Сборник Рассказов
Зов Моря
На основе песни "Дагон" небезызвестной группы КиШ, родился не совсем стандартный, но, надеюсь, интересный Слэш.
Глава 1
Мир менялся на глазах,
Зов стихий в людских сердцах
Посеял первобытный страх, посеял страх…
Самого Дагона сын из морских пришел глубин
То был судьбы недобрый знак… недобрый знак ©
КиШ «Дагон»
Я проснулся от шороха. Открыл глаза. Темно. Ещё даже не рассвет, а только неясная дымка над морем, предвещающая о начале нового дня. Встал, пить хотелось последние дни неимоверно. Пока наливал себе воды, краем сознания уловил какое-то шевеление за окном. Подошёл к окну, и едва не подавился водой: к воде ползли, шли люди. Волны лизали их промокшие тела, кто-то даже подвывал от ужаса, но продолжал ползти… в море. Я выбежал на пляж, стал тормошить ближайшего ко мне парнишку. Он шипел, плакал, отбивался от меня и в то же время умолял:
— Помоги, пить!
Схватил его в охапку и поволок в дом. Пока наливал воды, он вскочил и бегом бросился в море. Люди шли как сомнамбулы.
— Неужели у меня тоже начался ЗОВ?
Я сам не понимал, зачем я приехал сюда буквально бросив и работу, и дом, в котором жил последние 7 лет.
За последние 60 лет наш мир претерпел большие изменения. Люди узнали, что такое ЗОВ. С каждым годом всё больше людей жаловались на жажду, которую не могут утолить, и проснувшись однажды утром, бросали всё и приезжали к морю. А впоследствии и вовсе бросались в него. Постепенно количество таких людей росло, и медики даже пытались их лечить. Создавали институты, исследуя этот феномен. Тех, кто ушёл в море, не находили. Они будто растворялись в воде.
Сначала наступала жажда.
Потом навязчивая потребность быть у воды.
И в какой-то определённый момент, человеку требовалось войти в воду, иначе он просто умирал.
При этой стадии все пациенты говорили что в голове звучит набатом ЗОВ. Их звало море.
***
Запись в дневнике: «Я опять теряю ум…»
Снова в голове появился странный шум
Но сегодня я начал звуки различать
Это чей-то зов, мне пред ним не устоять ©
КиШ «Дагон»

Шёл дождь. Я сидел в придорожном кафе и пил кофе. Смотрел на людей, суетливо бегающих у торговых прилавков. Подошла официантка, и я попросил счёт. Закрыл глаза, втянул носом воздух, и голова закружилась от аромата свежесваренного кофе, круассанов с шоколадом, морского бриза, и неожиданного запаха вереска.
— Не понял, откуда здесь вереск? — слова сами вырвались от неожиданности у меня.
— Так тут недалеко, на берегу, целое поле вересковое, — официантка появилась как из-под земли, — только не ходили бы вы туда. Там недавно пропала семья. Там вообще часто люди пропадают.
— Занятно. Я как раз искал поля с видами на море. Люблю фотографию, знаете ли. Старинным способом, камерой.
— Я вас предупредила. Думайте сами.
Я расплатился и вышел на улицу.
«Камера при мне. Время есть. Пойду, посмотрю на это поле чудесных исчезновений. Да и дождь как раз перестал».

      Отчего-то мне не было страшно. Будто кто-то меня туда вёл. Я прошёл до конца улицы, и увидел слева, недалеко от крайних домов, поле цветущего вереска. Оно тянулось полосой вдоль песчаного берега, и волны моря, разбиваясь об этот песок белыми барашками, создавали умиротворённую картину предзакатного пляжа, переливавшегося всеми цветами радуги в преломляемых от росы лучах солнца.
***
Давно я не был в таком ударе. Фотографировать было уже невозможно. Когда солнце уже село, а роса давно испарилась под настойчивым натиском тёплого ветра, я лежал в траве у песчаной кромки поля с закрытыми глазами в полудрёме, и услышал его: шум моря, сплетающийся с едва слышным голосом. Я открыл глаза и вгляделся туда, откуда слышался этот голос. С моря поднимался ночной туман, и в нём мелькала неясная тень.
— Помоги.
Я вскочил, и побежал на звук.
— Где ты?
— Помогиии-и-и!
Я увидел в прибрежных волнах что-то шевелящееся. Рванул туда, и с трудом поймав скользкое от воды и какой-то слизи тело, стал вытаскивать его на берег. Но едва вытащил на сушу, как спасённый мужчина (в процессе спасения это стало очевидно) попытался вырваться, всхлипнул и еле слышно пробормотал:
— Нельзя… от воды… далеко… нельзя… умру.
— Чем я могу тебе помочь?
— Побудь просто рядом.
***
За окном гроза, а мои глаза лезут из орбит —
страшен в зеркале мой вид! ©
КиШ «Дагон»

Кое-как, собрав сухие ветки выброшенные морем на пляж, я развёл костёр недалеко от моего «утопленника». Приглядевшись, я понял: мой новый знакомец не человек. Ну, или не совсем человек.
Вообще, он был даже красив: Длинные, белоснежные с фиолетовыми тонкими прядками волосы. Классическая фигура пловца, с широкими плечами, канатами мышц, узкими бёдрами. Прямой нос, глаза с немного вздёрнутыми внешними уголками невероятного василькового с серебряными звёздочками цвета, пухлые губы. Ресницы длинные и пушистые, того неповторимого графитового оттенка, которого безуспешно добиваются многие поклонницы макияжа в стиле смоки-айс.
Почему не человек? Да всё просто. У него перепонки между пальцев на ногах и руках, и на уровне роста волос за ушами небольшие аккуратные жабры. Я их увидел, когда он откинул волосы. Он был ранен в плечо небольшим гарпуном. Такими пользуются обычно при ловле не самой крупной, но норовистой рыбы. Я помог его вытащить. На нём были надеты весьма фривольные плавки не скрывающие, а скорее даже подчёркивающие его достоинства.
Я не мог отвести от него глаз, и когда наши взгляды случайно встретились, я сглотнул внезапно загустевшую слюну, а в его глазах я отчётливо заметил вспышку.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Адрианон. А тебя?
— Данила.
Да, вот такое нехитрое имя придумали мне родители. Да и подходило оно мне по мнению многих. Я не очень высокий, примерно, сто семьдесят шесть сантиметров ростом. Каштановые волосы, серые глаза, нос слегка вздёрнут, но пропорционален. Вот фигура у меня всегда была хорошая: полный набор культуриста. Не зря предки были кузнецами.
— Почему тебе нельзя отходить от моря?
— Я живу там. И многие с суши уже перебрались к нам. Только, им там не так хорошо, как тем, кто уже родился в море, - тихо ответил Адрианон.
***
К утру от его раны не осталось и следа. Мы договорились с ним ещё встретиться. Я рассказывал ему в каком доме я живу, приглашал на пикник у воды, и вообще всячески показывал ему что он мне нравится. Потому что если я не хочу его потерять, то скрывать свою симпатию не надо.
По мне, так лучше получить в глаз, чем мучиться месяцами. И он меня не разочаровал: весь заалел, а глаза так полыхнули, что я еле удержал себя в штанах.
Утром он уплыл. А я, добрался до дома, глянул на себя в зеркало, шарахнулся от него при виде своего вурдалачьего вида от недосыпа, и решил сходить в душ. Потому что песок, наверно, был у меня даже в носу и ушах. Стоя под тёплым душем с закрытыми глазами, я вспоминал глаза Адрианона, а рука сама тянулась к паху. От напряжения там уже ныло, и я позволил себе расслабиться.
Обхватив член рукой, стал неспешно двигать, а на пике я вдруг почувствовал, что на меня смотрят его глаза. От этого меня накрыло ещё сильней, и я с рычанием кончил, до звёздочек в глазах жмурясь и держась дрожащей рукой за стену. Ноги еле держали, я кое-как обмылся и завалился спать.
***
Все прокладывали путь к морю сквозь иную суть,
Кто-то полз к воде.
Ветхий старенький причал был в его судьбе
как начало всех начал ©
КиШ «Дагон»

Сегодня он опять мне снился. Блеск его глаз, его губы, волосы, нежные руки. Проснулся я ещё более не выспавшимся, чем был перед сном. Стояк меня замучил. Я почти не ел, спал урывками, и меня безумно тянуло море.
Кое-как встав, я решил прогуляться по пляжу, поплавать. Залил в термос-кружку любимого кофе, взял лёгкое полотенце и вышел к своему лежаку. Под шелест волн мне удалось задремать.
Мягкие волосы, сладкие губы. Сон. Вдруг я почувствовал лёгкие прикосновения к плечу. Открыл глаза, и увидел Его.
— Адрианон? — Сердце сделало кульбит.
— Привет, Данила.
— Решил всё же прийти в гости? — улыбнулся я.
— Да. Предлагаю начать с плавания. — И рассмеялся увидев моё выражение лица.
Мы наперегонки плавали до буйков, потом вдоль берега к гроту, который был метрах в двухстах от моего пляжа. Он рассказал, что в этом гроте часто бывает, и даже показал своё любимое место отдыха. Это была небольшая площадка надводных скал. В отлив она поднималась над уровнем моря почти на метр, а в прилив уходила под воду примерно на тридцать сантиметров.
Мы притащили туда мангал и жарили рыбу, смеялись, снова купались. А вечером оттуда был прекрасный вид на закатное солнце, медленно погружающееся в море.
Он с улыбкой достойной Мадонны, сидел, смотря на закат и свесив ноги в воду. Я подошёл, присел рядом, и окончательно решив обнаглеть, приобнял его за плечи. Он повернулся ко мне лицом, взглянул на меня, и я утонул в том жарко пылающем огне голода, который бушевал в глубине его глаз. Он сам потянулся ко мне. Я с глухим стоном устремился ему навстречу.
Мы целовались как безумные. И я даже не успел понять, как остался без плавок. Просто в какой-то момент почувствовал его нежные, тонкие пальчики на своём каменном члене. Я целовал каждый изгиб его прекрасного тела, поднимался к ключицам, и медленно спускался к задорно торчащим соскам. Потом скользнул вниз, стал выцеловывать дорожку от колена по внутренней стороне бедра к паху. Когда почти дошёл до него, услышал как мой Адри, с силой втянул носом воздух и откинувшись на спину, застонал. От открывшегося мне вида у меня сорвало все предохранители. Я лизнул головку его члена, с которой потекла прозрачная капля, и жадно, с причмокиванием, втянул его член в рот. Он подался бёдрами ко мне.
— Данечка, ещё, — постанывал он с трогательными всхлипываниями.
Я обслюнявил свой палец, и стал аккуратно разминать его сладкую, тугую дырочку, при этом переходя от члена ниже и наконец лизнул его анус. Он извивался и хрипел, умолял войти в него скорей. Я продолжал его ласкать и постепенно ввёл два пальца. Найдя нежный узелок простаты, начал его массировать, и Адри не смог удержаться, с вскриком выгнулся поднимая бёдра и кончил себе на живот. А я поднялся к его губам, снова стал его целовать, и одним плавным движением вошёл в него. После оргазма он был настолько расслаблен, что только и успел ойкнуть, а потом нас захватили ощущения. Я вдалбливался в него, сжимал его попку руками, рычал и рыдал от нахлынувших чувств:
— Мой! Мой, никому не отдам!
И он повторял:
— Мой ласковый, сильный, только мой.
Много позже, когда мы уже лежали и отдыхали, лениво переговариваясь, он спросил:
— Ты слышишь ЗОВ?
— Мне кажется, что иногда Да. Но порой, кажется, что нет.
— Значит, у нас ещё есть время.
— Ты о чём?
— Пока ты ещё не ушёл жить в море, ты мой.
— А потом?
— А потом, ты будешь во власти Дагона, владыки морей.
— А ты?
— А я, его младший сын. И нам придётся нелегко. Потому что он хочет, чтобы я стал его гласом и жрецом в храме богини.
***
Все прокладывали путь к морю сквозь иную суть,
Кто-то полз к воде.
Ветхий старенький причал был в его судьбе
как начало всех начал ©
КиШ «Дагон»

Прошло ещё несколько недель. Полных страсти и счастья недель. Адри так и не решился мне объяснить, что он имел в виду, когда сказал: «я буду во власти Дагона, владыки морей». Да и что даёт статус «гласа и жреца» тоже было непонятно. Он лишь сказал, что не имеет всё это смысла, пока я не уйду в море, так как, перерождаясь, человек полностью теряет память о своей жизни на земле, и когда я пропаду в море для перерождения, я его забуду. Именно тогда я стал вести свои записи. Я отчаянно не хотел забывать, ведь я полюбил, и был любим. Может всё и произошло быстро, но кто сказал, что такие чувства не могут стать единственными?
Уже близился конец июня, и я пришёл к морю с любимой мною черешней, чтобы увидеться с Адри. Я ждал его долго у нашего, уже ставшего традиционным, костра на пляже у вереского поля. Иногда поглядывал на часы, всё больше беспокоясь, и записывал прошедший день в дневник. Уже и полночь, а его всё нет.
«Что-то случилось» — думал я, всё больше волнуясь. Как вдруг, внутри меня будто что-то взорвалось. Солнечное сплетение запекло как огнём, уши заложило, и сильно закружилась голова. Я со стоном упал на песок. Мне не хватало воздуха, чтобы дышать. Сквозь марево подступающего беспамятства, я подумал, что море добралось до меня, и крепче вцепился в свои записи. Интуитивно поняв, что не смогу больше нормально дышать пока не войду в море, я пополз. Когда я уже практически полностью погрузился в солёную воду моря, появился мой Адри. Он увидел что со мной.
— Время пришло, — Печально сказал он.
— Надеюсь, что смогу завоевать тебя, мой хороший, ещё раз.
Уже затухающим сознанием, я заставил себя сказать: 
— Люблю, — и упал в воду, теряя сознание.
Адрианон ещё долго сидел у костра, оплакивая своего любимого. На его шее сверкнул небольшой каплевидный кулон из сапфира, и словно пробудил его. Адрианон решительно глянул на луну, и нырнул в море. Он отправился к отцу.
***
Дагон был доволен.
Его Шестой наложник, только что осчастливил его известием о том, что в скором времени у него будет гон, и это означает новые икринки, и новые малыши. И в этот раз он намерен их защитить от этого голодного папашки. Он уже предвкушал эти три дня гона. Как сладко будет вбиваться в этого своенравного обращённого. Как будет втрахиваться в него без устали, чтобы тело Шестого приняло его семя, и тогда, он позаботится, чтобы Шестой метал икринки в отдельной купальне.
И приставить охрану к икринкам. А не как в прошлый раз: Едва появились две икринки, как новоявленный папаша увидев их, в ярости набросился и сожрал их.
Это было в его природе. Организм обращённого был настроен на зачатие, но при появлении икринок, они у него вызывали только ярость и желание съесть их. Только через пару дней он приходил в норму, и понимал что натворил, и с воем катался по полу, от тоски и злости на себя.
Дагон хотел ещё детей. Адрианон был последним помётом его супруга. Впоследствии ни один помёт из его гарема не доживал до сознательного возраста.
Были ли виной обычные склоки наложников, их голод при метании икринок, или просто халатность охраны, но результат был один. Детей не прибавлялось. Гон у наложников был не частым, а супруг давно покинул Дагона, ещё в младенчестве Адрианона подвергнувшись нападению пограничной медузы.
Дагон даже подумывал о расширении своего гарема. Но пока не попадалось ему среди обращённых, интересного ему наложника. Ежегодно Дагон устраивал смотрины обращённых, чтобы выбрать себе нового наложника, охранников, да и просто распределить их на разные работы и одарить своих вассалов.
***
Адрианон вошёл в покои своего отца. Тот сидел в кресле, у водопада пузырьков с анемонами, и довольно улыбался о чём-то думая.
— Отец, спокойных течений.
— Спокойных, сын. Ты что-то хотел?
— Да, отец. У меня есть просьба, личная.
— Я тебя слушаю.
— Мне понравился один обращённый. Я хочу взять его супругом. Позволишь ли ты мне?
— Сын, мы много раз говорили об этом. Ты должен стать моим гласом, жрецом. А им не положены плотские утехи. Надеюсь, ты ещё не успел ни с кем совершить ничего?
— Успел отец.
Дагон нахмурился, и зло ответил:
— Тогда мне остаётся только женить тебя, на рождённом в море. Обращённый не может стать твоим супругом. И если я не выберу его для себя, то ты сможешь побороться за него, как за наложника. Если он тебя узнает.
— Отец, ты же знаешь что они теряют память при обороте!
— Знаю. И я своё условие сказал. Если он тебя вспомнит, то ты сможешь побороться. Если нет — то ты с ним не увидишься. Ты знаешь, что есть шанс на возвращение его памяти и условия, при которых это происходит. Срок 2 недели после смотрин.
Глава 2
В хронике моей есть последняя глава,
К сожаленью в ней обрываются слова
За последний год из рыбацких деревень
Сгинул весь народ, в тот туман,
Что каждый день с моря заходил
В глубь материка
Я свидетель был — опустели берега. ©
КиШ «Дагон»

