что ж, во имя прошлого и будущего, во имя тех, кого еще можно спасти… Постой. Ответь – что ты увидела в Плетении Нитей?

            - Шанс.

            - У жертвы появился шанс остаться в живых? А у нас?

            Женщина не ответила. Она отбросила со лба длинные волосы, обнажив острое ухо.

            - Что ж, - сказал мужчина. – Коли так… Тем лучше. А теперь – нам остается делать дело. И лгать. Много лгать. Но ведь эльфы не лгут. – Он рассмеялся неприятным вибрирующим смехом.

            Сходя с холма вслед за женщиной, мужчина зацепился носком сапога за корягу и расквасил нос.

1.

            Кажется, в дверь конторы били сапогами.

            - О-о-ой… - Удары отзывались в моей голове острой болью. – Кто? Кого принесло?

            Я сбросил ноги со стола, встал, пошатываясь. Для надежности оперся о столешницу. До двери было шагов семь. Но как пройти их, как не упасть?.. Глаза застил туман, во рту… изо рта… Короче, своим дыханием я мог опьянить дракона.

            - О-о-ой. Ох… - Гритт, до чего погано… Что же я вчера пил? Уракамбас, кольнуло воспоминание, отвратный гномий уракамбас! И не пил – хлебал! Со слезами на глазах. Олник все же уговорил «чуточку попробовать». Ну, попробовал, а потом оно само пошло – отвратный горлодер с горьким привкусом, уракамбас как нельзя лучше соответствовал нашему с Олником настроению.

            Вообще-то, гномий самогон людям яд. То есть поначалу он идет хорошо, ощущения – самые радостные, но где-то через час… Это даже не помутнение рассудка, а полная его потеря. Плачешь, смеешься, несешь всякий бред. Утром наступает расплата. Хреновое самочувствие – полбеды, главное – невозможно вспомнить, что ты делал вечером. Это зелье ухайдакает даже варвара с чугунной головой и богатырским здоровьем. Ну да, я тонко намекаю на себя. Простой обыватель, раз хлебнув этой дряни, вряд ли заправит на место глаза.

          Что-то холодно стоять на полу. Неужели я… Ну да, так оно и было: я стоял босиком. Я оглянулся в поисках ботинок, с трудом поворачивая голову. Да-а, бардак в нашей конторе еще тот. Кто-то выпотрошил книжный шкаф вместе с картотекой клиентов, а какую-то книгу разорвал по листику и устелил ими пол. Присмотревшись, я узнал мелко нашинкованный гроссбух. Толковое сведение дебета с кредитом. Но кто… Олник или я? Хорошо хоть трельяж не разбили… Так, сперва ботинки. Может, я бросил их за один из шкафов, или за тумбочки?

            Я попытался добраться до шкафа, что был поблизости, но первый же шаг завернул мир в цветную спираль.

            Нет, так я далеко не уйду. Проверю позже, когда немного уляжется. Я снова оперся о край стола, отдышался, повертел шеей, скосился вниз и ужаснулся увиденному.

            Боги, когда я в последний раз мыл ноги? Особенно правую, это же позор!

            Мне понадобилось несколько долгих, ужасно долгих мгновений, дабы понять, что вчера я опрокинул на себя чернильницу. На левую ногу попало меньше, на правую – больше, ну а основная часть впиталась в штанины.

            Несказанное облегчение.

            Бум! Бум! Бум!

            Сквозь пыльное окно просачивалось солнце, в приоткрытую форточку тянуло свежестью, уличной свежестью – смесью запахов мартовских котов, сырой рыбы и отбросов: в нашем районе Харашты так пахнет свежий воздух.

            Ага, вот куда я дел ботинки! Выбросил в окно. Сначала один, затем другой. Вчера под окнами истошно взывал к даме сердца кот-полудурок. Этот паразит был начисто лишен голоса и очень настойчив. Правый ботинок его не успокоил, левый, увы, тоже. Теперь ищи-свищи, у обуви уже новый хозяин.

            Бум! Бум! Бум!

            А вот головой стучать не надо, дверь дубовая, мало ли что. Я решил высказать эту мысль вслух, но горло было словно забито песком.

            Бум! Бум-бум!

            Никого… кха-а-а… никого нет дома! Пока нет.

            Я поискал взглядом кувшин, в котором обычно хранилась вода для поливки фикусов. Кувшин отыскался на полу – россыпь мелких черепков, явно потоптанных ногами. Фикусы, посаженные Олником от сглаза, тоже исчезли. Ох, что он теперь скажет? Боги, а какой пошляк красным лаком для ногтей намалевал на двери прегнусную бородавчатую задницу тролля? А подпись под ней: «Вся жизнь – дерьмо!»? Я с содроганием узнал собственный почерк. Потом содрогание уступило место ужасу, я даже подался вперед и чуть не загремел на четвереньки.

            - Великая Торба! Гритт Проклинатель!

            Видите ли, вместо задницы с подписью, на двери должен был красоваться мой топор, фамильная реликвия джарсийских варваров клана Мегарон. Славный топор, топор, с которым мой дедушка Трамп охотился на троллей, а затем, уже в годах, позировал самому Дамбару Хараштийскому. Красивая получилась статуя (Дамбар назвал ее загадочно: «Мощь простоты»), жаль, голова отбилась, когда ее свозили с гор на телеге.

