— Подойдет! — сказала высокая, закутанная, кажется, во что-то вроде одеяла, но очень решительная женщина — по крайней мере, голос был вроде бы женским, хоть и хрипловатым, будто сорванным когда-то. — Издалека?

— Судя по одежде, да… Крепкая, но бедная. И точно не в наших краях пошита.

— Подойдет.

Толком разглядеть говорившую не получалось из-за темноты вокруг и из-за того, что единственный зажженный факел сунули Ольгерду почти в лицо, освещая его. Но обоняние обмануть не могло. Он повел носом и тихо зарычал: молодая течная волчица-оборотень! Течная и сексуально завлекательная до полной потери контроля над инстинктами. Ольгерд рванулся, выворачиваясь из рук тех двоих, что удерживали его. Они навалились, повисли на плечах, будто охотничьи собаки на крупном звере, затянули петлю на шее.

— Уймись, не то хуже будет! — рявкнул немолодой человек, с самого начала командовавший поимкой Ольгерда, а после вновь обратился к волчице: — Придется его привязать, госпожа. Здоровый, зараза…

— Ульрих тоже большой и сильный волк… был, — с запинкой, заставившей Ольгерда притормозить и сильно призадуматься, произнесла та. — Что ж, Сай, привязывай, я… я справлюсь.

— Вы уж постарайтесь, госпожа, — проворчал в ответ этот самый Сай, чтоб его приподняло да прихлопнуло, а после Ольгерда куда-то поволокли.

Он искренне полагал, что в пыточную или куда-то вроде того, но оказалось, что в спальню. Там его и привязали к неширокой, но крепкой кровати за руки и за ноги. Точнее, не так. Сначала все же срезали одежду — просто взяли и раскромсали острым ножом! Тут Ольгерд, пользуясь моментом, перекинулся, но ничего это ему не дало, хоть похитители и не были перевертышами. Опыт, выставленный против грубой силы и острых клыков, победил. Дело в том, что кожаную петлю, закрепленную на крепкой палке, никто с него снимать и не подумал, а потому Ольгерд, накинувший шкуру волка, просто покрутился, поклацал впустую зубами, попрыгал и повыл, не имея возможности дотянуться до своих похитителей, а затем покорно перекинулся обратно — как они и требовали.

После того, как это все-таки произошло, его торопливо помыли, несказанно этим удивив, а уже потом, вынуждая к послушанию все той же сильно затянутой на шее кожаной петлей, растянули звездой — сначала привязали руки, а после и ноги победили, как Ольгерд ни брыкался. Ну и в завершение закрепили еще и за ошейник — чтобы даже в волчьем обличии, решив обернуться, пленник никому, кроме себя, вреда нанести не смог.

— Будь послушным щеночком, не то обрадую тебя так, что век помнить будешь, — склонившись, злобно прорычал Сай.

Ольгерд глянул этому человеку в лицо и как-то сразу поверил. Рожа была та еще: со шрамом через левую щеку, с вытекшим из-за этого ранения глазом, с носом, свороченным в сторону. Но все же главное было во взгляде: а там, в мрачно-серых глубинах единственного ока стыло нечто такое, что никому ничего хорошего не сулило.

— Обидишь госпожу, убью. Усек? — сунулся ближе другой — такой же немолодой, судя по запаху, полукровка, а не чистокровный человек или оборотень, но, несмотря на это, по-волчьи хищный и с лицом, острым, как секира.

Ольгерд отвечать не стал, а лишь плюнул в сторону говорившего. Не попал, но удовлетворение получил. Ему в ответ, понятно, тут же сунули в морду, а после ухватили за волосы, чтобы не крутился и плотно завязали глаза. Лишенный зрения, он теперь мог только принюхиваться и прислушиваться. Похитители еще немного потоптались, что-то делая, а потом ушли и плотно прикрыли за собой дверь — тяжелую, судя по звуку, и хорошо пригнанную, потому что сразу после наступила глухая тишина, пропахшая сыростью… Все-таки подвал? Мда…

Все это безумие началось с глупости. Собственно, все проблемы и беды в жизни Ольгерда Сизое Перо обычно начинались именно так. По этому поводу давно пора было сделать хоть какие-то выводы, но… Но не зря отец нарек сына, рожденного от чистокровной волчицы-оборотня, не традиционно: Клыком или Когтем, — а Пером. Так и носило его по ветру в вечном полете от одного к другому верхом на верном кьирте!