Свет. Выключите свет. Что ж так плохо-то? Я вчера пил? Открываю глаза и, вижу что над головой светит солнце, но как-то неправильно. Не пойму в чём дело. Словно оно светит через аквариум полный воды. Лёгкая рябь на воде не даёт обзора, но и то, что вижу, выбивает из колеи.
— О! Очнулся. Как будем тебя звать? — спросил мужчина за стеклом, и постучал по нему.
— Где я? Кто… кто я? — с ужасом понимаю, что не помню, кто я, и как тут оказался.
— Ребят! Тут свеженький. Глядите какой, даже чешуйки ещё не наклюнулись. И член ещё как у человека, облизнулся подошедший на зов мужчина. Ребят, пока он не совсем орыбился, давайте его того, ну вы поняли.
— Тебе бы всё трахать, - противно засмеялся второй подошедший моряк.
— Эх, ну ладно. Всё равно Дагон за него пистонов вставит. Он уже его ищет. Сыночек Дагона подсел на него. Прикиньте, он с ним спал, и у Дагона, есть теперь сомнения, что он забудет себя. Видите ли, истинные, после секса способны помнить себя при перерождении. А этот, — он пнул ногой аквариум со мной — видать просто рыбёха, раз не помнит себя.
Меня сразу отпустило.
«Вспомню, обязательно, только вот пройдёт боль».
Рыбаки какое-то время ещё плыли, а затем стали суетиться, и махать руками кому-то в море. Потом я увидел, как к нам приблизилась волна, и на её гребне стоял красивый мужчина, с развитой мускулатурой, большими руками и широкими плечами, узкой талией, и в одной повязке-юбке с чешуйками до середины бедра. Его волнистые длинные волосы на ветру красиво развевались и сама собой пришла мысль:
«Владыка Морской».
Рыбаки поклонились и стали просить его наградить их уловом за их службу. Он кивнул, и они резво перевернули аквариум со мной в море. Я упал кулём в воду, и сперва, думал, захлебнусь, но скоро понял, что спокойно дышу в воде. Владыка морской поманил меня пальцем, и моё тело само, без сопротивления подплыло к нему.
— Хорош, — одобрительно сказал Владыка рассматривая меня. — Если бы не обещание, забрал бы сразу себе в гарем. Но уж раз обещал, даю тебе 2 недели. Вспомнишь себя — отпущу, а не вспомнишь — будешь моим наложником. Нареку тебя Седьмым.
Меня отбуксировали на какой-то рыбёхе как на лошади, в рифы, почему-то выросшие как решётка. Внутри моей «камеры» был большой цветок анемоны и неизвестный мне вид мелких рыбок рядом с ней.
У своих конвоиров — мужчин огромной комплекции, лысых, абсолютно одинаковых на лицо — я спросил:
— Ребят, мне бы покушать, да и дела свои тоже не дремлют.
В ответ один заржал, а другой сказал:
— Видишь анемон? Это для твоих не дремлющих дел. А рыбки для всего остального. Еду принесут скоро. Располагайся.
— А как пользоваться-то?
— Сам смотри, — и опять загоготали.
Я подплыл к анемоне, с сомнением посмотрел на неё и отвернулся. И вдруг почувствовал, как её лепестки прошлись по моему заду, обнимая его. С ужасом повернулся и осознал что это такое «биде». Аккуратно сел на него, сделал свои дела, и стал думать, где бумага-то, всё же гигиена вещь нужная и в воде. Ко мне подплыли рыбки и стали нырять к анемоне, и я почувствовал, что эти рыбки меня пощипывают за зад.
— Чудны дела твои, господи, — подумал я уже с истеричным смешком. Рыбки оказались «ассенизаторами», и тут же поймал себя на мысли, что не всё так плохо у меня с памятью, если вспоминаю господа.
Я решил немного поспать, пока мне не принесли еды, и лёг на нашедшуюся в углу постель из водорослей, запакованных в какой-то прозрачный чехол-матрас. Почудилось что он из плёнки похожей на желатиновую корочку.
Разбудил меня звук стукнувшихся друг о друга камней. В комнате стоял молодой парнишка, было в нём что-то смутно знакомое, но пока только в образах. Он смотрел на меня глазами полными слёз, его губы дрожали, и он держал видимо мою тарелку с едой.
— Ты забыл меня, моё солнце. Как мне вернуть тебя? — сказал он.
— Ты мне знаком. Пока у меня болит голова, но я определённо тебя знаю, малыш, — именно так мне хотелось его называть.
— Как тебя звать? — спросил я его.
— Ты должен это вспомнить, и тогда мы будем вместе, мой любимый.
— Что ж, значит будем вспоминать, — сказал я, и взяв тарелку посмотрел в неё. Там лежали какие-то водоросли и кусок рыбы.
— А есть нормальная еда?
— Тебе она больше не подходит. Теперь ты обращённый. Гокан.*
Определившись, кто такие — Гоканы, я приуныл. Мой малыш мне много рассказывал о морских пределах, старался проводить со мной больше времени, но, как только я пытался выяснить своё прошлое, замолкал. Так прошла неделя, и мой малыш уже начал впадать в тоску. Его тянуло ко мне, как и меня к нему. Но сначала я должен был вспомнить.
***
За собой тащил свою мокрую тетрадь
Из последних сил что-то пробовал писать…
А затем нырнув скрылся под водой.
Зашумел прибой, унося его с собой ©
КиШ «Дагон»

Сегодня я проснулся рано. Малыш ещё не пришёл. С каждым днём он всё больше нервничает, ведь я так и не вспомнил кто я, и как его зовут. Каждый раз, когда он приходит, я с трудом сдерживаюсь, он очень мне нужен.
В моё скромное жилище кто-то вошёл, пока я приводил себя в порядок после сна. Я подумал, что это мой мальчик, и вышел к нему с радостной улыбкой, но это был не он.
Владыка Дагон осмотрел меня, и сказал:
— С сегодняшнего дня, тебя начнут готовить в мои наложники, так как очевидно что ты так и не вспомнил.
— У меня ещё есть время, — возразил я.
— Нет. Сегодня он придет к тебе последний раз. И после этого ты начнёшь готовиться. На празднике, посвящённом новым обернувшимся, я оглашу свою волю. Тебе предстоит стать моим. Завтра тебе урежут плавники, и начнут готовить к моим размерам и прихотям.
— Каккким прихотям? Каким размерам? — глаза мои становились всё больше и больше.
— Ты же не думаешь что роль нижнего будет у меня? — сказал он, оскалив зубы в подобии улыбки.
— Я как-то не задумывался о вас в таком ракурсе.
— А теперь задумаешься. Я не люблю долгих прелюдий, поэтому готовить тебя под меня будут мои слуги. Намажут, растянут, доведут до нужного состояния. А пока, завтракай, и прощайся с мальчишкой. Его ты больше не увидишь.
Он ушёл, а вместо него тут же пришёл мой мальчик. Я в ужасе кинулся к нему и рассказал, что мне сказал его отец. Он обнял меня несмело, и начал покрывать поцелуями мои волосы, плечи, ключицы. Его губы были влажными от тихих слёз.
— Ты отдашь меня ему? — спросил я.
— У меня нет другого выхода, любимый. Тебя не выпустят со мной. И биться с Дагоном за тебя я не могу. Он это предусмотрел. Единственный, кому нельзя кинуть вызов, это он. Он слишком хочет тебя для себя. Боюсь, даже если ты всё вспомнишь, он не захочет тебя отдать мне.
— Как я могу этого избежать?
— Ты должен вспомнить.
— Как?!! — воскликнул я в отчаянии. У меня в голове только смутные образы и отголоски чувств.
Я заметался по комнате, потом остановился, посмотрел на моего мальчика, и рванул к нему. Жадно припал к его губам, с остервенением проталкивая свой язык в его ротик. Услышал его стон, почувствовал, как он лихорадочно стал гладить мои руки, спину, бока. Его руки опустились на мой зад, и сжали его. Я вжался в него своим мгновенно появившимся стояком, подхватил его на руки и усадил на край стола. Кинулся на колени и сорвав мешающую мне тряпку с его бёдер, припал к его члену губами. Облизал и зацеловал его всего. С жаром вбирал его в рот, ласкал пальцами дырочку, слегка вводил палец, предварительно его смочив слюной. Он раскинул ножки и тихо постанывал, толкаясь ко мне бёдрами. Обхватив губами головку, я стал насаживаться ртом на его член. Когда почувствовал что он на грани, встал, и одним движением вошёл в него полностью. Его удивительные глаза распахнулись, и он, охнув, застонал громче, заливая свой живот семенем. Я не останавливаясь вколачивался в него, пока он, вскрикивая и бессвязно шепча что-то, подмахивал мне. И в тот миг, когда я, сжав его попку руками с силой вошёл в него кончая, я вдруг сам не понимая того, простонал:
— Мой сладкий Адри, только мой.
Он мгновенно встрепенулся, и счастливо засмеялся:
— Ты вспомнил, любимый! Ты вспомнил!
— Адри?
— Да!
— О боже, неужели эта пытка одиночкой закончится, — сказал я с улыбкой.
— Не думаю — вдруг услышали мы голос от входа, — тем более, что ты вспомнил только его имя. У входа стоял один из моих конвоиров.
— К тебе пришли. Подготовка будет проводиться уже в гареме Дагона.
— Какая подготовка? — спросил Адри.
— Как обычно готовят наложников, — ответил тот.
Адри вскочил и подлетая ко входу прорычал:
— Не смейте его касаться. Я к Дагону.
***
Когда Адри ушёл, мой конвоир сказал:
— Собирайся и пойдём. Дагон не отпустит тебя. Не тот у него характер. Да и старший сыночек его тоже своего не упустит. Дагон его пускает в свой гарем на развлечения. Но только когда сам теряет интерес. Первые пять наложников уже перекочевали к Антонию. Шестой сегодня сорвался в гон. Так что у тебя есть дня три на осознание и приведение себя в нужную форму. Это пока Дагон с Шестым не закончит.
— А что за гон? — спросил я.
— Течка. Ты поймёшь, когда начнётся твоя первая течка. Тебе будет всё равно что, каких размеров, сколько сразу, и как глубоко. Главное чтобы тебя трахали, — ответил тот и облизнулся.
— Ты будешь как в бреду, только орать и сношаться, хоть палку в тебя запихивай.
— Ужас.
— Ты привыкнешь. У твоего организма уже не совсем человеческие возможности. Приглядись внимательней к себе. У тебя теперь есть жабры, плавники. Правда их скоро отрежут, иначе ты трансформируешься в верхнего. А Дагону ты нужен нижним. Так же у тебя уже наклёвывается чешуя по хребту, на локтях, и других сгибах конечностей. А ещё у тебя член изменяться начал. Это видно пока только при эрекции, но ты присмотрись. На нём появляются наросты, он изгибается вверх и становится крупней. Да и дырка твоя тоже меняется. Становится эластичней, и как отрежут плавники, станет вырабатывать смазку. Появятся и органы для вынашивания икринок.
— Какие ещё икринки? — взревел я, уже вне себя.
— Обычные икринки. Обращённые обычно носят 21 день икринки. В среднем от четырёх до восьми штук за нерест. Затем мечут икру в заводи, и если их сразу не отсадить, то сжирают их сразу, как увидят. Инстинкт такой у вас. А потом, если за икринками будут ухаживать, то через 6 месяцев вырастут дети. И они будут рождёнными, а не обращёнными. А значит и права у них будут как у рождённых.
— Но как? Как может быть одновременно член и органы для вынашивания икры?
— Такова природа обращённых. Среди рождённых у всех эти органы есть изначально. Как я понял, в вашей связке Адрианон нижний?
— Мммм, ну да, — смутился я.
— Так он может и понёс уже от тебя?
— Не знаю, — у меня начиналась паника.
— Ладно, идём. Сначала подготовка, потом плавники. И не вздумай сопротивляться. Твоё тело подчиняется Дагону само, до тех пор, пока он тебя не отпустит, или пока является Владыкой.
Он вывел меня как на аркане, и завёл в небольшое помещение напоминающее хамам. Посередине был небольшой арык, а вокруг него лежаки примерно как полуторная кровать, но без спинок.
Меня уложили тут же подошедшие слуги на один из лежаков. Чем-то полили и стали массировать. Ощущения были, будто меня намылили. Потом окатили из ведра чистой водой. Опять смазали, но теперь уже маслом. Я понял, что на мне окончательно не осталось волос, нигде кроме головы. Прикрыли какой-то тряпочкой и сказали отдыхать.
Я лежал, и постепенно проваливался в дрёму. Вывело меня из этого состояния прикосновение к заду. Двое слуг, подойдя сзади, видимо решили начать меня «подготавливать». Я дёрнулся, но меня схватили за ноги и за руки, и что-то пробормотав, обездвижили, разведя по максимуму их в стороны. Мне стали массировать ягодицы, плавно всё более приближаясь к анусу. Я сжался, но возбуждение, не спрашивая моего мнения, всё же накатывало постепенно. Потом я почувствовал, что между ягодиц льётся что-то. Они меня смазывали. Когда один из них плавно вставил мне в анус палец, я стал сопротивляться, но обнаружил, что и в этом тело мне не подчиняется. И только умом я сопротивлялся изо всех сил. Постепенно они довели до трёх пальцев во мне. Второй начал ртом ласкать мой член, и я позорно сдался, не способный остановить своё возбуждение. Слёзы бессилия туманили моё сознание, а тело, раз за разом наливалось желанием и кончало на руки слуги, кушетку, и даже пол.
Не знаю сколько продолжали они меня растягивать, но в результате пяти оргазмов я был растянут на приличный кулак. Яйца мне пережали каким-то ремешком, и кончать мне стало сложней, а они всё продолжали доить меня, пока после очередного оргазма я не провалился в какое-то беспамятство.
***
Каждый день в умах росло
Необузданное зло ©
КиШ «Дагон»