            Железные скобы, которые держали топор, разорвал какой-то мерзавец.

            Бычья сила у парня! Так вот взять и разорвать скобы, которые даже я… Потрясенный внезапной догадкой, я осмотрел свои ладони. Содранная кожа была мне ответом.

            Та-ак, пьянка определенно удалась.

            Ну, и где топор? Нет-нет, я не мог выбросить его в форточку, я бы лучше сам выбросился. Бедная моя голова набита туманом и пульсирующей болью. Куда делся Олник? Может, он что-то помнит?

            Бум-бум!

            Я оглянулся, мельком увидел под столом остатки пиршества: чьи-то косточки, огрызки фруктов, пять бутылок из-под эля «Еще немного!». Боги, значит, был еще и эль!

            Двигаясь, будто зомби, разгребая руками густой воздух, я глянул за стол. Там был только сломанный стул (мое кресло пропало!) и обломки горшка для фикуса.

            Я выругался: ни топора, ни напарника, ни кресла, ни фикусов. Здравствуй, прекрасный новый день!

            Бум!

            - Отпирайте немедленно!

            Звонкий женский голосок. Чуть истеричный, но уху приятный, есть такие голоса – не теряют звучности и красоты, даже когда их хозяева не в духе.

            - Отпирайте, не то я вам устрою!

            Запирал ли я вчера дверь? Кажется, нет.

            Бессмысленно было ее запирать, ведь формально мебель в конторе уже не принадлежала нам.

            - Гм-м… Это самое… Дорогая, дерните ручку на себя!

            Дверь резко распахнулась. Словно вихрь, в комнату влетела высокая девица. Стройная, худощавая даже чрезмерно. Олник, не склонный к сантиментам, сказал бы, что она тощая как палка. Утиный нос, слишком большой рот с тонкими губами – она явно не была красавицей. Нет, все-таки была. Красота таилась в глазах, серых, как грозовое небо, и бездонных, как пропасть. Пышные прямые волосы до плеч были цвета золота, в них играл солнечный луч… Боги: плеч, луч! Да я, никак, с похмелья заговорил языком поэтов-романтиков? Тьфу! Трижды тьфу! Я холодно напомнил себе, что такие волосы весьма ценятся в Галидорских горах: тамошние гоблины делают из них парики, которыми украшают верхушки каменных идолов. Волосы обычно добываются вместе с головой, и плевали гоблины на серые бездонные очи. Волосы – идолу, мясо – в котел, такие дела.

            Девчонка явно собиралась скандалить, но мой вид, кажется, ее перепугал: плечистый босоногий детина с красными глазами и очень недружелюбным выражением помятого лица. Я спешно запахнул рубашку: нечего смущать ребенка ошибкой молодости – срамной татуировкой на груди. Увы, трехдневную щетину я смог бы спрятать, разве что повязав под носом платок.

            Она открыла и закрыла рот, потом собралась с духом и выпалила:  

            - Что за манера запираться! Вы знаете, что…

            - Ни черта я не запирал. Дверь была открыта.

            Она возмущенно засопела, пытаясь поджарить меня взглядом. Впрочем, крыть было нечем, ведь не додумалась же дернуть ручку на себя!

            - Это вы – Фатик Джарси?

            Я задумался.

            - Минутку, минутку… Я, несомненно… Фатик, да. Меня зовут Фатик! Фатик Мегарон Джарси. А дедушку моего зовут Трамп Пустая Башка. Он меня сам воспитал! Я, представьте, совершенно не помню родите…

            Я неосторожно качнулся в ее сторону, и она мгновенно сморщила носик:

            - Вы – выпивоха! Ко рту свечку поднеси – вспыхнет!

            - Нет, я несчастный работяга! Видите, даже спать остаюсь на работе. А Олник Гагабурк мой деловой партнер. У нас с ним контора на паях… - Я сглотнул горький ком. – Была.

            Она вскинула голову:

            - Знаю, пропили!

            Я хотел возразить, указать на нашу тяжелую долю, на общий экономический упадок Харашты, на поборы со всех сторон, но смог вымолвить лишь жалкое:

            - Простите за бардак.

            - У вас… У вас здесь… - Она задумалась, подбирая нужное слово: - Свинарник!

            - Честное слово, не хотели…

            Я попытался сказать, что мы, в общем, нормальные ребята, и в обычные дни не пьем, не пляшем на столах и не швыряем ботинками в кошек. Что вчера мы отмечали безвременную кончину нашей фирмы, а такое событие – оно не каждый день случается. Я даже сделал драматический жест и сказал первую фразу (нечто неразборчиво-похмельное, «хрфы… мныыыы… нааа»), но перед моими глазами вдруг возник прямоугольный бумажный лист, отягощенный малиновой сургучной печатью.

            - Вам известно, что это?

            Она прихватила лист двумя пальцами, как нашкодившего щенка. Я всмотрелся, с усердием вытянув шею.

            - Очевидно, постановление суда…

            - Которое касается вас! И не смейте, не смейте его трогать! – Свернутый в трубку, лист убрался в плоскую сумочку на ее боку.