— Пару себе выберешь, мальчик мой, тогда остепенишься, землю под ногами почувствуешь, опору найдешь, — предсказывала мама и поглядывала на своего супруга со значением.

А тот лишь усмехался в густые усы и, подмигивая, говорил:

— А пока не подрезай себе крылья!

— Ты так говоришь, будто женщины только на то и способны, чтобы вас, мужчин, в полет не пускать, повисая у вас на шеях, — тут же начинала возмущаться мама.

То, что произойдет после, Ольгерд знал прекрасно: родители бурно поссорятся, а после столь же бурно помирятся. За закрытыми дверями, в общей постели. Так было всегда, и Ольгерд, глядя на маму и отца и думая о будущем супружестве, мечтал найти себе такую же жену: волчицу, полукровку или даже человеческую женщину, но ту, с кем он смог бы идти по жизни так же — в любви, взаимном уважении и общей страсти. Женщину с характером, который она могла бы противопоставить норову такого парня, как Ольгерд — сильную, волевую. И способную постоять за свое: за своих детей и за свою землю… Эх… Только что-то пока таких вот идеальных не встречалось. Все были как-то, что ли, мягковаты, не из тех, кто мог бы Ольгерду уши надрать и в разум вернуть, случись ему задурить или загулять глупо и безрассудно, как иногда случалось…

Радовало, что до того момента, когда женитьба станет необходимой, было еще далеко. Пока же все время Ольгерда съедали дела воинственного горного клана, в котором он и появился на свет. А именно: войны, войны и снова войны. Они лишь недавно сменились временным затишьем — клан вступил в переговоры с долинными соседями. С этими самыми переговорами и была связана нынешняя поездка.

Ольгерду было поручено разнюхать и разведать кое-какие детали и нюансы, которые могли помочь ловчее прижать долинных жителей. И он даже неплохо с этим справился. Точнее, справлялся, пока не случилось то, что случилось — мешок на голову, крепкий удар по темечку, который не вырубил, но как-то расфокусировал, чьи-то руки на поясе, расстегнувшие ремень с висевшими на нем ножнами, и в завершение крепкие веревки, захлестнувшие руки, ноги и, главное, шею.

После его долго везли по ухабистой дороге в телеге, полной сена, затем, тихо ругаясь, волокли через мощеный камнем двор и наконец втолкнули в гулкое помещение, в котором Ольгерд сразу уловил запах течной волчицы… А теперь его помыли, уложили в кровать, лишив возможности видеть, но наказав не обижать госпожу и… И вот что, спрашивается, это за хрень-то, Крылатый бог, спаси и сохрани?!

Опять хлопнула дверь, раздались шаги, и в нос тут же, с новой силой, ударил уже знакомый аромат, одуряющий настолько, что член мигом потяжелел, наливаясь.

— Вижу, хоть с этим проблем не будет, — прокомментировала волчица мрачно и зашуршала чем-то.

Раздевалась? Догадка оказалась верной — буквально через минуту кровать рядом с Ольгердом просела, а после гостья… или, вернее, госпожа положения оседлала его, обхватив бедра худыми длинными ногами. Так, будто пойманного, но пока не прирученного кьирта оседлала.

— Что ты задумала?

— Мне нужен ребенок…

Голос у девицы по-прежнему был хрипловатым, но оттого показался еще более сексуальным. Вот только показывать этот свой интерес еще и речами совсем не хотелось.

— Что, добровольно никто не ебет?

— Наоборот. Хочу, чтобы отъебались, — с неожиданной для женщины прямотой, совершенно не стесняясь точных, хоть и откровенно неприличных формулировок, ответила та, и Ольгерд заткнулся.

Во-первых, потому, что понял: показной грубостью незнакомку не смутишь. А во-вторых, потому что она взялась за Ольгердов член: взвесила на ладони, затем обхватила, словно измеряя... А после вздохнула с неожиданно позабавившим разочарованием, как показалось, замешанным на неуверенности или даже страхе, который девица тоже, как и Ольгерд свои чувства, пыталась скрыть:

— И правда здоровенный. И ты, и эта… штука. Но ничего. Главное, что ты молодой. И сильный. Тебе не составит труда…

Ребенок? Это она о нем?..