Адрианон метался по коридору. Отец не хотел его принять. Он был занят своим Шестым, ожидал к вечеру начало гона наложника, и готовился. Наконец, отец позволил ему войти, и пока его массировали слуги, Адриан стал рассказывать, что Данила вспомнил его. И просил отменить приготовления в наложники. Подумав, что ещё есть время, пока будет гон Шестого, Владыка согласился отложить приготовления, но только если Адри успеет сам сказать об этом слугам.
Адриан рванул в гарем, и увидев обморочного Данилу, разогнал слуг.
— Успел! Успел! Мой хороший, они не отрезали тебе плавники, я успел.
***
Очнулся я в кровати, только не своей. Дёрнулся, но тут же был прижат к ней любимым телом Адри. И понял, что я вспомнил всё.
— Адри, я вспомнил! Так. Стоп! Что они со мной сделали?
— Слава богине не успели отрезать плавники! Но вот процедуры растяжки ты не избежал. Владыка любитель жёсткого, поэтому к нему готовят весьма долго. Адри был бледен и с тревогой смотрел на меня.
— Они сделали тебе больно?
— Ну… нет, наверно. Кончал я хоть и против желания, но не без приятных ощущений же.
— Мы это переживём. Главное, что теперь ты будешь со мной. Я обнял его и почувствовав снова как мой член встал, спросил:
— Что они мне подсыпали? Я хочу тебя до звона в яйцах, а ведь только недавно был выжат досуха.
— Это твой первый гон, любимый. И ты в него вступишь верхним, — его щёки запылали.
— А я уж постараюсь, чтобы потомство было у нас быстрей, чем Владыка доберётся до нас.
— Это ещё один ваш закон?
— Да. Если обращённый становится отцом, никто не в праве делать его нижним, и призывать в гарем. Но чтобы этого добиться, у нас осталось всего три-четыре дня. Ну может пять, если я смогу подмешать в воду Шестого траву атоллию.*
Он с улыбкой залез на меня, обхватив ногами мои бёдра, и поцеловал, рукой при этом лаская мой живот, и двигаясь ниже. Когда он обхватил мой член рукой, я подался ему навстречу, сцепив зубы и тихо постанывая. Он опустился к моим ногам и, обхватив губами головку, стал языком кружить вокруг неё. Мои яйца поджались, готовясь быстро разрядиться, но он пережал слегка основание члена, и немного погасив стремительность происходящего, продолжил ласкать меня ртом. Я подхватил его, и развернул к себе пахом.
Теперь мы могли ласкать друг друга ртом. Я втянул в рот его член, с уже бордовой головкой, пальцами оглаживая все неровности на члене, устроился так, чтобы он направлялся прямо в горло, и постарался протолкнуть его член. Когда у меня почти получилось, он стал с силой насаживаться ртом на мой член, и от этого я застонал, рождая вибрацию в горле. Его затрясло от возбуждения, и он толкнулся, не сдерживаясь, постанывая и вскрикивая, когда удавалось войти на всю длину. Я как в бреду нащупал его восхитительную дырочку, и аккуратно стал её массировать. Он стал рвано двигаться и из его дырочки стала вытекать смазка. Я аккуратно проникал в неё на одну фалангу, потом на две, потом двумя пальцами нащупал то местечко, при поглаживании которого он резко выпустил мой член и выгнулся на мне хрипя и кончая. Потом скатился с меня и лёг потрясённый, с затуманенными глазами. Я развернул его в коленно-локтевую, и аккуратно стал входить в него. Его дырочка была уже слегка припухшая, в смазке, и достаточно легко меня пропустила. Я стал двигаться мелкими толчками в нём, всё расширяя амплитуду движений, и когда уже не мог сдерживаться, насаживал его на всю длину рваным ритмом, от чего он стонал не прекращая, закинув назад голову, и помогая себе рукой.
Ощущения нарастали как лавина, и когда жар вырвался из меня оргазмом, голова моя кружилась, а ноги не держали. Я упал рядом с Адри, и он, достигнув пика через пару движений рукой, выплеснул семя на кровать, и тоже лёг.
— Пожалуй, надо помы... — было последнее что я смог сказать, и уснул.
Глава 3
Новой расы молодой
Вид родился под водой ©
КиШ «Дагон»

Проснулись мы от того, что кто-то скрёбся в дверь. Некоторое время, пока Адри забирал поднос с едой у слуги, я лежал и укладывал в голове все произошедшее со мной. Потом он выгнал меня с кровати, щекоча, и мы ввалились смеясь в душ. Смыли с себя следы ночных приключений, и довольные, целуясь и тиская друг друга, вышли к столу. На завтрак нас ждал воздушный омлет с креветками, салат из чуки, и кофе. Поев, мы продолжили стараться над продолжением нашего рода, справедливо полагая, что потом у нас не будет столько времени на приятное.
***
Дагон сидел и нервничал. Шестой никак не мог войти в состояние гона, а без него, он не подпускал Дагона к себе добровольно. Его уже два дня подготавливали, и слуга говорил, что Шестой на грани, но никак не сорвётся в бессвязное состояние разума, а без него, Дагону не светит к нему даже подойти. Шестой был крупным, мускулистым парнем, с пшеничной копной мелко вьющихся, длинных волос, и огромными, небесно-голубыми глазами. Дагону нравилось, что в гоне, этот парень настолько терял себя в ощущениях, что готов был подставляться даже под того, кого ненавидит, лишь бы получить своё.
В комнату торопливо вошёл слуга.
— Владыка, началось! — сообщил он с поклоном.
Дагон вскочил и торопливо последовал за слугой. Он вошёл в комнату с огромной кроватью, и стоявшим рядом с ней креслом, напоминающим пресловутое «гинекологическое» у людей. Только с крепежами для рук и ног.
В этом кресле сидел Шестой. Ёрзал, пытаясь выбраться, и шипел на всех кто приближался к нему. В анусе у него была вставлена внушительная пробка с хвостом, а член стоял колом.
— Ублюдок. Ты не станешь этого делать опять! Я не хочу!
— Врёшь. Ты хочешь, очень! — ответил довольный Дагон.
Он подошёл к креслу и стал поглаживать член Шестого, наблюдая как тот судорожно дёргается, шипя, но постепенно движения перерастают из попыток вырваться, в попытку прислониться пахом сильней к руке Дагона. И только тихие всхлипы и шипение выдают состояние Шестого.
Дагон скинул свой халат и взялся за хвост пробки. Лаская член Шестого, он стал двигать пробку в нём, прижимая её с каждым движением к тому месту, где должна быть расположена простата Шестого. И шестой, при каждом соприкосновении простаты и пробки стал прогибаться и всё сильнее стонать. С головки его члена уже стекала дорожка смазки, а из ануса смазка стекала на кресло и капала вниз, на пол. Шестой уже бессвязно что-то бормотал и стонал, мечась и подаваясь бёдрами навстречу рукам Дагона.
Дагон вынул пробку, и одним движением вошёл в анус Шестого, крепко ухватив его за член. Тот вскрикнул и забился в оргазме. Дагон, не обращая внимание на Шестого продолжил вбиваться в него, ритмично двигая и рукой на члене своего наложника, и когда сам достиг оргазма, чуть сильней сжал руку. Шестой уже вскрикивал и сильно прогибался в кресле сжимая ягодицы, что добавляло ощущений Дагону, и тот был доволен.
Как только Дагон отошёл отдохнуть от Шестого, его заменили слуги, вводя в наложника внушительного вида имитатор, и двигая им. Тот кричал, метался, и умолял отпустить его руки, но пока Дагон не разрешил этого сделать, ни кто не отпустил его. Как только руки Шестого освободились, он стал ласкать свой член и подаваться навстречу игрушке, пока не кончил и отключился. Его унесли, обмыли, и уложили на кровать лицом вниз. Смазали анус маслом, и вернувшийся Дагон вошёл в бессознательного Шестого, продолжив то, за чем пришёл.
Так начался марафон гона Шестого, продлившийся четверо суток, и прерывавшийся на сон Дагона, омовения и принятие пищи. Шестого кормили через зонд, обмывали и чистили, во время передышек Владыки, пока наложник был в бессознательном виде.
К концу гона Шестой был не в состоянии даже двинуть рукой, а довольный Дагон объявил ему, едва тот пришёл в себя, что тот понёс от него, и через положеный срок его переведут в отдельный «садок» для выведения икринок.
Истерику Шестого он слушать не стал, уйдя в свои покои. Его больше сейчас интересовало, смог ли чего-то достичь Адрианон, или в гареме Дагона всё же появится новый, красивый, и выносливый наложник.
***
Адрианон и Данила эти дни тоже провели с пользой и утром того дня, когда Дагон решил узнать о них, уже радовались тому, что скоро будут родителями. Адри летал по покоям счастливо напевая, а Данила лежал на диване заложив руки под голову, и с улыбкой наблюдал за своим мальчиком.
— Вижу вы всё же смогли узаконить свои отношения, — сказал Владыка стоя у входа.
Адрианон напрягся и сказал:
— Владыка. Я прошу дать разрешение на полноценный союз с Данилой, как с равным.
— Он не рождённый, а обращённый. Это невозможно, — ответил Дагон.
— Но он верхний, и он отец моих икринок. И это уравнивает его в правах с рождёнными.
— Вы успели сделать икринки? Шустрые! — Дагон даже восхитился изворотливости Адри.
— Да. И, надеюсь, ты не пойдёшь против собственных правил.
— Хорошо. Я согласен. Но будет и условие.
— Какое?
— Данила станет равным, но докажет это право, если вы сохраните все икринки отложенные тобой.
— Отец, ты же знаешь, что все их сохранить не удавалось уже лет тридцать никому.
— Знаю. Это моё условие.
Данила встал, и обнял Адри.
— Мы согласны — ответил он.
***
Жизнь будет гораздо проще и приятнее для каждого человека, если мы будем добрее друг к другу. Тогда мир станет лучше. ©
Том Хиддлстон
Когда пришло время откладывать икринки, Данила проводил Адри в отдельный садок. Адри уже лихорадило и он всё время хотел есть. Начались приступы агрессии. Даня трогательно заботился о своём ласковом мальчике, старался его не оставлять, а Адри с каждым часом всё больше впадал в лихорадочное состояние и временами не узнавал Данилу.
И вот, ночь. Данила утомлённый за день, прикорнул на диванчике у садка. Адри проснулся от приступа тревоги и почувствовал, что его сильно мутит. Он начал метаться по садку, чувствуя что его распирает, и из него что-то вот вот выйдет. Данила проснулся, и понял что началось. Он подбежал к Адри и постарался его успокоить, но тот его не узнавал, и даже пытался укусить. Тогда Данила ловко схватил Адри за руки, и сняв с того кожаные наручи, связал их и стянул на запястьях Адри.
— Малыш, прости, но ты можешь навредить деткам. Потерпи.
Адри заскулил и в воду садка вышла первая икринка. Она была размером с женский кулак, и явно большевата для его мальчика.
Видимо поэтому Адри едва увидев икринку, кинулся на неё плотоядно горя глазами. Но Данила оказался проворнее, да и связанные руки Адрианону только мешали. Поэтому Данила подхватив икринку, успел перенести её в отдельный бокс, недоступный для счастливого папаши.
А папаша в это время уже скулил и извивался, производя на свет следующую икринку. К счастью, Даня успел сохранить их все. Все восемь. От осознания, что у него появится сразу несколько деток, Данилу слегка повело. Нет, он конечно счастлив! Но, ВОСЕМЬ детей!!!
Адрианон успокоился, и перестал рваться съесть икринки только к вечеру следующего дня. Он выдохся, и наконец-то, уснул, иногда вздрагивая во сне. Данила бережно его обмыл, и перенёс на кровать в их спальне, а сам пошёл посмотреть всё ли в порядке с икринками. Придя в бокс для новорождённых, он увидел там Владыку. Тому уже доложили о благополучном исходе метания икры сыном.
— Вы сделали это. Вот почему мои слуги не могут сохранить их все? — он был слегка не в себе, — Мой Шестой ведь тоже недавно метал икру, и у него выжили только две икринки! А было их десять! Да и те что выжили, он до сих пор пытается убить. Что я делаю не так?
— Может его надо любить? А не насиловать.
— Да кто ты такой? Как ты смеешь мне такое говорить?
— Я всего лишь муж вашего сына.
Владыка смотрел на икринки сына взглядом побитого щенка. Когнитивный диссонанс от заявления Данилы никак не отпускал его, ведь он всю жизнь считал, что он прав априори.
— Владыка, просто попробуй. Ведь любить гораздо приятней, чем брать силой.
— Но и трудней. И больней, - глухо уронил Владыка, вспоминая о чём-то.
— Да. Но строя отношения не на силе, можно добиться гораздо большего, чем запугивая и насильничая. Ведь Шестой ненавидит тебя не от того, что ты его берёшь, а оттого, что ты его считаешь вещью.
— Он и есть вещь. Собственность.
— Тогда не жди от него любви неземной. Ты его ломаешь под себя, а любому живому и мыслящему не понравится это.
— Я услышал тебя. У вас с Адри есть моё разрешение, как и договаривались. И скажи Адри, что старшего вашего сына, я заберу после совершеннолетия, для наследования престола.
— Я ему передам.
Эпилог
Прошло восемнадцать лет.
— Тейрин! Тейрин, иди скорее сюда!
— Иду. Пап, ты уверен что мне надо туда идти? Это собрание снобов мне не нравится.
— Ты наследник, и сегодня твоё совершеннолетие. Сегодня твой дед объявит о своей воле по наследованию.
— Вот не было печали, — тихо выругался юноша.
— Адри, ты скоро? — позвал Данила.
— Уже иду. — В гостиную вошёл Адри — Данила, ты так и пойдёшь?
— А что тебе не нравится?
— Да ты на охоту на медузу и то лучше одеваешься!
— Но там и хищников не столько!
— Не язви. И одень тот костюм… ну тот самый. Ты знаешь.
— Опять!!! — закатил глаза к потолку Данила.
— Обожаю его на тебе, — ухмыльнулся Адри — ты в нём такая шикарная рыбка!
Через пол часа, Данила вошёл переодетый в «тот самый костюм». Адри облизнулся, а Тейрин выдал своё коронное:
— Пааап. Вот буду жениться, мой муж будет тоже так одет. Ты же ходячее желание! — и засмеялся.
— Сегодня ты мой, — Адри прильнул к Даниле и выдохнул в его губы:
— Твоя рыбка хочет ещё икринок.
Женя или Женя?
— Вы на следующей остановке не выходите?
— Нет.
— Разрешите пройти?
Стоящая у двери автобуса, грузная женщина лет 50 немного развернула корму, посчитав это достаточным для прохода стоящих сзади людей на выход. Медленно нарастающий гул возмущённых шепотков, она отбрила одной фразой:
— Извини девонька, места чтобы отойти, нет.
В салоне автобуса послышались смешки.
— Вообще-то я…
И в этот момент автобус с диким визгом тормозов встречается с КАМАЗом гружёным щебнем. Летят осколки стекла, кричат люди, кто-то больно бьёт локтем под дых, и в глазах бегут мушки, разрастаясь до мутной пелены, плавно уводящей в бессознательное состояние.
***
«Ох, как же болит всё! Чтоб я, ещё раз, пошёл на сабантуй Славика!!! Да ни в жизни. Стоп! А был ли сабантуй? Помню, ехал в автобусе, собирался выходить, тётка эта ещё толстая! Аааааааа… что случилось?» и только после этого я открыл глаза.
Я лежу на какой-то скамейке у стены. В избе, судя по стенам и огромной печи с лежанкой в центре комнаты. Рядом стоит стол. Здоровый такой, во всю лавку у второй стены. И в углу на полочке висит полотенце с куском хлеба и солонка. Видимо красный угол, вспоминаю избушку своей бабки и её поверья. Встаю, и понимаю, что зря это сделал. Солнечное сплетение горит огнём, и стоило посмотреть под покрывало накинутое на меня, как понимаю что оно ещё и синюшно-кровоподтёчное. А ещё понимаю, что я валяюсь голый. Осознав, слетаю с лавки пулей, и мечусь, ища свои одёжки. И тут в светлицу входит та самая тётка из автобуса. Только теперь я вижу, что она не столько грузная, сколько «добрая» в верхних и нижних девяноста.
— Очнулась, голубка?
— Какая голубка? Я парень! — нервно икнул я.
— Да ну брось. Царь батюшка не отправил бы вестового за парнем. А ты его суженая. Так что самая голубка и есть. Как звать то тебя?
— Женя. Вы издеваетесь?
— Что ты! И не думала.
— Я мужчина, и роль нижнего меня не привлекает. Тем более не пойми с кем.
— Отчего же не пойми с кем? С царём нашим, Славутой свет Игоревичем Скильтским.
— Не буду я ни с каким Сиським, тьфу Скильтским, — где моя одежда?
— То тряпьё? Дак, и не понятно было, как ты то платье носила. Там столько железа да дырок! Срезали да в костёр покидали.
Я аж взвыл. Мои любимые косуха, трубы с любимой футболкой МС’Стайл. Да и голды на мне не наблюдается.
— Повторяю последний раз, — прорычал я, — я не девка. Я мужик.
— А вот это ещё не известно, — ответил мне мужской голос от двери.
— Где. Моя. Одежда?
— В костре.
— Мне голым нужно ходить, что ли?
— Да сейчас принесу тебе сарафан, горемычная!
— Я лучше в покрывале похожу. Бабские тряпки не приучен носить. И зад подставлять — тоже — это уже мужику.
Мужчина постоял, пожевал губу, подумал, и сказал:
— Люська, тащи мужнины портки, да рубаху. Посмотрим, каков бугай этот «мужик». Тётка засмеялась и ушла за вещами.
— А ты, малявка, ещё не созревшая до определения полу своего, а уже вякаешь что мужик.
— Как это, не созревшая? Мы все рождаемся уже с определённым полом.
— Дак, то в вашем мире. А тут в день осьмнадцатой годовщины каждый малёк проходит таинство, где и определяется его пол. И сегодня у тебя такой день насколько я знаю. Ведь только в этот день тебя наш звездочёт мог вытянуть сюда, в наш мир. Ведь ты предназначен нашему царю, он уж так радовался давеча, что скоро жинку за бока пощиплет.
— Обломается ваш царь. Я мужчина, и меняться не собираюсь. Меня мой член вполне устраивает.
— Тюю, член. Член есть у всех. А вот способность родить, только у тех, кто принимающим станет по воле богов.
— То есть от меня это не зависит?
— Неа, — сказал он с довольным лицом, — а раз уж ты предназначен, то точно станешь принимающим.
— И грудь что ли будет вместе с членом? — голова шла уже кругом.
— А тут как уж получится. У кого растёт, а у кого и нет. Зависит от силы природы в тебе возобладавшей. Ладно. У тебя до таинства ещё есть пара часов. А на закате приходи с Люськой в центр деревни. Ради тебя соберутся все наши, деревенские. Круг жизни делать будем.
***
За пару часов я, кое-как подвернув рукава и штанины (ну нет во мне косой сажени!), собрался на сходку. Тётка Люся меня накормила щами и пирогом с курицей, и я был разомлевшим, как студент после пачки пельмешек.
Ещё на подходе к центру деревни, я увидел человек 30 мужиков. Они все стояли кругом вокруг какого-то камня, и мычали что-то непонятное. Тётка Люся сказала скидывать тряпки и выходить в круг. Я послушался, хотя было неудобно, и я уговорил себя, что это что-то вроде врачебного консилиума.
Когда вышел в круг, то понял, что все мужики стояли со спущеными спереди портками и стоящими членами. Я рванул обратно, но меня уже схватили пара дебелых тёток в сарафанах и с фигурами бодибилдеров. Меня затащили верхом на камень, усадили так, чтобы я сидел как в седле на нём, и держали. Мужики стали выть сильней, и дрогнувшей толпой пошли по кругу всё ускоряясь и переходя на бег. Бегали они так заголившись минут пятнадцать, а потом один из них вдруг заскулил и я отчётливо увидел что он кончил на бегу на своего соседа, заваливаясь в изнеможении. И у них пошла цепная реакция. Изгваздав друг друга, мужики кое-как стали вставать и натягивать портки. А потом все дружно развернулись расходиться по домам. И в этот момент меня жахнуло чем-то по голове. Вспыхнул свет и я провалился.
И опять я очнулся на той лавке. Тётка Люся хлопотала у печки. А за столом сидел мужчина. Не, не так. За столом сидел МУЖИК:
Метра два роста угадывались легко (против моих ста шестидесяти восьми сантиметров). Красив, зараза! Глаза голубые как небо, волос русый вьётся кольцами ниже плеч, губы почти карминные, пушистые ресницы, и брови вразлёт «соболиные». Одет в вышиванку с жар-птицами, в красных штанах, и подвязан кушаком плетёным с золотой нитью. Этакий «Иван-царевич».
— Значит это ты царь? — спросил я, уже догадываясь, кто передо мной.
— Я, — ответил он, — ты такая красивая! Я так долго ждал тебя.
— Зато я не ждал. И я мужчина.
— С зеркалом познакомишься и поймёшь, кто ты — хмыкнул он.
Я подскочил с лавки, на лету завернувшись в покрывало, и рванул в уголок за печкой, где было зеркало и умывальник.