            Я попытался изобразить смущенную улыбку:

            - Ну, вы знаете эти суды. Нас не ознакомили вовремя…

            - Вас не было ни на одном заседании!

            - «Вольный город Харашта против конторы «Силь, Мар и… ик!.. Илион»? – Я виновато кивнул. Ну какой же он вольный… Тут у нас олигархическая талассократия… - Ик!.. Простите!

            Ее ноздри затрепетали. Э-э, ну да… Мне следовало прибавить: «…за перегар». Простите за перегар, прекрасная незнакомка. В нашу следующую встречу я буду свеж и весел.

            - Мы… э… как раз вовсю вкалывали в это время, пытались найти средства для погашения долгов. Мой партнер, например, хотел занять у собственного папы, а он живет далеко, у гор Зеренги. Мы послали гонца, но, как говорят, по дороге его зарызли волки. Ужасная трагедия.

            - Избавьте меня от подобных рассказов! Вы должны были убраться еще вчера! Убраться насовсем, и не устраивать тут…

            Она гневно сверлила меня взглядом. Я сконфуженно переступил с ноги на ногу. Нет, положительно, в ней было нечто такое, этакое… Злиться на нее я не мог, и мне – поверьте – действительно стало стыдно за себя и окружающий нас беспорядок.

            - Учтите: оргии у нас не было! Тризна по фирме, не более… А какое сегодня число?

            - Двенадцатое мая!

            - О! Вы, очевидно, правы. Нас не должно здесь б-быть…

            - Но вы-то здесь!

            - Ну да, мы здесь. Я вернее…

            Черт, куда запропастился этот Олник? И где, во имя всех злобных богов преисподней, мой фамильный топор?

            Я икнул, устыдился и прикрыл рот ладонью. Рубашка, конечно, тут же распахнулась. Девушка увидала татуировку и нервно отступила назад. На ее щеках разгорелся румянец, а носик порозовел – восхитительно порозовел, должен сказать. По выражению ее лица я понял, что мои акции – и без того хлипкие, рухнули в самую глубокую пропасть. Пожалуй, легче отпечатать новые, чем выуживать старые оттуда.

            - Нет-нет, это не то, что вы… - Я запахнулся. – Никаких осложнений на голову! Сумасбродства молодости. Я же потомственный варвар, не забывайте! Лет двести тому мои предки обитали в пещерах, совершали набеги на цивилизованные страны, похищали и насиловали жен…

            Глаза у нее стали большие. Шок и трепет! Что же я несу? Я ведь должен расположить ее к себе, чтобы нам дали спокойно уйти, не вчиняя новых исков, а вместо этого…

            - Убедительно прошу меня извинить, ик!.. леди, простите, не знаю вашего имени! – Я сделал паузу, но она не посчитала нужным представиться. Я с трудом изобразил полупоклон, мимоходом оглядев ее полосатые штанишки в обтяжку, сапожки из мягкой кожи, длиннополую полотняную куртку с накладными карманами. Неброская одежда для Харашты. И вкус, несомненно, есть, но очень уж скромный. И – я только сейчас заметил – она не пользовалась косметикой, совсем. И золота не носила, и прочих украшений. Духи, однако, были – невесомое облачко.

            - Мне привратник сказал…

            Элидор, старый хрыч!

            - …что никуда вы не убрались!

            - О да, мы…

            - А между тем второй этаж вместе со всей обстановкой с сегодняшнего дня принадлежит мне!

            Вот, пожалуй, с этих козырей ей и нужно было начинать.

2.

Яханный фонарь!

Значит, вот он, этот загадочный «кто-то», скупивший все наши векселя. Хрупкая девушка с утиным носом… Хорошая пощечина от богов.

- Ве… весь этаж? – Наверное, я выглядел жалко в этот момент. Даже наверняка. Если бы у меня были собачьи уши, я бы поджал их. Несмотря на внешнюю хрупкость, было в этой девушке что-то властное, твердое, как алмаз, и, кажется, безжалостное.

- Весь. – Она пронзила меня взглядом. Обладай он материальной силой, меня – точно вам говорю – пришпилило бы к стенке. Во всяком случае, туман в моей голове окончательно рассеялся.

- И... Значит, вы тот… та, что купила контору Джабара? И общий склад? И обе подсобки?

- Он задолжал побольше вашего. Слесари ждут внизу, сразу после того как вы… уйдете, мы поменяем замки. И чтоб без этих ваших штучек! Я наводила справки и знаю, что вы накоротке с городскими ворами! Так вот: только посмейте, вы меня поняли? – Тонкий пальчик с коротким лакированным ногтем закачался у моей физиономии.

- Позвольте нам забрать хотя бы некоторые вещи…

- Ничего! Ни единой!.. – Она покрутила головой. – Ни единого осколка. Я знаю, что приставы, которых вчера отправили описать ваше имущество, попали в скверную историю! Проще говоря, какие-то темные личности избили их до потери сознания, раздели и сбросили в сточную канаву!

- Что? Не может быть! Что вы говорите! Какая ужасная новость!

- Не прикидывайтесь дурачком, Фатик!