— Это будет мое семя и мой сын! — рыкнул Ольгерд и оскалился.

— Надеюсь, что сын, иначе... — повисла пауза, потом незнакомка вновь вздохнула, прогоняя то ли свою нерешительность, то ли какие-то другие, но явно мрачные мысли. — В любом случае твое дитя вырастет в любви и заботе. Да и ты цел и невредим останешься, если сделаешь все, что требуется, а после лишнего болтать не начнешь.

И без того сводивший с ума запах течки усилился. Волчица чуть сместилась и…

— Знаешь, что делать-то?

— Великого ума не надо!

Ольгерд стиснул зубы, пытаясь сдержать раздражение. Женщина возилась, пристраиваясь и, видимо, по-прежнему не решаясь начать, но инстинкты наверняка давили на нее столь же сильно, как и на самого Ольгерда. А уж он-то, несмотря ни на что, хотел ее так, что с трудом сдерживался, чтобы не начать биться в путах. И ведь не для побега! Нет! Как раз наоборот — для того, чтобы остаться, чтобы самому схватить, подмять и овладеть захватившей его самкой. Так, чтобы по гроб жизни помнила, каково это — быть в постели с Ольгердом Сизое Перо!

Член стоял колом, инстинкты сводили с ума, а в груди… В груди так и кипела злость на вконец потерявших страх долинников, посмевших использовать его подобным образом.

— Зачем тебе мой ребенок? Чего этим хочешь добиться?

Волчица, было пристроившая головку Ольгердового члена ко входу в свое тело, замерла:

— Я уже сказала: мне нужен ребенок. А почему от тебя? Ты похож на… В общем, ты похож и на этом все! Замолчи, пока я тебе кляп не велела вставить!

— А как же нежные поцелуи и ласковые речи?

Волчица фыркнула и, наконец решившись, начала медленно опускаться, насаживая себя на член. Несмотря на обилие смазки, шло туго. Ольгерд даже еще раз принюхался, но нет, невинностью она совершенно точно не пахла. Как раз напротив, имелся устойчивый запах другого волка-оборотня… Очень старого и больного… В этом причина? Но…

Мысль прервалась, потому что в этот самый момент девица опустилась на член до конца, выдохнула с болезненным стоном, а потом вдруг взяла да и заплакала. Такого в богатой на самые разные приключения жизни Ольгерда Сизое Перо не было еще никогда. Ни разу ни одна женщина из десятков тех, что прошли через его постель, не рыдала у него на члене. Да еще так горько и… некрасиво — подвывая, хлюпая носом, икая. И именно потому в слезы эти верилось, именно потому не было сомнений, что они искренние, настоящие.

— Ты чего? — спросил Ольгерд и даже приподнялся, потянулся к волчице, невольно придушивая себя петлей.

— Противно! — откликнулась та со злостью и решительно высморкалась.

— Так чего ж меня?..

— Не ты противен. На тебя мне плевать. Ты — лишь годный для достижения цели инструмент. Даже красивый и пахнешь… хорошо. Воевода уж расстарался, я такого и не ждала. Так что нет. Ты… подходящий. Мне все остальное противно. Жизнь такая противна. И я себе противна. А выхода нет. Так что заткнись и ляг ровно.

Узкая, но сильная ладонь уперлась Ольгерду в грудь, толкнула, заваливая на подушку, а после девица задвигалась, то приподнимаясь, то опускаясь до конца. Ее лоно пульсировало, сжимаясь. Запах течки был таким сладким, что кружилась голова. А когда уже обе горячие сухие ладони — сильные, с совсем не нежной, а шершавой, как у привыкшего в физическому труду оборотня или человека, кожей — легли Ольгерду на грудь, впиваясь ему в напряженные мышцы, мысли из головы испарились, будто их и не было никогда, а все существо сконцентрировалось там, где соединялись тела. Ольгерд рычал, мотал головой, вскидывал бедра навстречу движениям волчицы, а после просто лежал, задыхаясь от череды множественных оргазмов, о которых ранее лишь слышал от кровных братьев, гораздых потрепаться об интимном во время дружеской попойки или в баньке.