      Увидев себя, я чуть не разревелся. Волосы, тщательно подстриженные неделю назад, сейчас отросли до лопаток точно. Моё хилое тельце слегка округлилось в характерных для девушек местах. Груди не было, в полном понимании слова, но это уже были не два соска, а скорее нулёвка по метрике нашего мира. Талия стала тоньше, а бёдра чуть шире. Член остался, но по-моему стал немного не таким как был, по крайней мере, в спокойном виде. При мне остались мои пухлые губы, карие глаза, и нос. Цвет волос поменялся с русого, на глубокий каштановый. А вот ниже лица всё осталось без растительности.
— Что за Барби?
— Барби? — царёк вскинул бровь.
— Кукла.
— Хм. Это не кукла. Это ты, Женя.
Я медленно повернулся к этому царьку недоделанному, и сказал:
— Всё равно ты меня не получишь. Мой зад останется только моим.
— А вот это мы увидим через пару дней, — ответил он с ехидной улыбочкой, — ты уж извини, но я своего не упущу, а ты сама ко мне прилетишь уже завтра. Либидо взыграет. Показав ему кукиш, я вышел в сени, и сев на лавку с ведром воды стал прихлёбывать из ковшика, и думать, куда свалить, пока не снасильничали.
Вечер тихо прокрался в деревню, отзвучали последние песни гуляющей молодёжи за околицей, а я всё думал. Как ушёл царь я даже не заметил. Да и он не настаивал. Тётка Люся постелила мне на лежанке печки, и ушла спать, оставив мне под полотенчиком горку пышек и крынку молока. Я поел на автопилоте, и залез на печку спать. Немного поворочался, ощущая какой-то дискомфорт в области поясницы, и тяжесть внизу живота. Подумал, что зря съел последнюю пышку, и уснул.
Утро встретило меня жёстким стояком и одеялом под задом. Причём одеяло было мокрым. Осознав, что случилось, я подскочил как ужаленный и побежал в помывочную. Благо она была пристроена к избе. Позавтракав я решил осмотреться, куда меня занесло, и вышел со двора, где тут же был подобран добрыми стражами, и отправлен в палаты царские, с напутствием не бузить, а поскорей царю понравиться.
Палаты царёвы вызвали во мне очень сильное чувство. Оно мне явно намекало, что голова кружиться будет долго. А виной тому пестрота этих палат. Все ковры напольные были зеленью и золотыми петухами да вензелями украшены, стены красны, а дверные проёмы сусальным золотом покрыты и резьбой украшены. Но апофигеем стали потолки. Ну, никак не умещалось в моей голове, зачем потолок зарисовывать барашками и остальными пасторальными изысками.
Царь решил, что если я пришёл к нему, то на всё согласен, и светился как лампочка. Правда, не долго. До первого моего отказа пройти в его опочивальню для приватного знакомства. В общем, доболтались мы с ним до его бешенства и моего заточения в отведённых мне покоях с решётками на окнах.
К вечеру его успокоили, и он пришёл мириться с кувшинчиком чая и бутербродами. И ничего не подозревающий я, нахлебался этого чая (кушать хотелось уже давно). Проводив его на выход, я лёг спать в обнаружившейся днём спальне.
Ночью я понял насколько я сглупил попив того чайку. Потому что эффект Виагры ощутимо прогнул мои представления о прекрасном в сторону «хоть кого-то». И царь не стал упускать такого шанса. Он с остервенением скрёбся в мою спальню, прорвавшись в основные покои с помощью дружинника-сторожа моей тушки. А вот спальню я на всякий случай забаррикадировал изнутри хорошим комодом у двери. Благо она открывалась внутрь помещения. Ближе к утру он всё же угомонился, но не ушёл, а стал ждать, когда меня подведёт организм, чтобы мне самому выйти. Я же, наученный жизнью в своём мире, и не имевший обширной живой практики ввиду мелкого телосложения и неприметной внешности, прибегнул к традиционному, рукоблудству.
Всё начиналось хорошо. Я стал ублажать себя рукой, но чем больше возбуждался, тем яростней мне хотелось того, что до сих пор считалось мной чем-то из разряда аморального. Я хотел «оказаться снизу». Я тёк так сильно, что вся промежность была мокрой, скользкой, и горела. Хлюпая при каждом неловком движении, я никак не мог найти то положение тела, при котором мне стало бы комфортно, а от этого сбивался настрой на рукоблудство, и желание только разжигалось. В конце концов, к утру я дошёл до состояния неконтролируемых стонов. Тёрся попой об простыни, и пару раз даже кончил, только лаская себя вокруг дырочки.
Царь не смог остаться в стороне, и когда я стал стонать в голос, вызвал нескольких дружинников, и снёс-таки тот комод.
Ворвавшись в мою спальню, царь выставил дружинников, и, закрыв дверь, скользнул к моей кровати.
— Женечка, я хочу тебе помочь. Не гони меня, — сказал царь Славута.
— Отвали. Я по девочкам, — не сдавался я. А у самого уже в глазах марево.
— Солнце моё, ты же измываешься над природой своей, — уговаривал он.
Я в ответ уже мог только шипеть.
Он осторожно подошёл к кровати. Лёг с краю, и легонько прикоснулся к моему бедру.
— Жень, просто кивни если ещё меня понимаешь. Ты же издеваешься над собой, а заодно и надо мной. Я не железный, и могу дать тебе успокоение.
— Чёрт с тобой, интриган. Но завтра, ты за всё ответишь, — сдался я.
Он разделся быстрей, чем я моргнул. Жадно припал губами к моим губам, срывая с меня остатки одежды, которые как ни странно ещё были на мне.
Как умирающий от жажды, он льнул к моему телу. Прижимался бёдрами, и гладил руками. Спустившись ниже, он целовал каждый уголок моего нового тела, и аккуратно, но настойчиво пробирался к попе. И к моменту, когда он всё же залез туда пальцем, я уже не владел собой.
Очнулся я ближе к полудню. Славута, довольный, спал рядом. Простыни скомканные валялись на полу. Мы спали, переплетя руки и ноги на одеяле, лёжа «вольтом». И даже во сне он тянулся к моему паху, а у меня был стояк.
«Чёртов царёк. Всё же, трахнул меня, гадёныш» — подумал я.
Но как ни странно, попа не болела, а воспоминания не освещали такого действия с его стороны. Петтинг, был. Жёсткий. Пальцы были. Но члена не было.
— Неужели не смог? — не удержался я от подколки.
— Мог бы, но мне с тобой ещё жить. А я хочу чтобы ты меня любил и хотел, как и я тебя, — ответил он хрипло со сна.
— Ты ещё скажи, что любишь меня, — съехидничал я.
— Люблю. И ждал тебя с рождения, — грустно сказал Славута.
— Я буду звать тебя Слава, — меня понесло, — и если ты и будешь со мной, то только когда я сам этого захочу и буду готов.
— Согласен.
— И ты сделаешь ремонт в палатах.
???
— Я вчера, думал, ослепну от пестроты.
Слава засмеялся и согласился сделать всё, чтобы я был счастлив. Так что, какая разница, Женя я… или Женя?
***
Прошёл год
— Летящей походкой, ты вышла из мая…
Пел Женя, идя по начищенному паркету гостиной. Он только что вышел из купальни и шёл вразвалочку к столу. Сильно хотелось есть, даже не так, хотелось ЖРАТЬ!
— Проклятый Славка! Надо же было поддаться его уговорам!
Тот самый «проклятый Славка» влетел в гостиную, и легко подхватив на руки Женю, закружил на месте целуя его лицо.
— Женька, цветочек мой, ты представляешь…
— Отпусти меня сейчас же! — взвизгнул Женя.
Слава (царь Славутич) осторожно опустил на пол Женю, и сказал:
— Женечка, не бузи, тебе нельзя.
— Как пихать член в задницу так можно, а как бузить так нельзя? — насупился Женя.
— Маленькому будет нехорошо, если ты будешь расстраиваться, — Слава погладил большой живот Жени.
— Маленькому нехорошо, когда в него тычут членом каждую ночь.
— Ну, цветочек, — сконфузился Слава.
— Ой-ей! — завопил Женя, — больно, больно, больно-о-ооо!
— Где больно, моя радость? — всполошился Слава, — Стража! Лекаря моей супруге!
***
Вечером того же дня царь пировал.
СЫН РОДИЛСЯ.
Женька скромненько отлёживался после боли выворачивающей наизнанку и думал:
«Если бы знал что это так больно, ходить бы тебе Славка нецелованным всю жизнь!»
Потом вздохнул, повернулся к маленькому пищащему кулёчку, лежащему рядом с ним, и осторожно взяв его на руки, сказал, глядя в личико нового человека:
— Нарекаю тебя Евгением.
Мишки любят похолоднее
Я стояла у большого автомата с мороженным и увлечённо слизывала потёкшее лакомство с рожка.

      Мимо пронеслась стайка весело хихикающих пацанов, тычущих в меня пальцем.
Ну да, да… Я большая. Я знаю. Но что я могу сделать?

      Меня зовут Элла. Более нелепого имени* для здоровенной бабищи, коей меня все считают, и не придумаешь. К своим двадцати пяти годам я выросла до ста девяноста трёх сантиметров ростом, обзавелась грудью четвёртого размера и довольно широкими бёдрами. И никакие платиновые густые волосы до попы и тонкая талия, как и миндалевидные глаза орехового цвета и пухлые ярко-розовые губы, не помогут стать привлекательней для мужчин. Вот и сейчас, не зная что мне всё слышно, проходящие парни зашептались, поглядывая на меня:

— Глянь, какие формы. Мм-м, а глаза, — сказал шатен с серыми глазами и лихой улыбкой авантюриста.

— Ага, только целоваться будешь со стремянкой или в прыжке. А уж залезать на неё вообще по праздникам и, теряясь в недрах той горы, — заржал в ответ второй.