- Но я… - Я развел руками, от чего татуировка вновь открылась. – Харашта – опасный город. Вы знаете, не далее чем позавчера тут был ограблен сам патриарх Атрея Зигмунд Керван! - Я умолчал о том, в каком именно заведении с патриарха стрясли лишний жир. – Надеюсь, с приставами все в порядке? То есть – ну, они… э-э… живы?

Эмоции легко отражались на ее подвижном лице, на сей раз это было неподдельное сочувствие: брови изломились, углы рта опустились:

            - Разумеется!

            Угу, мне это тоже известно. Джабар хорошо поработал.

            - Я оплатила их лечение из своего кармана, и теперь внизу ждет новая судебная команда. И только посмейте… вы поняли? - посмейте прихватить хотя бы швабру, и я вам устрою пышные похороны!

            Весь этаж. Контора. Склад. Подсобки. И приставы внизу. А мы думали сегодня убраться без особой спешки, прихватив кое-какие вещи. Джабар успел, конечно, он ведь не пил уракамбас. А я пил. Вдобавок где-то посеял фамильный топор.

Я нахмурился, стараясь выглядеть не слишком свирепо:

- Похоже, вы выставляете нас буквально без штанов, добрая фея.

Добрая фея с готовностью кивнула:

- Теперь я вижу, что вы сами довели свои дела до ручки и не заслуживаете милосердия. И не надо передо мной лебезить!

Лебезить, называя ее «доброй феей»? Небеса! Я закатил глаза к потолку. Женщины без чувства юмора – это особенно тяжелый случай. Глупая – да, истеричная – пускай, но вот когда нет чувства юмора, от такой дамы я улепетываю во все лопатки.

- Ну, э… отдать швабру, не такое уж большое милосердие, леди. Возможно, именно с этим инвентарем я уже сегодня буду искать низкооплачиваемую, постыдную для мужчины работу.

Добрая фея снова кивнула. Золотистые волосы качнулись, и сквозь раздавшиеся прядки выглянуло заостренное ухо.

Эльфийка!

- ИИИХХХ-ХХХУУУ! – Мы подпрыгнули одновременно, причем девушка отлетела к самой двери, легко, как пушинка. Бледные пальцы ухватили воздух за плечом, но рука сразу опустилась. Интересно, что она там обычно носит? Дрессированного крокодила? Говорящего попугая? Или большую пудреницу с зеркальцем?

Интригующий чих повторился в платяном шкафу. Там кто-то завозился, потом раздался громкий стук, и низкий, злой голос проревел:

- Откройте, проклятые идиоты! Я сейчас… о-о-охх, начну буянить! Эркешш махандарр!*

Моему рассудку понадобилось всего пару мгновений, чтобы узнать голос старого друга.

- Олник, минутку! – Я повернулся к девушке и мягко, почти без нервов пояснил: - Мой напарник. Какой-то негодяй запер его в шкафу, а он боится темноты, вообще-то.

Тарабб-бам!

Могучий удар сотряс шкаф. Створка выпятилась. Я рванулся вперед, превозмогая головную боль и тошноту, успел повернуть ключ, выпуская узника.

На пол выкатился короткошеий массивный гном, пахнущий лавандой и перегаром. Волосы стрижены под горшок, бороды нет. Это всегда приводило наших клиентов в недоумение – как это, гном и без бороды. Олник охотно рассказывал, как однажды, спасая детей из горящего сиротского приюта, раз и навсегда потеряв в пожаре бороду. Настоящая история была куда заковыристей. В ней фигурировали две гномши, лживые обещания жениться, обжигающая ревность и флакон магической бурды, называвшийся «растворителем». Страшная женская месть свершилась однажды ночью; с тех пор Олник начал бояться темноты, женщин и магии.

- Кто меня запер – я того убью! – Здоровенные красные ладони звонко расплющили откормленную моль. – Фатик, если это ты… А-а-апчхи-и!

Я молча указал на него пальцем. На груди гнома, прицепленная к пуговице крикливо раскрашенной рубашки, болталась помятая бумажка с такими словами:

«Помятка Фтику: зпри миня в шканф на плюч, когда мьи глза седут к перина осице. Иначе уйду буянить. Спасибо Олнк».

Отцепив бумажку, Олник созерцал ее несколько мгновений, беззвучно читая по слогам. Потом озадаченно дернул себя за оттопыренное ухо.

- Вот так-так! Это же мой почерк. Эркешш… Выходит, я вчера просто… Погоди! – Он пришел в волнение. – А было… Я не пытался просунуть в форточку собственный зад?

Тысяча лет позора! Я боялся оглядываться на девушку.

- Не было! Вот этого не было – точно. А ты не помнишь, куда я дел свой топор?

- А-а-апчхии! Нет, это не от лаванды. А, твой топор? Не помню. – Гном деловито оглянулся через плечо, заметив, наконец, девушку. – Ишь, какая шмара. Нету, все! Мы разорились и уже не торгуем! Фатик, скажи ей, никаких корсетов и губной помады!

Лицо девушки напряглось, рука вновь метнулась к плечу. Великая Торба! Дело принимало дурной оборот. То есть оно и раньше было не очень светлым, но после опрометчивой реплики гнома мы стремительно скатились в такое место, где восходит только черное солнце. На всякий случай я загородил товарища своим телом.