Волчица стиснула его внутри себя, сжала внутренними мышцами, пленила сладко и правильно. Она тоже задыхалась — Ольгерд слышал прерывистое частое дыхание. Так что было ясно: ей тоже хорошо. Очень хорошо, какой бы противной с ее точки зрения ни была ситуация…

Похитительница приходила еще несколько раз. В промежутках Ольгерда отвязывали, давали справить естественную нужду, опять мыли, а после кормили словно на убой. Мысль эта — «на убой» — была малоприятной. Ворочая ее в голове, Ольгерд все больше проникался очевидным: окажись он на месте этой самой волчицы, которая на самом пике течки, когда вероятность забеременеть особенно высока, решила лечь под чужака, похожего на кого-то для нее явно значимого, он бы единственного «свидетеля» этого пока совершенно непонятного заговора устранил бы однозначно. Сначала наврал ему о том, что отпустит, чтобы тот не дергался и правильно выполнил свою работу оплодотворителя, а после зарезал. Без вариантов. Ну или приказал бы сделать это другим. Те двое — человек и полукровка, что сцапали Ольгерда, а после даже лица свои не потрудились скрыть, — нежными фиалками или дураками точно не выглядели. Значит, что? Значит, нужно будет глядеть в оба и как-то все-таки постараться избавиться от пут, чтобы суметь дать отпор.

О том, что пора готовиться к борьбе, Ольгерд понял, когда волчица простилась. Соскользнув с начавшего опадать члена, она вдруг коснулась горячими сухими пальцами щеки, очертила Ольгерду линию носа, тронула со скупой лаской нижнюю губу. А потом горячо и страстно прошептала:

— Прости. Я тебя никогда…

Она не договорила — на лицо Ольгерду упала слеза, — решительно отодвинулась, оделась и ушла. А вскоре после в комнату заявились одноглазый Сай и его остролицый приятель.

Ольгерд собрался, отбросив ненужные мысли, напрягся… Но эти двое предсказуемо оказались слишком опытными, чтобы позволить пленнику своевольничать. Ольгерда снова исключительно ловко оглушили — на этот раз куда сильнее — и всё. В себя он пришел уже одетым во что-то (интересно, во что, если его собственные вещи были изрезаны в клочья?), связанным по рукам и ногам и снова трясущимся в набитой сеном телеге. Впрочем, ничего страшного не произошло: Ольгерда довезли до того самого городка, в котором похитили, и выгрузили на мостовую у знакомого кабака, предварительно подрезав веревки и сдернув с головы повязку, мешавшую ему видеть.

— Возвращайся домой, где бы он ни был, и держи язык за зубами, — перед тем как уехать негромко велел одноглазый Сай. — И помни, что тебе сказано было: начнешь пакостить хоть как-то госпоже — и смерть тебя встретит очень быстро, никакие возможности волка-оборотня от дрота в сердце не спасут.

— С чего ж такая преданность? — энергично дергая все еще связанными руками, язвительно поинтересовался Ольгерд.

— С того! — рыкнул в ответ второй похититель, который все это время косился на отработавшего свое пленника так, будто острым ножом резал.

Ольгерд разорвал веревки на руках буквально через минуту после того, как эта странная парочка уселась на телегу и скрылась в темных переулках, но пока возился с узлами на ногах, что бы то ни было предпринимать оказалось поздно. Так что он просто поднялся и поплелся в сторону постоялого двора, где должен был встретиться с братьями, которые, как и он сам разнюхивали и разведывали, как обстоят дела у долинников. Кер и Гар Ольгерда уже, как оказалось, заждались.

— О! — сказал Кер и громко принюхался.

— Ага! — подтвердил Гар и сделал то же самое.

— Ну теперь хоть понятно, где тебя носило, Ольгерд! А то мы уж не знали, что и думать. Так хороша была, что никак проститься не мог?

— Не столько проститься, сколько отвязаться, — туманно пояснил Ольгерд и тоже обнюхал себя.

Все верно: запах течной волчицы — по-прежнему невероятно сладкий и притягательный — хранили волосы, кожа и даже его новая одежда — ношеная, но чистая и как раз не бедная, а вполне добротная…

И что это за история, в которую Ольгерд влип столь странным образом?..