      Я даже поперхнулась мороженкой, услышав такое.
«Как же мне надоели мои метр девяносто три. Вот получу завтра диплом, и наконец-то уеду туда, где не будет важно какой у меня рост. Лес меня любую примет. Не важен ему ни рост, ни объём попы».
Дело в том, что я, окончила Университет Леса по специальности «Метеорология». Мне осталось получить свой диплом завтра в учебной части, и я могу смело ехать на уже оговорённое место работы.
***
Запахнув посильней полы своего лёгкого пальто и поёжившись, я решительно схватила ручку своей дорожной сумки и вышла из аэропорта на Камчатке*. Мне предстояло доехать до Курильского озера* в сопровождении мужчины, нанятого метеослужбой для доставки продуктов и сотрудников на станцию. Продукты и вещи он закупил по моему списку заранее и теперь стоял на стоянке рядом с заляпанным грязью Автомобилем и махал мне рукой.
— Здравствуйте, Элла. Я Николай. Мы с вами общались по телефону, когда вы диктовали мне список вещей и продуктов.
***
Добирались мы до озера на вахтовках*, в общей сложности двое суток. Сначала по трассе, а после Усть-Большерецка вдоль берега Охотского моря по отмели по уходящей за горизонт дороге-колее. Машина по песку шла медленно, качаясь. За окном один и тот же пейзаж, и казалось: не будет этой поездке конца. Изредка попадались встречные авто.
Наконец мы прибыли на стоянку, откуда нас должны были сопровождать по территории заповедника. Через полчаса после нашего приезда пришел инспектор с ружьем, который должен был нас вести двенадцать километров до кордона*. Перемещаться по территории заказника без инспектора запрещено. Да и вряд ли безопасно — мишки на каждом шагу, и ток вокруг кордона пускают ночью, а днем для устрашения медведей хватает вооруженной охраны.
Первое, что я увидела, добравшись до своего нового дома, было чистейшее синее небо со снежной вершиной сопки на горизонте, и большая ветка кедра, свисающая у тропы. Еле разогнувшись после подъёма на пригорок, я увидела ЭТО.
Небольшой дом, пристроенный к ангару метеостанции, смотрелся игрушечным. Срубленный из огромного диаметра брёвен, он напоминал сказочную избу бабы-яги, только ног не хватает. Поднявшись на крыльцо, я оценила открывающийся вид на огромное озеро, и едва видимый из-за тумана на озере скалистый остров. Из путеводителя я знала, что он называется Сердце Алаида, и на нём гнездятся тихоокеанские чайки. По ту сторону озера были сопки, покрытые кедровым лесом с просеками малинника, а недалеко от того кедра, где остановилась машина — сияла синими и жёлто-красными бликами на солнце целая поляна голубики и морошки. Вся левая сторона крыльца заросла красивой лианой — актинидией — с очень вкусными ягодами, напоминающими маленькие киви.
Николай оставил мне связку Фельшфейеров*, сказал, что чем больше звуков будет, тем безопаснее. Думаю, музыка будет в самый раз. Да и забор по типу кордона тоже есть. Правда без тока, но тоже хороший, и кусочек леса с ягодной поляной был как раз во дворе. Как и добротный колодец с журавлём.
В домике было очень уютно. Входя в дом, попадаешь сначала в маленький предбанник, с двух сторон приколочены лавки, и на них стоят вёдра с водой. Под лавкой место для обуви, у входа в светлицу оленьи рога, в качестве вешала для одежды и шапок, а в полу люк в ледник. Войдя в дом, я едва не пищала от восторга. Изба была действительно сказочной. Большая светлица — это основная комната — в светлых тонах неокрашенной сосны, справа от входа дверь в небольшую помывочную, а за ней русская печка. Сразу за печкой ещё дверь — в спальню. Печка без полатей, белёная, зато задняя стенка выходит и в помывочную, обогревая бак с водой, и в спальню. Потолки не очень высокие, примерно два с половиной метра, но мне было уютно.
Пока Николай носил воду, я затопила печь, благо детство у бабушки в деревне было за плечами. Я быстро набрала пару горстей ягод, немного листьев малины, дикой смородины и заварила душистый взвар. Из продуктовых запасов, постепенно раскладывая их по местам, я отобрала муку, соль, молоко и пару яиц, быстро заболтав тесто на блины. И, когда вода была набрана в помывочной и пара вёдер стояла в предбаннике, я уже вовсю пекла в печи блинчики. Николай помог найти в запасах банку сгущёнки, и мы сели с ним ужинать.
Так как спальня была всего одна, на ночь Николай принёс из машины спальный мешок и лёг в светлице, посетовав, что завтра рано вставать. Он хотел успеть засветло выехать домой, к семье. Для связи с внешним миром у меня на станции был портативный передатчик, а для развлечения — планшет. Благо электричество здесь всё же есть. И даже генератор с запасом бензина имеется. Ближайшие люди жили в двух днях пути по бездорожью, и меня это полностью устраивало.
Утром Николай сказал, что приедет проведать меня и привезёт продукты через три недели. Я закрыла за ним ворота, набрала ягод для пирога, сделав зарок, что схожу за ягодами в лес для варенья. Нашла в траве несколько боровиков на жарянку и зашла в дом.
Провозившись весь день с метеостанцией, настраивая её и передавая данные, я пришла домой жутко голодная. Съев остатки блинов и запив взваром, я поставила на печь закваску на завтра для пирога и, обмывшись, легла спать.
***
Ночью меня разбудили звуки из леса. Кто-то жалобно ревел рядом с забором. Я взяла ружьё, натянула тёплые штаны и пуловер с тёплой безрукавкой и вышла посмотреть, что случилось.
Рядом с воротами я обнаружила лежащего ничком крупного мужчину, абсолютно голого, с рваной раной на плече и без сознания. Я сбегала за толстым одеялом, расстелила его рядом с мужчиной, стараясь не смотреть на его «прелести», и, аккуратно перекатив его на одеяло, втащила в дом. Устроив его у печи на одеяле, я промыла и обеззаразила его рану, а затем туго её перевязала.
Несколько дней мой пациент метался в бреду, и вот к концу моей первой трудовой недели вечером он открыл глаза.
— Где я? — спросил он и добавил, — пить.
Я дала ему кисленький морс из клюквы и ответила:
— Вы в моём доме, на метеостанции у Курильского озера.
Он нахмурился, видимо, вспомнив, как попал в эти места, и снова задал вопрос:
— Я был один, когда вы пришли ко мне?
— Да, — ответила я и подозрительно посмотрела на него, — а вы должны были быть не один?
— Я получил рану в борьбе с медведем. Он разнюхал в вашем подвале мясо. Дух стоит крышесносный, вот он и решил полакомиться. У медведей же нюх очень чувствительный, а ваши ворота никуда не годятся против силы мишки.
— А почему вы были голым? — задала я мучивший меня вопрос.
Он отвёл взгляд, и глухо спросил:
— Вы верите в предназначенную вам пару?
— Всё может быть, — ответила я философски.
— А в существование оборотней вы можете поверить? — опять спросил он.
— Ну, фэнтези я читала много, — усмехнулась я, — а вот в реальности пока не встретила.
— Теперь встретила, — тихо сказал он, — дело в том, что я перевёртыш-медведь. И я здесь почуял свою пару, поэтому и пришёл на запах.
Сказав это, он смело посмотрел в мои глаза.
— Разве здесь есть ещё люди? — на автопилоте сказала я, ещё не до конца осознав, что он сейчас сказал.
— В ближайшие пару дней пути — нет. Только ты и я, — сказал он, а увидев по выражению моего лица, что до меня дошло, улыбнулся светлой и чувственной улыбкой.
— Как вас зовут? — спросила я, чтобы отвлечься и прийти в себя.
— Миша, — улыбнулся он, — как ещё можно назвать медвежонка? И подмигнул мне.
— А я — Элла. Прошу не путать с «людоедкой» из Двенадцати стульев.
Он засмеялся, откинувшись на одеяло, и сказал:
— Это невозможно. Вы совершенно разные. Да и людей здесь больше нет.
***
Он прожил у меня месяц. Пока выздоравливал. После того признания, что я его пара, никаких поползновений с его стороны не было, и это меня озадачивало. Он помогал мне по хозяйству, вечерами мы гуляли или смотрели кино, общались и узнавали друг друга.
В один из вечеров я его спросила:
— Миш, если я твоя пара, почему ты не стремишься сблизиться? Ведь это логично.
— Почему не стремлюсь? Я уже месяц даю тебе возможность привыкнуть ко мне. Только мне нужно будет или уйти в лес или остаться с тобой, потому что выпадет снег, и моему медведю предстоит спячка, которой может не случиться, только если моя пара заявит на меня права.
— Но ты же мне ничего не говорил об этом. Как бы я узнала, что нужно как-то заявлять права? — растерялась я.
— Так ты согласна признать меня своей парой? — сделал вывод Мишка.
— Не знаю, — задумчиво протянула я, — а как заявляются права?
— Нужно прийти ночью в кровать ко мне, — хитро улыбнулся он, но, получив возмущённый подзатыльник, сразу исправился, — шучу. Нужно поцеловать добровольно меня в облике медведя. Сделаешь?
— Надо подумать, — фыркнула я.
А следующим утром он ушёл.
***
Прошла зима, и на прогалинах появились первые апрельские подснежники.
Миша так и не пришёл, видимо впал в спячку, как и говорил. А я маялась и корила себя, что вот он, человек по душе и для души, а упустила. Сколько слёз было пролито. Сколько ночей не спалось. А былого не вернёшь.
Как-то, ближе к маю, пошла я за вешенками в лес. Взяла с собой топор, срубать их с деревьев.* На обратном пути показалось, что кто-то в кустах можжевеловых копошится. Раздвинула аккуратно ветки и увидела бурого медведя, худющего, ветром шатает. Повернулся он ко мне, взглянул и грустно как-то пошёл прочь. Я сразу почувствовала, что это мой Мишенька. Кинулась к нему, а он зарычал. Я остановилась и стала звать:
— Мишенька, это же я, Элла, — а слёзы льются.
Зашёл он за куст, а через пару минут вышел человеком, только сильно исхудавшим и как-будто чем-то подавленный.
— Что ты хотела, Элла? — устало спросил он.
— Почему ты ушёл? — сквозь слёзы спросила я.
— Потому что не признала своим мужчиной.
Я потупила взгляд. Но когда он развернулся уходить, бросилась к нему:
— Миша, не уходи.
— Зачем я тебе? — ответил он.
Я не стала отвечать. Я просто прижалась к нему покрепче и поцеловала, чувствуя, как он жарко стиснул меня в своих больших руках. Он рыкнул, совсем по-медвежьи, и сказал:
— Признаешь? Обернуться?
— Да. Да, — кивнула я.
И он обернулся медведем, подошёл ко мне, убрав лапы за спину, чтобы не поцарапать и наклонил ко мне морду с большим влажным носом. Я взялась за его мохнатые щёки руками, притянула к себе его морду, и, увидев удивление в карих глазах, поцеловала нос.
А куда вы хотели? Это ж медведь!
Он фыркнул, обернулся в человека и захохотал:
— Ну Элла, ну пройдоха! В нос чмокнула и думала отделаешься?
Я хихикнула и ответила:
— Давай дуй в дом, мойся, я с тебя ещё блох сгоню, вот тогда и будем целоваться.
— И нет у меня никаких блох, — бубнил Мишка, старательно намыливаясь.
Я тихонько пробралась в помывочную и села на полок позади него. Он шустро намылил мочалку и закинув её за спину, стал растирать пену по ней. Мыло, небрежно кинутое им на полок, соскользнуло на пол, он наклонился за ним и вскользь увидел меня. Он тут же застыл, потом развернулся и ошарашенно спросил:
— Ты что здесь делаешь?
— Сижу. Любуюсь, — ответила я.
— А давай ты лучше поможешь мне? — сверкнул глазами Мишка и протянул мне мочалку.
Я притворно тяжело вздохнула и, взяв мочалку, стала намыливать его. Потом отложила её, взяла ковш и, зачерпнув воды, выплеснула на разомлевшего Мишку. От внезапного ледяного душа он взвился на месте и резко развернулся ко мне, а я в этот момент кинулась к двери с весёлым визгом.
Выскочив из помывочной, мы пробежались по светлице и заскочили в спальню. Споткнувшись о кровать, я упала на неё лицом вниз, а он на меня сверху. Отсмеявшись, я поняла, что время игр кончилось, потому что его глаза блестели дикой жаждой, а тело однозначно показывало степень его заинтересованности, и я позволила закружить себя в этом вихре страсти, отдавая всю себя и столько же вбирая. Ловя жаркие губы и отдаваясь ласковым рукам.
Много позже, отдыхая после ночных утех в его объятиях, я спросила:
— Ничего, что я вот так холодной водой окатила?
— Ничего, — ответил он, усмехнувшись, — Мишки любят похолоднее!
Примечание
*Элла - Знаменитая Эллочка-людоедка из Двенадцати стульев. "Рост Эллочки льстил мужчинам. Она была маленькая, и даже самые плюгавые мужчины рядом с нею выглядели большими и могучими мужами." (с) Ильф и Петров «Двенадцать стульев»
*Камчатка - единственный в мире медвежий регион, где имеются все три главнейших вида нажировочных кормов: ягоды, кедровые орехи и проходной лосось, пять видов которого, сменяют друг друга на нерестилищах с июня до начала февраля. Полуразложившиеся лососи, лежащие на дне водоемов, бывают доступны для медведей даже весной, после выхода из берлоги.
*Курильское озеро находится в 500 км от Петропавловска-Камчатского, на территории Южно-камчатского заказника. Третье по величине озеро Камчатки расположилось в кальдере давно потухшего вулкана. Там есть уникальные условия для берлог - пещеры в застывших лавах на острове Саманг, излюбленное место для зимовок медведиц с медвежатами. Шатуны, то есть не набравшие жира и не залегшие на зиму в берлогу медведи, здесь редки, так как совпадение неурожая всех трех основных кормов маловероятно
*Вахтовка - как правило, автомобиль Урал / ГАЗ-66.
*Кордон -это несколько жилых домиков и бытовых построек, а также прилегающая территория, обнесенные колючей проволокой под током.
*Фельшфейеер - это большой бенгальский огонь, который предположительно отпугивает медведей.
И ждут тебя в ночи совы
— ААААААААААааааааааа!!! — лечу с ветки огромного дуба посреди Царицынского парка*. И чего меня понесло туда? Да ещё и ночью. Зимой. В мороз.
В сочельник нормальные люди дома телевизор смотрят и бутеры с икрой трескают, на крайний случай салатики рубят. А я выделилась. Меня понесло доказать сестре Варьке, что умею лазать по деревьям. Спор был долгим и плодотворным. Сошлись на том, что я ночью залезу на дуб с поляны Царицынского парка, и сниму селфи. Приз… о, приз неплохой! Свидание, точней отмазка от него, с нашим соседом, Лёшкой Куницыным. Он подкатывал и ко мне и к ней, а тут решил «осчастливить» нас тройным свиданием. Типа не смог решить, кто лучше. Ну, а поскольку силы и упорства в нём немеряно, то зажатые раз по двадцать в лифте и на лестнице, мы с Варькой решили сказать, что сами разберёмся, кто пойдёт с ним на свидание.
И теперь я летела с этого дуба прямо в сугроб.
Снег обнял меня, как родную, на выхлопе подарив ощущение мокрой ледяной крошки, забившейся за шиворот и в рукава моего «дутыша». Естественно, что в полёте я зажмурилась, и приложилась попой об какой-то обледеневший выступ под сугробом. Тихо поскуливая, я решила открыть глаза, и подавилась на вдохе. Я была не на поляне, а в глухом снежном лесу с нетронутым снегом, доходившим мне до груди. Правда рост у меня маленький, так что может другим людям он был бы по пояс, но по мне и так много. Вокруг тесным кругом стоят вековые сосны. Ночь. И с ближайшего ко мне дерева, на меня смотрит огромный филин. Красавец! Белый, с лёгкой волной сероватых подпалин по крыльям, и огромными янтарными глазами. Едва заметив, что я его увидела, он кинулся вниз с ветки на меня, и я, заорав, присела, пряча голову обратно в снег.
— Ты чего кричишь?
Я изумлённо открыла глаза, и увидела рядом с собой мужчину, а не филина.
— А-а-а ты кто такой? Откуда взялся?
— Так ты же видела меня сейчас. Я на дереве сидел.
— Филин?
— Ну да.
— Сказочник.
Мужчина нахмурился.
— Не имею такой привычки. Ты никогда не видела перевёртышей?
— Нет.
— Хм, странно. Ты вообще как тут очутилась? Это земли клана Сов. А ты откуда?
— Я из Москвы, — промямлила я.
— Ты из другого мира! — он был ошарашен.
— Наверно.
Немного подумав, он кивнул своим мыслям и сказал:
— Иди за мной, я помогу.
— Хорошо. Всё равно хуже, чем посиделки в снегу, уже не будет.
***
По дороге он рассказал мне, что я попала в мир Антей. Здесь все люди имеют вторую, птичью, ипостась, и Совы один из крупнейших кланов. Так же, он сказал, что его зовут Нуар. Я тоже представилась:
— Галя.
— Галиа?
— Да.
— Галиа, как ты относишься к совам?
— К тебе что ли? — спросила с улыбкой.
— Я тебе нравлюсь?
— А должен?
— Если нравлюсь, то тебе легче будет у нас найти своё место.
— А вернуть меня нельзя?
— Боюсь, что нет.
Выражение его лица не оставляло сомнений в том, что он этому рад.
— Ты мне нравишься, — всё же ответила я. Да и как может не нравиться высокий крепкий мужчина с волевым лицом, притягательными глазами, и белоснежными волнистыми волосами до талии?
— Я очень рад, что ты согласна.
— Согласна на что?
— Быть со мной.
— Разве я давала согласие? Да и ты, наверно, не свободен.
— Я свободен, — он отвёл взгляд, — да и вряд ли был бы занят. Здесь я считаюсь не привлекательным.
Я ошарашенная встала на месте:
— Не привлекательный? Это что ж у вас за красавцы?
— У нас красивыми считают смуглых миниатюрных брюнетов. Я не вписываюсь в этот идеал.
— Идиоты! Ты красив. Даже очень.
— Ты мне тоже очень нравишься. И боюсь, что не только мне ты будешь нравиться.
Как я уже говорила, я невысокая. Всего 152 см ростом. Остренький носик, пухлые розовые губы, восточный разрез глаз серо-зелёного цвета, и копна сильно вьющихся ярко-рыжих волос до попы, которые всегда были моей гордостью. Фигура скорее спортивная, хотя грудь вполне приличный третий номер.
Когда мы пришли в его поселение, меня попытались отвести в дом главы, но Нуар сказал, что я его дарая*, и от нас все отстали.
Он отвёл меня домой, и сказал, что нам нужно заявить права друг на друга, тогда никто не сможет меня забрать себе. Конечно, мне не очень понравилось это, но выхода другого у меня не было. Ведь лучше этот красавчик, чем толпа и неизвестность.
— Ты меня боишься? — спросил он.
— Нет. Но всё слишком быстро.
— Если хочешь, я помогу. Выпьешь настойку, и всё покажется проще.
— Хорошо, — вздохнула я.
Он заварил какие-то травы, и дал мне выпить.
После выпитой настойки, мне стало жарко. Настолько, что я постепенно полностью разделась, а Нуар сидел и смотрел на меня. Только его глаза горели, и временами становились янтарными. Но меня почему-то это не смущало. Я наклонилась, чтобы подобрать с пола свои вещи, и почувствовала руку Нуара гладящую моё бедро. Она легко прохаживалась вверх и вниз, и всё ближе подбиралась к самому сокровенному.
— Ты прекрасна! Иди ко мне!
Я ощутила волну, пробегающую по телу, и огромное желание поцеловать Нуара. Что я и сделала, подойдя к нему вплотную и потёршись о его плечо. Когда он сидел, он был на одном со мной уровне.
— Ты была с мужчиной?
— Нет.
Он прикрыл глаза, в которых читалось торжество.
— Ты знаешь, что будет сейчас?
— Да.
— Ты согласна быть моей?
— Да.
Он подхватил меня на руки, и усадил на свои колени, к себе лицом. Я обхватила его ногами, прижалась к его животу промежностью, и потёрлась через ткань о его давно уже вставший член. Он начал меня целовать, руками лаская грудь, слегка сжимая и пощипывая соски.
Я терялась в ощущениях, и не заметила, что так намокла, что мои соки намочили его штаны. Наверно, мой запах ему очень нравился, потому что он втягивал носом воздух и постанывал, когда стягивал их с себя.
Когда он разделся, и я им любовалась, он положил меня на стол, рядом с которым он сидел, и закинул одну мою ногу себе на плечо, а другая оказалась между его ног. Он стал потирать большим пальцем мой клитор, а другой рукой гладил мою попку и анус. Когда меня начало потряхивать от возбуждения, я не выдержала и простонала:
— Войди в меня!
— Рано. Ты же первый раз. Узкая. А я большой.
Я захныкала, не имея возможности разрядиться, и он понял это.
Он прикоснулся головкой члена к моему сочащемуся входу, слегка проталкиваясь внутрь. Мне показалось, что в меня пихают что-то несоизмеримо большое. Я изогнулась посмотреть, и увидела толстый член перевитый венками. Слегка в панике я глянула в его глаза, и в них было столько желания и нежности одновременно, что я решилась:
— Нуарчик, давай в кроватку?
— Хорошо.
Я легко толкнула его спиной на кровать, и села на него сверху. В смазке проблемы не было, и я смело стала пытаться насадиться на его член. Он закрыл глаза, и покрылся испариной. Его руки дрожали, пока он держал меня за бёдра, медленно опуская. А я ласкала себя пальцами и слегка ёрзала, чтобы легче было проникновение.
— Перестань ёрзать, иначе я не выдержу, — он едва мог говорить от напряжения.
— Не могу, Нуарчик, так лучше проходит внутрь.
— О боги, смилуйтесь! Галия, я не могу больше терпеть эту пытку! — он со стоном резко насадил меня до упора.
Я вскрикнула, но приняла его в себя почти весь.