- Мой напарник, Олник Гагабурк-второй**, сын Джока Репоголового из Зеренги. Олник, познакомься, это новая владелица нашей конторы и вообще второго этажа, даже того чулана, где Элидор держит раскладные койки. Скажи «привет», дубина! – Я отчаянно жестикулировал за своей спиной, одновременно доверительно глядя на девушку. – Манера поведения моего приятеля слегка шокирует, леди, но поверьте, в душе он добрый малый и сейчас за все изви…

Я прервался, ибо за моей спиной родился новый громоподобный чих. Потом Олник звучно поскреб в затылке и изрек:

- Да ведь это аллергия! Мой нос учуял эльфку!

Эльфку? Эльфийку? Аллергия? О боги, как я мог про это забыть!

   * Расхожее гномье ругательство, дословный перевод которого заставит покраснеть самого бранчливого матроса. Человеческий аналог... Гм. Пускай будет "Черт побери!"

**Близнец носил то же имя, только с приставкой «первый», поскольку явился на свет раньше. Да, у гномов туго по части фантазии.

3.  

            Я вдруг ощутил настоятельную потребность слинять куда-нибудь подальше, ибо перворожденная посмотрела на меня таким пронзительным взглядом, что… Обвинение и детская обида, вот что сквозило в ее глазищах.

            Я бы сказал, что от волнения у меня пересохло во рту, если бы там не было сухо еще с ночи.

            Олник, друг мой, когда-нибудь я тебя утоплю!

            Эльфийка! Так вот, значит, откуда у девушки такое… м-м-м… деликатное телосложение.

            Минутку, я кое-что проясню насчет эльфов, чтобы вы яснее представили себе ситуацию в целом.       

Так вот, среди них выделяют четыре, э-э, группы. Оседлые культурные, не совсем культурные кочевые (эти разъезжают на фургонах, играют на музыкальных инструментах, поют, немного гадают и воруют лошадей), загадочные черные («но-дризты», обиходное - «чернушки», «черномазые»), и наши, местные, «чащобные эльфы», что населяют юго-западные отроги Галидорских гор. Последние известны в Хараште как «бич божий», «паскудники» и еще под десятком нелестных прозвищ. Лет двести назад их привел в горы какой-то духовный лидер, расселил в анархические коммуны, после чего благополучно скончался, кажется, от укуса горного клеща. Лишенные пастыря, эльфы удивительно быстро одичали, всего за полстолетия утратив весь шик, красоту и загадочность, присущие Дивному народу. Возможно, виной тому были анархические убеждения, или неупорядоченность быта в сырых пещерах, поразившая почти всех эльфов радикулитом. Короче говоря, лютни сменили барабаны, шитые золотом одежды – шкуры горных баранов, луки тонкой работы – грубые копья, а хитроумные чары превратились в плохо действующие ругательства. Певучий язык оскудел, характер безнадежно испортился; доминирующими чертами в нем стали надменность, агрессия и ксенофобия, в том числе и к своим благополучным собратьям. Вульгарные дикари – вот кем стали чащобники. И вот уже вторую сотню лет, как они обеспечивали крестьянам в долине Харашты полный комплект неприятностей, доходя иной раз в своих набегах до стен нашего города. Пища, рабы, предметы обихода, алкоголь – этим скрюченным мерзавцам годилось все, что можно отобрать и унести. Синдики Харашты не раз пытались выбить их из горных ущелий, но куда там! Хитроумные ловушки, узкие тропы и привычное отсутствие взаимодействия (на человеческом языке это называется: «Пусть они идут первыми, а мы прикроем с тыла!») между армиями синдиков делали чащобных эльфов неуязвимыми.

            В конце концов, хараштийские картографы начали обозначать ареал обитания чащобников кровавыми пятнами с подписью «Эльфы! Опасно!», а синдики, по слухам, согласились выплачивать эльфам дань, что, впрочем, не уберегало земли Харашты от набегов. Вот так и вышло, что чащобные эльфы бросили тень на весь эльфийский род, по крайней мере, в хараштийских пределах, а крестьяне могли устроить самосуд любому эльфу, попавшему им в руки. Кочующие эльфы проезжали долину Харашты на скоростях, устраиваясь лагерем вдали от деревенек, оседлые – эльфийских королевств в нашем мире всего два, Витриум (я там не был) у границ несчастной Империи Фаленор, и Скориум (был, едва унес ноги) в глубинах Южного Континента – случались в городе, хм, мельком.

            Нет, если у оседлого или кочующего эльфа есть деньги, с ним будут иметь дело, хотя остроухому придется держать ухо востро и, разумеется, не забредать на любой из базаров Харашты. Там, если излагать события предельно сжато, может случится следующее: крестьяне-узнавание-отрезанная-голова-мы-не-плохие-люди-но-поймите-нас-тоже-сынок-пни-эту-башку-и-позови-маму-будем-праздновать.

            Истины ради: и кочевые, и оседлые эльфы (к примеру, те, что населяют границы несчастной Империи Фаленор), не особенно стремятся в Харашту, считая ее тлетворным и пакостным местом, общемировой клоакой и рассадником венерических заболеваний. «Помойка у моря» и «Отрыжка злых богов» - это самые приличные выражения, которыми они ее величают. Приезжих, точнее, приплывших из Витриума эльфов я встречал в Хараште не больше десятка раз за пять лет, и все это были мужчины (их можно отличить от женщин по особо надменному выражению лица) – торговцы эльфийскими диковинами, прибывшие морем. Тут надо бы отвлечься и сказать, что после узурпации Фаленорского Престола герцогом Тавро Вортигеном эльфам стало трудновато проводить свои корабли вдоль имперского побережья, а кочующие, те, что не успели вовремя унести ноги и копыта из Фаленора, стали жертвами этнических чисток и давно сгнили в братских могилах.

Черного эльфа мне посчастливилось видеть однажды в балагане, впрочем, я думаю, это была бритая от шерсти обезьяна. Но-дризты живут в глубинах Южного континента – в буквальном смысле: в пещерах Семицветных гор они добывают самоцветы для белых людей, которых считают богами. Дурачки, что с них взять.

            Как вы могли бы догадаться, эльфийку в Хараште я встретил впервые.

            Не скажу, к какому из трех цивилизованных племен принадлежала девушка, но она прикрывала уши, а значит, кое-что знала. Она благоухала, но слишком сдержанно, а ее одежда была вполне человеческой. (Не говорю уже о том, что она нашла общий кошелек, тьфу ты, язык с местными судьями.) Нет, она не была случайным гостем в Хараште. Скорее, наоборот.

Гм, какая же забота привела эльфийку в нашу без меры унавоженную метрополию? Чего она хочет? Скупила второй этаж, чтобы устроить там салон красоты? Цех по разделке селедки? Фабрику поддельных реликвий? Артель, клепающую праздничные колокольчики? Сомневаюсь, что она посвятит меня в свои планы.

            Ах да, про аллергию, если вы еще не устали от назойливых пояснений. Ну, вы сами небось знаете, что между гномами и эльфами существует труднообъяснимая вражда. Это как кошки и собаки, антагонизм врожденный, впечатанный намертво. При этом каждый десятый гном – с  незапамятных времен – рождается с аллергией на эльфов, - что значит, чихание и насморк, когда остроухий рядом. У многих эльфов, замечу (впрочем, эти сведения не проверены), от соседства с гномами развивается смертная тоска, чреватая самоубийством. Ну и у всех эльфов от звуков гномских йодлей начинается неукротимая рвота. Это безотказное оружие гномы Шляйфергарда использовали издревле, выставляя на флангах армий лучших певцов, и оно действовало до тех пор, пока эльфы Витриума не додумались заливать уши воском. Увы, наши, чащобные эльфы настолько… хм, очеловечились, что гномье пение действовало на них как слабая щекотка.

            Вот вроде и все пояснения.

            Кстати, хотел бы я посмотреть на эльфийку, которой нравится, когда ее презрительно кличут «эльфкой».

            В общем, со всеми этими соображениями я подобрался, ожидая самого худшего. Шансы избежать драки были довольно зыбкими.

Но ничего страшного не случилось: девушка быстро овладела собой. Уголки ее губ стали жестче, а потом на них расцвела царственная улыбка.

- Значит, это ваш напарник? – сказано это было в стиле: «Стало быть, вы держите дома ручную вошь?»

Я пожал плечами, за спиной демонстрируя Олнику кулак.

- Ну да, а что тут такого? Хороший честный парень, я с ним познакомился в тюрьме…

Серые глаза мазнули по мне, и я ощутил, как на мой лоб наклеивают ярлык: «Развратник, насильник, убийца!»

- Пустяковое дело, - попытался исправить ситуацию Олник, наконец-то учуявший неладное. – Фатик всего лишь лошадь украл. Ну, там, вломил кое-кому… А я так вообще сидел ни за что! Это же Фрайтор, там законы дикие!

Я промолчал, в смущении переступая босыми ногами. Да, то был Фрайтор, одно из последних приключений, будь они неладны! Но не рассказывать же девчонке, как меня кинул наниматель – гроссмейстер рыцарского ордена Аерамин А.О. Фа… Да пошел бы он! Гритт, то был один из случаев, когда моя варварская природа взяла свое, и я погнался за гадом в слепой ярости и, кажется, завывая, чтобы вырвать его лживое сердце!

Не догнал, не вырвал, попал в тюрьму, отсидел.

Приключения оплачиваются плохо, вот что я вам скажу.

Да что там, приключения оплачиваются очень, очень хреново! Приключения калечат, преждевременно старят, делают алкоголиком, импотентом, лишают семьи!

В задницу приключения, яханный фонарь!

            Нет, не буду оправдываться. Да и вряд ли я еще раз увижу эту эльфийку. Пускай останусь для нее насильником, грабителей и убийцей. Не сопляк, не какой-нибудь карманник, уже хорошо.

            В некоторой степени, это было стоическое решение.

            Я сделал к Олнику пол-оборота и энергично скривил ту часть лица, которая была не видима эльфийке.

            - Нас выселяют, Ол. Будь добр, извинись перед новой хозяйкой этих апартаментов за «эльфку».