Он рыкнул, перевернулся, подмяв меня под себя, и замер.

— Двигайся, Нуарчик, уже всё, — сказала я когда смогла отдышаться от обжигающей боли.
И он начал двигаться. То резко, то плавно, рыча и шипя, что я очень узкая, целуя везде, где доставал. Постепенно он вошёл на всю длину, и стал мелкими толчками смещаться в разные стороны, и вот он что-то задел внутри, да такое, что у меня в глазах прошла яркая вспышка и я вскрикнула. Он приноровился и стал входить в меня, стараясь задеть это место. Я кричала, выгибалась, и вскоре меня настиг мощнейший оргазм. Я видимо очень сильно сжала его член, потому что он остановился и прохрипел кончая:
— О боги, Галиа! Моя нежная Галиа! Только моя!
А утром, мы вышли из дома, и встречающие нас люди видели что мы пара.
Он был нежен, и я подумала, что это не самая плохая судьба: попасть к Совам.
Примечание
*Дарая - любимая, предназначенная богами.
Ёжик
Я вылезал из трясины почти двое суток. Кой-чёрт дёрнул меня взять бабкину ступу для полёта до ближайшего дискача в деревне? И всё бы ничего, но эта балаболка — бабкина ворона — заболтала меня так, что я сбил в полёте какого-то то ли лебедя, то ли гусака и, выпорхнув от столкновения с птичкой из ступы, свалился прямо в трясину. Пока вылезал всех кикимор облапал, дядьку лешего разозлил, так ещё и водяному остался должен. Не буду больше поддаваться на его провокации. А то, видишь ли:
— Ты кикимор щупаешь на наличие сисек, а я тебя из болота тащу, — загадал водяной.
Бабка мне ступу больше не даст. И штаны порвал. Единственные, которые можно было надеть без смеха. Современная мода это тихий ужас. Хоть мне и девятнадцать лет, я — ведьмак в двенадцатом поколении — не могу воспринимать без ржача штаны с мотнёй ниже колен и с рукавами на Опе.
И вот, сижу я на кочке посреди болота. Весь красавец в тине и драных джинсах. В борцовке с надписью: «Если хочется леща, подарите мне клеща». Она досталась мне по случаю, когда к бабке приезжали местные экологи звали её читать лекции по зельеварению. Сижу, обсыхаю. Вижу, недалеко в кустах кто-то возится. Присмотрелся, бааа! Да тут человек связанный валяется. С кляпом. Пытается вылезти из-под куста, чтобы я его заметил. Вроде парень, примерно моего возраста. Прилично одет.
«Кто ж тебя родимый так связал да бросил?» — подумал я.
— Помощь нужна? — спрашиваю, а сам потихоньку ползу в его сторону.
— Мгмнг, — ответил он и кивает.
Подполз я к нему, смотрю: лежит весь грязный, в крови, с подбитым заплывшим глазом и расквашенной губой. На голове короткий ёжик пепельных волос. Глаза синие-синие, как васильки на летнем поле, и горят не хуже, чем у кошки в темноте. Тощенький, маленький, но жилистый.
Развязал я его, помог растереть затекшие руки-ноги и предложил вместе выбираться из болота. Он согласился.
— Звать-то тебя как, горемычный? — спросил я.
— Лёха. Для друзей — Ёжик, — ответил он.
— А я Ярослав, можно просто Яр. А почему Ёжик? — удивился я.
— Потому что колючий, — усмехнулся он, и тут же скривился от боли.
— Давай подлечу, — предложил я.
— Чем? — удивился Ёжик.
— Ну, травкой да руками, — смутился я, — тут вон сколько хвоща растёт да и других нужных трав. Помять их дело не хитрое, да заговор читать не долго.
— Знахарь, что ль? — скептически заломил он бровь.
— Ведьмак я.
Пацан остановился, посмотрел на меня и заржал как конь:
— Ой умора! Ведьмак!
— И что смешное ты услышал в этом слове? — окрысился я.
— Да всё. Не бывает ведьмаков.
— Ну, как видишь, всё же бывают.
— Да ну, бред! — фыркнул он и опять скривился.
— Ну как хочешь. Хочешь семафорить фонарём и расквашенной губой — пожалуйста.
— Ладно, если можешь вылечить, спорить не буду, — сдулся он.
Я нарвал хвоща, листьев дикой мяты, малинник, содрал с ёлки коры и сорвал пару больших лопухов. Сложил малинник домиком и щёлкнув пальцами, запустил искру в этот домик. Малинник запылал весело, я соорудил из коры что-то вроде чашки, запустил туда травы (кроме лопуха) и растёр их палкой, выдавливая сок. Потом плеснул туда воды, процедив болотную через край футболки, и чуть подогрел на костре. Когда зелье было готово, и Ёжик отлип взглядом от моих телодвижений и сфокусировал взгляд на моём лице, я подошёл к нему и намазал глаз и губу. Пошептал нужные слова, пока намазывал. И отвернулся разгребать костёр.
Ёжик всё это время сидел нахохлившись. Я разгрёб угли, выбрал уже догоревшие, растёр их между лопухами и, окончательно остудив, стал намазывать его и своё лицо этим углём полосками, как у спецназовцев маскировка. Он сначала застыл, а потом, когда до него дошло, что я делаю, спросил:
— От кого прятаться собрался?
— От дядьки лешего, — простодушно ответил я, — я ему сегодня нечаянно в глаз зарядил, когда лапал кикимор в трясине.
— Скажи честно, — сказал тихо Ёжик, — что ты курил?
— Да я правду говорю, — начал звереть я, — просто ваше «цивилизованное» племя никогда не замечало, что с вами параллельно живут ещё многие существа. Вы всегда списываете непонятное вам на мистику, инопланетян и прочую ересь. А мы все существуем, и неплохо, кстати, устроились, — я распалялся всё больше, — и ведьмаки — неотъемлемая часть той цивилизации, что вы не замечаете.
— Ладно, ладно, — примирительно поднял он руки, — не кипятись. Понял я. Не дурак.
Я зло зыркнул в его сторону и пошёл к ближайшей деревне, стараясь не наступать на приметные мне следилки лешего. Парень щеманулся за мной с грацией лося на выпасе.
— Куда ведёшь? — буркнул он, опустив голову.
— В ближайшую деревню, — ответил я не менее приветливо.
Ёжик вскинул голову и быстро заговорил:
— Нельзя мне к людям. Опять свяжут и бросят в лесу помирать с голоду или от зверя какого.
— Это чем ты так насолил-то людям? — удивился я и остановился.
— Да мужики местные меня в лесу связали и бросили. Я всю свою жизнь, как мёд для мух, для местных женщин всех возрастов. Дети липнут, бабки квохчут вечно, а девки и бабы так и норовят в штаны залезть. А мне ещё только их не хватает, чтобы все мужики озверели.
— Сколько тебе лет? — спросил я, начиная подозревать кое-что.
— Мне семнадцать, через пару дней восемнадцать стукнет. А как стукнет, так полдеревни враз прибежит девок сватать. Оно мне надо? Я вообще. Тут он осёкся, покраснел и опустил голову.
— Что ты вообще? — не понял я.
— Я девок не люблю. Мне парни нравятся, — еле слышно выдавил он из себя.
Я ошалело глянул на него и тихо спросил:
— А я тебе нравлюсь?
— Очень, — ещё больше смутился он.
— Эмм, ну ладно, пойдём тогда со мной что ли.
***
К вечеру я привел Ёжика домой. Живу я с бабкой в лесном домике. Мамка моя давно умерла, не перенеся разлуки с отцом, а тот и в ус не дует, живёт где-то. Баба Матрёна встретила нас так, будто мы все вместе давно живём. Только имя спросила у Ёжика и отправила нас в баню мыться перед ужином.
Я достал пару домашних штанов и пару футболок. Ну и трусы, само собой, прихватил. Дал тапки Ёжику, и мы зашли в баню.
Я немного смутился, но всё же спросил:
— Ты был с мужчиной когда-нибудь? — интересно ведь. Сам-то я вообще ни с кем ещё не был. В лесу не сильно большой выбор.
— Нет, — ответил он, — но очень хочу.
— Хочешь со мной? Или просто хочешь? — спросил я, краснея.
— С тобой. Ты красивый, большой, и мне кажется, ты будешь нежным, — мечтательно ответил он.
— Попробуем?
— Да.
***
Мы разделись с ним, украдкой посматривая друг на друга и смущённо улыбаясь.
Я первым зашёл в помывочную. Набрал в тазы нам воды, поставил ему рядом с тазом мыло, отлил себе на мочалку и стал мыться. Он вошёл украдкой, проскользнул к своему тазу и стал тоже мыться. Потом смущённо попросил потереть ему спину. Я развернулся к нему, и пока он поворачивался, мельком увидел, что он уже возбуждён. Его спина мелко подрагивала, и я стал медленно успокаивающе проводить по ней мочалкой, а потом и рукой. Он расслабился и слегка качнулся ко мне, и я тут же обнял его за плечи, привлёк к себе и уткнулся носом в его макушку. Мои руки нежно гладили сначала его спину, потом плечи, руки, спустились на его талию и я плавно развернул его к себе лицом.
— Ты уверен? — спросил я с замиранием сердца.
— Как никогда, — ответил он.
И сам прильнул пунцовыми, накусанными от волнения губами, к моим губам. И меня прорвало.
Звёзды в его глазах светили мне так ярко, что я тонул в них. Я гладил его везде, где мог достать, и он отвечал мне тем же, разжигая жгучий голод в моём теле. Он первым не выдержал и, опустившись на колени, прильнул к моему члену губами. Целовал его головку и вбирал его до самого горла, и эти ощущения были для меня откровением.
Я парил и рыдал. Я разлетался на куски и рычал от желания сделать хоть что-то. Наконец, я выстрелил в его ротик, и он сглотнул всё, облизнув уголки губ, а потом встал ко мне спиной, наклонился и, облокотившись на полок, раздвинул своими руками булочки поджарой попки, открыв мне потрясающий вид маленькой розовой дырочки.
Меня тряхнуло от накатившего опять желания, и я опустился на колени к этой манящей дырочке. Лизнул её, ещё и ещё, пока не услышал всхлипы Ёжика и не увидел его член, с которого капала полупрозрачная смазка.
Я взял в руку его член и начал несильно двигать ею вверх-вниз, а губами и языком продолжил ласкать его анус и аккуратные яички, которые уже поджались. Он мелко дрожал и подавался назад, пытаясь насадиться анусом на мой язык и тихо всхлипывая.
Я стал медленно проникать в его дырочку пальцем второй руки. Он плотно обхватил его и негромко застонал. Потихоньку растягивая его, я ввёл ещё один палец, а потом и ещё один.
Он уже метался как в бреду, насаживался на пальцы, скуля и вскрикивая.
— Ну же, Яр! Я больше не могу ждать! — стонал он.
И я решился. Встал и, направив в эту розовую, слегка припухшую, дырочку член, плавно скользнул головкой внутрь.
— Ааахх! — проскулил Ёжик, — давай же, Яр. Быстрее.
Я уверенней двинулся вперёд и, сам того не поняв, вошёл в него на всю длину, смачно ударившись об его попку. Он вскрикнул и заёрзал, чтобы я начал двигаться активней, заглядывая через плечо своими замутнёнными желанием синими озёрами глаз.
Я не смог больше сдерживаться и стал резко насаживать его на свой член.
Он подавался назад, помогая мне плотней войти в него и, немного развернувшись, я упёрся в какую-то точку у него внутри, отчего он заголосил ещё сильней и забился в оргазме, сжимая мой член мышцами, а свой — рукой. Я, распалённый, стал биться в эту точку, вырывая из него вскрики, и через несколько вечных для меня движений я тоже сорвался в оргазм, как можно глубже войдя в него.
После такой бурной разрядки мы, как подкошенные, рухнули на полок. Отдышавшись, мы потянулись друг к другу и поцеловались.
— Не отпущу ведь теперь, — сказал я, щурясь довольно, как кот, и улыбаясь.
— Не отпускай. Никогда, — ответил разомлевший Ёжик. МОЙ Ёжик.
Баба Матрёна сидела за столом в избе, пока внук Ярослав любил в баньке своего будущего супруга, слушала приглушённые стенами стоны, и улыбалась, потихоньку смакуя липовый чай.
«Вот удивится Ярик, когда узнает кого ему судьба послала в мужья! Это ж надо, подцепить мелкого инкуба в лесу, да ещё и не обученного. Ярик из него сможет вылепить под себя супруга всем на зависть. И деток смогут понянчить, хоть и оба мужчины. Даром что ли природа дала инкубам вторую ипостась для продолжения рода?» — думала женщина.
Через некоторое время Яр с Ёжиком вошли в дом и сели за стол пить чай.
За стеной что-то громыхнуло, и баба Матрёна пошла посмотреть, что там случилось. Оказалось, что это неловко поставленный таз упал с полок.
Ребята осознали, что их было слышно, и оба покраснели, а бабушка Яра улыбнулась и сказала:
— Хватит краснеть, ничего плохого вы не делали, а что раньше обряда полюбились, так с кем не бывает. Только связаны вы теперь, голубки мои. Супружниками будете и друг без друга не сможете более. Это доля наша, ведьмаческая. Ты, Яр, будешь старшим, так как ты покрывал Лёшу, а ты Лёшенька, будешь младшим, тем более, что деток тебе носить.
— Каких ещё деток носить? Вы чего? Я ж мужчина! — забеспокоился Ёжик.
— Прежде всего, ты инкуб, Лёшенька. Так что в твоей природе есть такая возможность.
Растерявшийся сначала Яр прижал к себе Ёжика и, поцеловав его в макушку, счастливо вздохнул:
— Спасибо вороне. Такого мужа мне принесла на хвосте!
Вампиры не живут в лесу
Жирный чернозём налип на мои сапоги и сильно усложнил мою задачу. Я не успею дойти до остановки к автобусу. Это значит, что мне опять придётся идти пешком пять километров через лес. Размытая после ливня дорога резко опустила планку моего настроения до отметки «минус бесконечность».
Из нашей деревни до города дорога идёт через лесную просеку, мимо кладбища, потом пустырь и огромная мусорная куча, лет двадцать никем кроме бомжей не посещаемая. Я тяжело вздохнула, поправила на голове колючую серую шаль, одёрнула пальто цвета ультра-розового поросёнка и вскинула, хекнув, на плечо большой рюкзак, зло бросив взгляд на уходящий за горизонт автобус.
Выбор у меня был небогатый. Либо ждать до завтра нового автобуса, либо идти пешком. А мне нужно быть у пожарки в Мадиново уже сегодня вечером.
Ещё раз вздохнув, я потащилась, волоча сапоги как немощная старушка, в сторону леса. Опять начал накрапывать противный дождик, и где-то в лесу громыхнул гром, а следом за ним небо озарил росчерк молнии. Постепенно дождь усиливался, я ругалась, уже не стесняясь, всё сильнее погружаясь в мутную жижу размытой просёлочной дороги.
Войдя в лес, я ощутила весь спектр запахов ближайшей помойки. Нерадивые дачники, выкупившие половину домов в нашей деревне, не сильно заморачивались извозом мусора в положенные для него места, а контейнер заказывать нужно за деньги. Поэтому опушка леса быстро превратилась в филиал мусорки.
Через полчаса блужданий по лужам, я окончательно обессилела и присела на поваленное у дороги дерево. До кладбища оставалось не более трёхсот метров. Пальто и платок на голове уже давно промокли и тянули к земле весом не хуже укатанных в грязь сапог, и в душе тонкой струной запела тоска.
И вдруг, вторя моей тоске, недалеко в кустах завыл зверь. Обычно так делают волки, и, если бы он пел громко, как они обычно поют на луну, я бы наверно обмочилась, а так только вскочила и шарахнулась, но застряв в грязи сапогами, нырнула в неё со всего маху. Моё розовое пальто окончательно приказало долго жить. С досады ругнувшись, я даже забыла о волке. Зато он обо мне не забыл. Из кустов горели янтарными солнцами два глаза, и чёрный влажный нос мелко подрагивал, втягивая мой запах.
Волк вышел из кустов и оглянулся. За ним следом шёл человек. Мужчина в огромном чёрном плаще с капюшоном аля инквизитор. Мужчина остановился в двух шагах от меня и вытянул руку перед собой ладонью к земле.
— Сидеть!
Я от неожиданности повторно плюхнулась в лужу и ответила:
— Сижу.
Он откинул капюшон с головы и удивлённо глянул на меня:
— Я не вам, девушка, — и улыбнулся во все тридцать два зуба.
Лучше бы не улыбался. Акула померла бы от зависти. Такие клыки должны быть только у вампиров. Я слегка взбледнула, глядя на мечту стоматолога, и жалобно сказала:
— Кушать будете?
— А есть что? — не растерялся мужик.
Пару минут переварив его ответ, я стянула рюкзак с плеча и нашарила внутри, не отрывая глаз от мужчины, пакет с перекусом.
— Вот, немного есть. Только кровь не пейте. Я жить хочу пока.
— Да зачем мне ваша кровь? — удивился недовампир, — я предпочитаю нормальную еду, — и снова ухмыльнулся.
Коротко вздрогнув, я быстро сунула пакет в его протянутую руку и отползла подальше, уткнувшись спиной в пенёк.
Он положил пакет на дерево, где я сидела до его прихода, быстро схарчил пару бутербродов с колбасой, подошёл ко мне и протянул руку с пакетом.
— Позвольте вам помочь, сударыня.
Я на автомате взяла пакет, положила в рюкзак и снова подала руку, тут же оказавшись стоящей вплотную к нему.
— Могу я вам помочь? — спросил он.
— Чем? — не поняла я, — у вас машина за поворотом?
— Лучше, — загадочно протянул мужчина и поманил за собой.
Я, наивная деревенская девушка, пошла за ним, видимо, от безнадёги. Пройдя пару десятков метров по бурелому, скользя на каждой кочке и матеря лес, автобусы и применяя к ним разные способы размножения, вышла на небольшой пятачок поваленных кругом деревьев, от которых шёл дым и сильный запах гари.