            Это называется «гамма чувств». То есть когда на лице при сильном потрясении отображаются эмоции совершенно противоречивые. Вот примерно это и произошло с моим другом. Затем он слегка позеленел – то ли от приступа аллергии, то ли от досады. Глядя куда-то в землю (а точнее, в кучу мусора, что покрывала пол), он проговорил с пугающей монотонностью:

            - Эльфка покупает нашу контору… А я-то думал, похмелье – это худшее, что будет ожидать меня сегодня утром. – И громко: - Простите, миледи, я был не прав! А-а-апчхи-и-и! – И шепотом мне: - Дамочка уже представилась? Показала бумаги? Ты уверен, что это не разводка? – Он добавил что-то неизустное, что читалось только по глазам.

            Но он все-таки понял, как понял это я, что раз «миледи» соизволила подняться наверх, оставив приставов внизу, значит, у нас есть шанс разойтись мирно. Убраться, в смысле, уйти свободными, на своих двоих, на все четыре стороны без проблем. И с гордо поднятыми головами, как и полагается двум неудачникам на бизнес-поле Харашты (умолчим о том, что подобных неудачников чаще находят в подворотнях с перерезанными глотками). Вообще, когда права собственности переходят из рук в руки посредством выселения, может случиться… всякое. Если выселенец ершист, команда приставов пополняется троллями, а уж те - «в порядке исполнения служебного долга» - могут устроить вам внезапное недомогание, скоростной спуск по лестнице, и даже обзорный полет из окна.

            Но эта девушка, похоже, была не чужда добродетели. Да-да, у приезжих случаются острые приступы этого недуга. Обычно он проходит через месяц-два, когда они убеждаются, что слова «добродетель» и «Харашта» могут соединяться разве что противоестественным образом.

            Короче говоря, я кивнул, не забывая следить за выражением ее лица. Складка между ровных тонких бровей эльфийки мне не очень нравилась.

            - Не задирай хвост, Ол. Мы спокойно…

            Но он уже решил прокрутить ситуацию до конца и включил план номер девять: сел на пол, уронил голову на руки и запричитал:

            - Молю, испытайте сочувствие к нашим проблемам! А-а-апчхи-и-и! У меня родственники, сорок ртов, дедушка инвалид!

            Ненавижу план номер девять! Но… Иногда он срабатывает, особенно с женщинами. Здесь нужен напор, здесь нужно все провернуть очень быстро.

            - Дедушка? О Небеса! Я не слышал, что случилось?

            Он поднял голову, на его глазах блестели слезы (а изо рта, добавлю, выхлестывала мощная струя перегара):

            - Я не хотел, не хотел говорить, тебе и без того пришлось тяжело последний месяц! Страшный обвал в Джутовых пещерах! Чтобы спасти, пришлось отнять обе ноги! И что теперь? Дети!.. Сорок ртов лишились кормильца. Остался один кормилец – я!

            - О Небо, о Великая Торба!

            - Поднять их, дать воспитание, чтобы они не пошли по кривой дорожке и не попали в лапы воров и распутников! Но мы разорены!.. Я разорен! Я нищ… Тебе хорошо, Фатик, уйдешь в матросы, а я… Я займу место дедушки! Тяжкий труд в забое! Три года – и хана! Угольная пыль! Они же не знают, что у меня слабые легкие! – По щекам покатились слезы, чуточку мутные от бродившего в крови алкоголя.

            Я сочувственно кивнул.

            - Ну а что тебе остается? Опять преступная стезя?

            Он яростно покачал головой, разметав шлейфы слез, потом вдруг надул щеки и содрогнулся, выпучив глаза. О да, мне ли не знать, что резкие движения головой с похмелья вызывают тошноту.

            К счастью, Олник справился, и уже через мгновение пришел в себя:

            - Нет, как можно? Я же дал зарок!.. Но деньги… кровь этого жестокого мира! Я сойду в шахту, эркешш махандарр! Я сгину там, но не брошу сирот!

            Он шустро вскочил на колени и простер к эльфийке руки.

            - Пока мы еще здесь, можно, милая госпожа, я спою в честь вашей красоты? У меня отменный бас-тенор, он усладит ваши… уши:

            Милые эльфы, о милые эльфы!

            О Миллитриллиланиэль!

            Когда уплыли на закат вы

            В лесах умолкла птичья трель!

            Замечу между строк, что бас-тенор у него и правда был неплохой. Во всяком случае, за исполнение мне краснеть не пришлось.

            Потом – верите или нет – он заплакал и согнулся пополам: впрочем, это был, кажется, незапланированный поклон – Олника, я уверен, здорово тошнило.

            Я посмотрел на девушку, прикинувшись агнцем. Ее взгляд уткнулся в гнома, словно тот был… ну не знаю, диковинной зверушкой, выставленной в балагане. Обычно эльфы тщательно скрывают свои эмоции, эта же девушка… В общем, на ее лице было то самое живое любопытство, что свойственно по большей части людям (ну и гномам, конечно, тоже).

            Олник воспринял ее взгляд, как знак одобрения собственных потуг.

            Кряхтя, он приподнялся и подскочил к шкафчику с прозрачной витриной, где стояли его наградные кубки – пять штук, все из серебра. Их мы думали вынести сегодня утром по-тихому, как последний резерв…

            Щелкнули дверцы, Олник сграбастал кубки и прижал к груди.

            - Вот, взгляните, милая эльфийка! Это мои награды! Знали бы вы, за какие заслуги они мне достались на фестивале гномской культуры и сочувствия Бургх дер Гозанштадт!* Вот этот – за опекунство над домом ветеранов! Этот – за взносы в фонд морального сочувствия! А вот этот…

            Гравированные надписи на кубках были исполнены на гномском пятисложном футарке, и я сомневался, что эльфийка сможет их прочесть. Кубок за опекунство был присужден Олнику за победу в скоростном пожирании пирожков, а «моральное сочувствие» он получил на конкурсе «Сострой-ка рожу пострашнее!». Добавлю, что мой напарник весьма гордился этими призами.

            Он продолжал трещать, атакуя острые уши эльфики разваристой лапшой. Я испугался, как бы в припадке красноречия он не затянул йодль – вот этого, я думаю, эльфийка бы нам ни за что не простила.

            - И вот я прошу самую малость, миледи, если мне будет дозволено взять хотя бы три кубка…

            - ПОШЛИ ВОН ОБА!

            Вот тут я даже присел, а Олник с перепуга выпустил кубки. По-настоящему разгневанная эльфийка – то еще зрелище. Глаза у нее, как бы это сказать, загорелись, а с растопыренных пальцев готовы были сорваться молнии. Ну, то есть мне так показалось – у страха глаза велики, даже если это страх и глаза варвара.

            Олник отступил на шаг и быстро отвесил девице поклон. Проигрывать надо с достоинством, да еще постараться, чтобы достоинство не пострадало.

            - Тогда мы тихонько пойдем, прекрасная леди, - изрек он, расшаркиваясь. – Не думайте о нас плохо.

            Она презрительно фыркнула.

            Олник подумал и родил сентенцию, от которой я чуть не схватился за голову:

            - Это не мы, это жизнь такая тяжелая.

            Я чуть не отвесил ему пинка.

            - Вон отсюда. И вы не возьмете ни крошки.

            Она уже говорила спокойно, однако в голосе сквозила сталь. Я кивнул, Олник кивнул тоже. Она отодвинулась от двери, освобождая выход, и только сейчас заметила, что за срам на ней нарисован. Клянусь вам, ее ухо само пробилось сквозь локоны! Острый кончик воспламенился, ну просто как свеча.

            - Это он сделал! – заявили мы с Олником хором, показывая друг на друга.

            Эльфийка молча спрятала ухо, откинув пряди со лба. Лоб у нее был высокий и… Гритт, ну сколько можно? Я снова поймал себя на том, что просто любуюсь девушкой.

            - Убирайтесь.

            - Миледи, вы разрешите мне хотя бы обуться?

            Она окинула меня взглядом – снизу вверх. Лицо ее выразило презрение и жалость. На миг она заглянула мне в глаза, потом сделала неопределенный жест рукой, который я истолковал как согласие.

            Смущаясь, я одернул штанины:

            - Это чернила. Я вчера не свел дебет с кредитом и немного вспылил. А мои ботинки… Они пропали… загадочно.

            После чего я присел и открыл обувное отделение платяного шкафа. Рылся я там долго, выгреб паука, горсть пыли и кожаные шлепанцы – они, я это хорошо помню, от прежнего хозяина остались. Попутно я успел заглянуть в сам шкаф – топора там не было. Да собственно, я и не надеялся его там найти – никогда и ни за что, даже в самом глубоком опьянении, я бы не сунул топор в платяной шкаф. И никогда не похоронил бы его под грудами мусора. Значит, топор был где-то в другом месте, вне конторы. И это было хорошо – поскольку формально он принадлежал эльфийке. Иначе говоря, у меня оставался шанс заполучить его обратно.

            Я выпрямился и, сгорая от стыда, сунул ноги в проклятые тапки. Они были на два размера меньше, чем надо, и расписаны цветной абстракцией. 

            - Кхм-м…

            - Подлецу все к лицу, - заметил Олник, приоткрыв дверь.

            Не глядя на девушку, я выбрел в коридор.

            - Прощайте, миледи, надеюсь на плавное течение ваших дел.

            - А так же на хорошего мужа с плеткой, - добавил гном шепотом.

            Она произнесла что-то на эльфийском мне в спину. Нечто певучее, с интонациями, которые заставили меня вздрогнуть.

            Небо, почему я не знаю эльфийского? Почему этот проклятый гном его не знает?

            Я не ответил, и мы пошли по коридору, скрипя половицами. Она осталась в комнате. На полпути к выходу мой напарник повернулся и изрек:

            - Худая-то худая, но я уверен, второй размер груди у нее есть!

            Хорошо, что он не сказал этого громко.

            * Жрун года (гномск). Этот летний фестиваль в Зеренге, после воцарения среди гномов матриархата, стал абсолютно пресным. За последние триста лет в его истории насчитывается всего восемьсот драк и примерно двести убийств. А раньше… эх, да, были времена!