— Сюда молния ударила? — спросила я.
— Ммм, да, вы так это называете, — согласился мужчина.
— Так куда мы идём? — вспомнила я.
— В центр этого круга. Скоро сюда опять «ударит молния». Это самый быстрый способ переместиться в нужное нам место.
— Нам или Вам? — спросила я подозрительно, — и скорее уж от удара молнией мы переместимся на триста метров дальше по дороге. На кладбище.
— Вы хотите перенестись в мир, где вы нужны? — спросил недовампир с улыбкой чеширского кота, объевшегося сметаны.
— Хочу, — брякнула я быстрей, чем осознала.
— Тогда давайте руку, и не бойтесь ничего.
Я несмело протянула ему руку, и тут же была притянута к этому странному мужчине. От него пахло свежестью озона и сладкой черешней. Крепко обняв меня, он что-то быстро сказал волку, и тот кинулся нам в ноги.
Сверкнул разряд молнии, загудело в ушах, от нас кольцом разошлось оранжевое пламя огня и волной стало возвращаться обратно. Не выдержав этого зрелища, я закричала, вжимаясь в мужчину сильнее, и провалилась в блаженное беспамятство.
***
— Да что ж вы все такие падучие? — кряхтел кто-то над моей лежащей на чём-то мягком тушкой.
Я с трудом разлепила глаза и постаралась сфокусировать свой взгляд на говорящем. Человеком я ЭТО не назвала бы даже под пытками, потому что голова у него была волчья. Едва это осознав, я попыталась снова сбежать в страну грёз, но меня ухватили буквально за пятку, встряхнув как молодую грушу при сборе урожая.
Я счастливо клацнула зубами и раскрыла глаза в максимальном диапазоне возможностей. На звуки моей сирены, включившейся от повторного просмотра фильма ужасов про человека с головой волка, дверь, скрывавшая до того момента наличие организованной толпы в помещении, отлетела в сторону с глухим стуком и сбила пару вензелей с рамы гобелена висевшего на стене. От ещё сыпавшего крошкой штукатурки прохода, оставшегося от двери, к нам на всех парах летел знакомый мне вампиряка, а за ним и ещё целая кодла странного вида мужиков.
Странность их заключалась в том, что они все были одеты в женскую одежду.
Я икнула, перевела взгляд на единственного мужика среди них и спросила:
— Это что за голубятня? — брякнула я и сразу залилась краской.
Мужик оказался с крепкими нервами, потому что он ответил:
— А это ваши будущие мужья, Машенька, — и оскалился опять.
— Ничего что я одна, а их, пятеро? — скромненько спросила я.
— А это даже хорошо.
— Чем это хорошо? Я как-то не рассчитывала тут работать в борделе, — потихоньку зверела я.
— Зачем же в борделе? Тут только те мужчины, кто признал вас, Машенька, своей истинной парой. А значит и у вас скоро появится желание, на всех пятерых достаточное. Это законы магии нашего мира.
— А можно, как-нибудь назад? — пискнула я, осознав масштабы подставы.
— Уже нет. Вы пролежали четверо суток, и мир уже принял вас. Назад пути нет, — притворно вздохнул этот недовампир.
— И что же мне делать? — растерялась я.
Стать в одночасье женой для пяти самцов не входило в мои планы определённо.
А ещё меня мучил один вопрос:
— Почему именно меня вы вытащили сюда?
— Потому что вы должны были умереть, не дойдя до того кладбища. От молнии. Иначе я не смог бы вас увести из вашего мира. Для всех кто там остался — вы уже умерли. И даже похоронены.
«Вот это подстава!» — подумала я.
— Ладно, и где вы собрались жить такой кодлой? — спросила я, бодрясь из последних сил.
— У нас есть несколько пещер свободных, — сказал один из «голубков» в юбочке и бодренько затрусил в мою сторону в наступательных целях.
— Сейчас я Машеньку отнесу в одну из пещер — там будет спальня — а потом займёмся обустройством жилища.
Я успела только хлопнуть глазами, как уже была на новом месте. Сидела на краю огромной кровати под балдахином с тюлем. А теперь уже, видимо, мои «голубки» появлялись один за другим на кровати и живописно ложились вокруг меня, томно посматривая на мою оголённую до неприличия тушку. Кто и когда раздел меня до исподнего — уже было не важно. А вот найти, что накинуть на себя, я бы не отказалась.
— А почему именно пещеры? — задумчиво спросила я.
— А где бы ты хотела? — ответил один из «голубков».
— Ну не знаю, может в лесу домик, — вздохнула я.
— Вампиры не живут в лесу, — передёрнул плечами «голубок».
— Большая конкуренция? — ехидно спросила я.
— Нет, комары нам даже помогают. А вот людей там почти нет, — не спасовал вампирюга, — хотя теперь это не так актуально, ведь есть ты.
Мне слегка поплохело от его заявления, и я, шустренько отползая от них, сказала:
— Моей крови вы не получите, садюги.
— Машуля, мы твои истинные, нам только твоя и нужна. По капле каждому раз в год. Зато ты получишь наше бессмертие и молодость, не становясь вампиром.
— Это как?
— По брачным обетам. И клянёмся, ты будешь довольна своей жизнью.
***
— Что же мне с вами делать? — бормотала я себе под нос, напяливая на себя пять штук браслетов, — я же буду похожа на женщину племени Падаунг*, только браслеты будут на предплечьях, а не на шее.
— Мы тебе сделаем один браслет с пятью разными полосками, и проблема решится, — сказал Рэнди, тот самый «голубок», что предложил жить в пещерах.
— Я не давала согласия на брак с пятью вампирюгами, — рыкнула я, — и не собираюсь жить в пещере.
Рэнди тяжело вздохнул и сказал:
— Ты не сможешь от нас отказаться, как и мы от тебя. Ты наша половинка. А то, что нас аж пятеро, так это редко, но бывает и говорит о твоём большом потенциале как магички. Чем сильнее магия, тем сильнее магу нужен партнёр для её восполнения. В нашем мире магия накапливается только во время секса.
— Дурдом какой-то, — вздохнула я, — ладно, где там ваш общий браслет? И как вас хоть зовут то? А то замуж вам прямо сейчас, а я даже имён ваших не знаю. Один Рэнди представился.
Вампиры, до этого занимавшиеся приведением в порядок пещер, стали собираться вокруг меня и представляться:
— Лаверн.
— Томас.
— Феликс.
— Хан.
— Приятно познакомиться. Кстати, а почему вы в женских тряпках ходите? — озадачила я их.
— Это не женские тряпки, — набычился Хан, самый здоровый детина среди моих вампирюг, — это традиционный наряд жениха на церемонии. Рубашка, широкие штаны, и большой кожаный пояс.
— По мне так похоже на юбку-брюки и блузку с ремнём. Но спорить не буду. А что нужно одеть мне?
Они подозрительно заулыбались, и Лаверн ответил за всех:
— А тебе нужно надеть вот это, — и жестом фокусника вытащил откуда-то маленький клочок органзы.
Я взяла ЭТО в руки и поняла, что сейчас кто-то умрёт. И это буду не я. Потому что у меня в руках были трусики и Shelf Bra*, что меня совсем не устраивало. Конечно, они все были расшиты мелким жемчугом, но они были ПРОЗРАЧНЫМИ. Да и просто не тянули на наряд, скорее уж на бельё к наряду.
— Я это не надену, — категорично заявила я.
Нет, ну фигура-то у меня нормальная, но ходить голышом я всё равно не собираюсь.
— Подождите, — Феликс, кажется, понял, что меня смущает, — Машенька, ты не поняла, что будет. Мы сами проведём обряд. Ты наденешь это и сверху наденешь длинный плащ. Потом мы встанем вокруг тебя и уколем тебе пальчик, чтобы слизнуть по капле твоей крови каждый. А потом ты выпьешь бокал вина, в который мы каждый капнем по капле своей крови. На этом основная часть церемонии закончится, и свидетели нам не нужны, потому что дальше мы должны будем консуммировать наш брак. И только после этого он будет полным.
При такой постановке вопроса я начала более благосклонно смотреть на наряд. Но оставались вопросы:
— Но я всё равно не понимаю, — сказала я, — верней, я не представляю себя сразу с пятью мужчинами.
— Тут ещё проще, Машенька, — заулыбался Феликс, — мы для тебя едины. Мы сольёмся в одного идеального для тебя, мужчину, сразу после того, как ты выпьешь вино. И уже навсегда останемся одним существом.
— А имя будет того, кто тебе больше понравился, — хитро подмигнул он.
— Тогда я готова, — с облегчением выдохнула я.
***
В круглой пещере горели пять факелов. По центру на цепях висела круглая кровать с несколькими подушками-валиками. Под кроватью стоял большой ларь, а на ней сидела я в наряде невесты. По пещере гулял тёплый ветерок, поэтому мои соски вызывающе торчали и тёрлись о ткань плаща при любом движении. Вокруг кровати стояли мои женихи. Феликс взял чашу с вином и, быстро уколов себе палец, капнул каплю крови в вино и пустил чашу по кругу. Когда она вернулась к нему, он дал её мне и мягко взял мою вторую руку.
Мгновенная боль, и на пальце набухла первая капля. Феликс быстро слизнул её, и меня обдало жаркой волной. Хан перехватил мою руку и тоже лизнул, и меня тут же окружил ветер. Томас поспешил тоже попробовать моей крови, и меня окружили цветы. Лаверн подарил мне ощущение свежести родниковой воды. А от Рэнди закружилась голова и появился жар в низу живота.
— А теперь пей, — сказал Рэнди, и они встали вокруг кровати взявшись за руки.
Пока я пила, прикрыв глаза, налетел порыв ветра, и всё стихло. А когда я всё выпила и открыла их, то увидела перед собой только одного мужчину, и всплыло одно имя в голове:
— Хан.
— Да, Машенька, — ответил довольный мужчина, — и склонился ко мне для поцелуя.
Ну, процесс консумации я выдержала с честью. Думаю, Хан был доволен. А вот из пещер я его всё равно вытащила. И плевать мне на то, что вампиры в лесу не живут. Зато я живу, а значит и ему здесь тоже есть место. Истинный он или кто? А?
Примечание
*Женщины Падаунг, начиная с пятилетнего возраста, носят на шее медные кольца. Постепенно количество колец увеличивается, что приводит к эффекту «вытягивания шеи», поэтому туристы называют их женщинами-жирафами.
*Shelf Bra - Бюстгальтер с низким вырезом или с открытой грудью обладает косточками, но его чашечки очень малы и не покрывают сосок.
Вот я попал!
«Какой идиот придумал снимать фильм про Прометея», — думал я, стоя связанный на краю высокого обрыва у моря. Солёные брызги штормовых волн промочили остатки моих лёгких штанов и спускались каплями с волос на лицо и торс.
Режиссёр проорал: «Снято», — и резво ускакал на ланч с моей партнёршей по фильму, а за ними и все операторы, актёры и гримёры тоже потянулись на выход. На мои крики о том, чтобы меня развязали, никто не отреагировал, как-будто не слышали. Обо мне забыли, что чертовски меня взбесило. От ярости я так рванул на себе узлы верёвки, что с натуги потемнело в глазах.
Или это не у меня в глазах потемнело, а что-то прикрыло меня от палящего солнца?
Я поднял голову и единственное, что смог из себя выдавить, было:
— Них
И свет погас.
***
Я очнулся лежащий голым на странном полу, напоминающим мелкий ворс ковра, но пружинящий и как-будто живой. Полумрак мешал осмотреться, но я всё же различил, что в помещении все стены и потолок были покрыты тем же ворсом.
«Как в пещере покрытой мхом», — подумалось мне.
Помещение яйцеобразной формы с вершиной сбоку. Дверей и окон нет. Единственное отверстие, которое можно принять за вход, находится почти под потолком, круглое, и от него отходят несколько довольно толстых нитей, расходясь по периметру потолка, теряясь в темноте.
В этом странном яйце я провёл несколько часов. Постепенно холодало, хотелось есть и по нужде. Кое-как, пересилив себя, справил нужду в самом дальнем участке «яйца» и, свернувшись в позу эмбриона, лёг у вершины этой футуристической комнаты.
Проснулся я от того, что меня кто-то аккуратно перекатывал в центр «яйца» чем-то мохнатым и твёрдым. Открыв глаза, я оцепенел. Надо мной стоял огромный паукообразный.
Я вроде и не боялся никогда пауков, а тут горло свело и не могу даже «Мяу» сказать.
Паук неторопливо отошёл от меня, и я рысцой кинулся подальше от него.
В моей голове зазвучал голос:
— Самка?
— Кто? Я? — удивлённо ответил я, и тут же осознал, что это паук задал вопрос.
— Самка? — повторил паук.
— Нет.
— Отверстие для кладки имеется. Значит самка, — уже задумчиво протянул паук, не замечая, что я ему ответил.
— Тебе оказана честь стать Королевой нового рода Черкешей*, — пафосно продекламировало это недоразумение.
— Не выйдет, — окрысился я, — нет у меня нужного набора органов. Не паук я.
— И не надо, — тут же ответил он, — даже хорошо, что отверстие только одно. Малышня не заблудится.
Даже в исполнении паука эта фраза была с нотками иронии.
— Перетопчешься, Паучья морда, — рявкнул я и метнулся к отверстию в потолке.
— Беги, моя королева. Беги, — ласково проурчал паук и потянул лапками нити, выходящие из этого лаза.
Они тут же прилипли к моим рукам и ногам, опутав их. Я повис, распятый под самым потолком, отчаянно дёргаясь и матерясь.
Паук неспешно приблизился ко мне со спины, и свистящий шёпот прозвучал в моей голове набатом:
— Расслабь отверстие.
Я задёргался сильней, но не смог толком пошевелиться.
Он развёл нити сильней, и его передние лапки раздвинули мои ягодицы. Что-то склизкое прошлось по моему анусу и стало настойчиво входить в него. Я заорал и снова попытался вырваться. Зад пронзила вспышка боли.
— Расслабь отверстие или будет больно, — прошипел паук.
Я с ужасом понял, что у меня нет выбора. Постарался отрешиться от ситуации и максимально расслабиться.
Паук продолжил таранить мой зад, и то, чем он это делал, впрыскивало в меня всё больше слизи. Наконец он вытащил этот отросток из меня и прошипел:
— Теперь ты готов.
Я аж заскулил.
— Так это было только начало? — и тут же в меня стали пропихивать что-то гораздо большее, чем был тот отросток.
Немного войдя, он замер, и как-будто разговаривая с собой, сказал:
— У вас странная физиология. Чтобы всё прижилось, ты должен, наверно, получать удовольствие. Как вы получаете удовольствие при спаривании? — спросил он уже меня.
— Своевременный вопрос, — фыркнул я.
— Отвечай, — сказал он и чуть глубже вошёл в мой зад, который и так был на грани разрыва.
— Ты меня не сможешь удовлетворить, — рыкнул я.
— Посмотрим, — ответил паук, приложив лапки к моей голове.
Во рту появился привкус крови. Я прикусил язык от резкой боли в голове.
— Интересное строение, — раздался спокойный голос паука.
Он, не выходя из моего зада, обнял меня следующей парой лапок и стал потирать мой член, не сильно двигаясь во мне. Спустя какое-то время моя физиология всё же сдалась в борьбе с ним. Волоски на его лапках нежно щекотали мой член, и тот стал наливаться, пока не встал как каменный. Затем он перетянул основание члена нитью, продолжив легко его поглаживать, и стал нащупывать своим отростком у меня внутри простату. Знания о ней он, видимо, почерпнул в моей голове.
Когда он её нашёл, меня прошил разряд чистейшего удовольствия, и я застонал. Он стал толкаться в неё, заставляя меня извиваться и оттопыривать зад, скуля. Но я никак не мог достигнуть разрядки с перетянутым членом. Когда он счёл, что я готов, головка моего члена уже стала бордовой с синевой и обильно текла смазкой. Он забрался по глубже в меня, несколько раз протолкнув что-то в мой пищевод и одновременно снял перетяжку с члена. Мне хватило нескольких прикосновений лапками, чтобы с воем обильно кончить.
— Вот теперь ты моя Королева, — проскрипел этот выродок, — через двадцать земных суток ты родишь мне наследников, и мы будем основателями города на Земле.
— И сколько же ты ожидаешь упырят? — спросил я, еле сдерживая ругательства.
— Первый раз пару десятков. Не больше, — прошипел паук, — потом можно будет и больше, если сможешь принять в себя больше педипальпу*. Но пока ты узковат для большого количества. Если ты не будешь агрессивным, то я тебя отпущу. И накормлю.
В моём животе предательски заурчало.
— А смысл дёргаться? — хмуро спросил я, — я даже не знаю, где я.
— Мы сейчас на орбите Земли. Здесь тебе будет проще выносить паучат. Я не монстр, я просто хочу потомство. От тебя. Ты мне понравился, когда стоял беспомощным, связанным. Теперь я о тебе буду заботиться, — ласково прошипел паук и потихоньку спустил меня на пол.
— Ты моя Королева, — проурчал он и ласково потёр мохнатой лапой мой голый зад.
« Прометею и не снилось такое», — подумал я.
Примечание
*Черкеши - раса паукообразных с планеты Чера (от автора).
*Педипальпа - отросток у пауков, в котором собирается сперма. У некоторых видов пауков она составляет до 10% массы тела.
Я не обуза
Серые тени на пергаменте,
      Серые будни в памяти,
      Серые стены святилища,
      Убогим мыслям вместилище:

      Я не хочу быть обузою,
      Я не могу быть заюзанным,
      Стройных мыслей контузия,
      Чужих чувств иллюзия.
Елена Ерина. 2018г.
Унылое утро началось с неспешно светлеющего неба. Беспросветное, серое, без единого проблеска солнца. Мои глаза открылись, мозг заработал, но первыми мыслями были не привычные обычным людям суетные «на работу», а вялое «хочу умереть».
Мне всего двадцать четыре года. И мне уже двадцать четыре. Когда-то я был счастливым обладателем спортивной фигуры с весёлыми карими глазами и шальной улыбкой на симпатичном лице. Ныне всё это в прошлом. Из зеркала на меня теперь каждое утро смотрит худой парень с запавшими глазами, сухими потрескавшимися губами, отросшей гривой белоснежных волос, сидящий в ненавистном инвалидном кресле.
Вот уже год, как я не живу. Год, как ничего не хочу. Апатия накрывает в комплекте с бессилием, ведь я сам не могу даже привести себя в порядок.
Лежу. Смотрю в потолок. Чувствую, как подо мной становится тепло, и вою. Я не контролирую своё тело, и горечь понимания скручивает, выдавливает из меня этот вопль ежедневно ломающейся гордости. В комнату влетает сиделка. В моей жизни больше нет никого. Всех забрала авария. Теперь я полностью завишу от этой чужой мне, немолодой женщины. Пока меня бьёт мой традиционный уже припадок от бессилия, она ловко меняет подо мной простынь с клеёнкой, убирает одеяло, и подставив под меня утку, обмывает и вытирает меня. Я скулю с закрытыми глазами. Никого не хочу видеть. Я не хочу так жить!
Спустя бесконечность и ещё немного, проглотив кое-как завтрак, я лежу, смотря в потолок, на трещину в штукатурке, изученную мною до малейшей песчинки. Как всегда, в мою палату перед обедом заходит врач — Геннадий Артамонович — и просмотрев мою карту, и без того выученную назубок, вдруг говорит:
— Антон, а ты не хочешь что-то изменить в своей жизни? Тебе нравится так лежать?
Я едва не рычу, глядя на такое откровенное хамство, а он продолжает:
— Вот смотри. Судя по снимкам, у тебя обездвижены ноги, ты не контролируешь испражнения, но ты нормален выше талии. Есть желание вернуть себе хоть что-то от своей жизни? Или всё съела апатия?
— Вы же знаете, что хочу. К чему издевательства? — отвечаю сквозь зубы, боясь, что не сдержусь и опять завою.
— Есть предложение, показать тебя одному человеку. Он не медик в обычном понимании этого слова, — неуверенно сказал врач, — но у него есть небольшой недостаток.
— Какой? — подозрительно спрашиваю я.
— Он, как бы сказать, — замялся врач, — нетрадиционный не только в медицине.
— По мальчикам, что ли? — спрашиваю я, а у самого щемит в груди. Когда-то я тоже предпочитал мужчин.
— По мужчинам, — наконец выдавил из себя врач.
— А он меня не лечить будет, а пользовать? — усмехнулся я.
— Он как раз лечит. Только его пациенты в него влюбляются, что вынуждает его не афишировать свои умения, — с сарказмом протянул Геннадий Артамонович, — не знаю, поставит ли он на ноги, но остальное может привести в порядок.
— Тогда я согласен.
***
Транспортировка моей тушки в тайгу, где жил этот чудо-врач отшельник, сопровождалась переговорами Геннадия Артамоновича с целителем:
— Я тебя прошу, ну будь ты человеком, сделай исключение! Он же совсем молодой, ещё жить и жить, — уговаривал врач, и слушая в очередной раз доводы против, отвечал телефонной трубке, — я его уже везу. Не бросай его.
Я в это время лежал, замерев испуганным сурикатом, понимая что решается моя судьба.
— Вот и молодец, вот и славно, — пробормотал врач, стирая пот со лба, — он согласен.
Привезли меня в его избушку затемно. Его дома не оказалось, благо на двери была приколота записка, что он пошёл за дровами и скоро будет. Меня сгрузили на кровать, неожиданно широкую, предварительно одев в, так долго унижающие меня, памперсы. Геннадий Артамонович успокоил меня, что такие выверты не характерны его знакомому, и скоро он будет здесь. Напоил меня успокоительным, и я уснул.
Проснулся я как от толчка. Рядом со мной сидел красивый дикой красотой мужчина. Огромный, как медведь, руки что молоты, глаза на скуластом лице горят как два рубина. Осознав, что его глаза красные и горят, сердце пропустило удар. Вампир? Они существуют?
— Существуют, — ответил моим мыслям мужчина, — а Генка тебе ничего не говорил, чтобы ты не боялся. Я Марвелиус. А ты?
— Я? Я Антон, — промямлил я.
— Не бойся, не укушу, — фыркнул Марвелиус, — зови меня Марв.
Как рассказал мне Марв, он уже лет триста жил уединённо, но иногда друзья привозили к нему пациентов, обычно безнадёжных. Он заключал с ними соглашение, что будет их лечить, а взамен будет питаться их… ощущениями. Дело в том, что он не просто вампир, он вампир-эмпат. Рассудив, что мне это не будет ничего стоить, я быстро согласился.
В первый день проживания с Марвом, я узнал о себе столько нового, что было огромное желание уехать. Только вот возможности не было. Марв не отличался кротким нравом или просто терпением. И только вечером я узнал, что весь день он специально провоцировал меня на эмоции. И мои негативные эмоции оказались невкусными.
Весь следующий день он доводил меня, чтобы узнать на вкус мою злость. Она ему тоже не понравилась.
На третий день он сказал, что хочет попробовать на вкус моё сексуальное желание. Я не стал скрывать, что предпочитал когда-то мужчин. Выражение его лица просто нужно было видеть. Такой смеси надежды, радости, и тоски, я не видел ещё никогда.
— Ты разрешишь? — с тщательно скрываемой надеждой спросил он.
— Я ничего не контролирую ниже талии. Даже если и будет реакция, я не знаю, что я буду чувствовать, — честно ответил я.
— Давай попробуем, — не растерялся он, — я сам всё сделаю.
Он тщательно меня помыл, следя за реакциями моего организма. Ожидание меня в душе уже заводило, но тело не реагировало. Он понял, что сначала нужно решить проблему с потерей контакта между телом и психикой, и предложил начать со снов.
Спать он лёг со мной, что меня сильно взволновало, а вот тело не среагировало. Он положил свою голову мне на плечо и предложил просто спать, объяснив, что он будет воздействовать на меня во сне. Кое-как уснув, я неожиданно почувствовал лёгкий укус на запястье и приоткрыл глаза. Марв сидел над моей рукой, и выводил какие-то руны на моих бёдрах и паху. Увидев, что я проснулся, он улыбнулся мне какой-то нереально шальной улыбкой, и быстро поднявшись, поцеловал меня. Меня накрыло ураганом запахов крови, желания, и чего-то ещё солоновато-пряного. Я инстинктивно обвил его шею руками, и вдруг понял, что я чувствую.
— Я его чувствую, Марв! Я его чувствую, — заголосил я, оторвавшись от пряно-солёных губ Марва.
Он сидел, улыбаясь, и нежно поглаживал моё тело. Через некоторое время безумной радости, я осознал, что я чувствую его прикосновения ко всему своему телу.
— Позволишь тебя любить сегодня? — спросил он.
— Я буду чувствовать? — засомневался я.
— Да, ты же чувствуешь сейчас? Это реакция на мою слюну. Если будем часто целоваться, ты быстро забудешь отсутствие чувствительности. К сожалению, на ноги тебя это вряд ли поставит, но вот контролировать свой организм сможешь.
— Да, я согласен, — быстро сказал я.
Марв стал делать мне лёгкий разогревающий массаж, плавно перейдя с груди на бёдра, а затем перевернул меня на живот, а я плавился, как воск, под его руками и всё отчётливее чувствовал свою эрекцию. Он не спешил, но это заводило только сильней, и вот я уже постанываю под его руками, жарко шепча о своих желаниях.
Марвелиус
Я подложил под живот Антона две подушки, и его попка поднялась, открыв вид на истекающий смазкой член, подобравшиеся яйца и розовую дырочку, реагирующую на каждое лёгкое касание. Я неспешно ласкал его член, срывая стоны и всхлипы, потом стал ласкать дырочку языком, пока не дошёл до откровенной ласки — входил в его дырочку языком, смакуя её, как редкий нектар, пока он не заголосил, бурно кончая в мою руку. И тогда я ввёл первый палец, причём он, видимо, сначала даже не понял, отчего вдруг так ярко стал чувствовать, но я сказал ему, что облизал свой палец, и моя слюна начала возвращать ему чувствительность. Я не давал телу Антона расслабиться всю ночь, закрепляя эффект узнавания и чувствительности тела. Я то ласкал его член губами, проникая пальцами в его чудесную дырочку, постепенно растягивая, то ласкал губами его яички, доводя до дрожи наслаждения, а под утро я решился взять его, уже дрожащего и расслабленного настолько, что он был в состоянии только всхлипывать. Мои яростные толчки со стимуляцией его простаты окончательно свели с ума Антона, заставляя хрипеть и рычать от возбуждения, и гортанно кричать моё имя во время бурного, уже сухого оргазма.
Антон
Реагируя на каждый мой вздох и всхлип, Марв вбивался в мой зад, и сам рыча, судорожно впивался в мои плечи пальцами, войдя в меня до упора во время оргазма. А под утро, утомлённые, мы заснули в объятиях друг друга, мокрые, перемазанные в семени, но абсолютно счастливые. Марв был абсолютно сыт.
Утро для нас наступило ближе к вечеру. Никогда ещё я так не радовался утреннему стояку и позывам в туалет по малой. Марв сладко сопел, уткнувшись в моё плечо, и я легонько провёл по его щеке ладонью. Он открыл заспанные глаза и, потянувшись, сказал:
— Антош, я никогда так не пьянел, как этой ночью. Твои эмоции, как нектар богов для меня. А удовольствие — запредельное. А ты как себя чувствуешь?
— А я себя «чувствую». И стояк. И позывы. А вот вставать пробовать боюсь, — ответил я с лёгким мандражем в руках и голосе.
— Давай, не ленись, — разулыбался Марв, — помаленьку, потихоньку, но вставать пробуй.
И я стал пытаться вставать.
Конечно, в то утро это так и не получилось, но скорее оттого, что мышцы атрофировались, а не от недуга. А вот через месяц массажей и занятий, я уже бодренько ползал на костылях в уборную сам. А скоро и вообще буду помогать Марвуше. Вон он у меня какой сильный. И любимый.
Сексоголик
Я — сексоголик. Поначалу я это не понимал, но однажды…
***
Глубокая ночь. Сижу за компом и чатюсь с каким-то парнем. Для него я девочка. Ломаюсь, жеманничаю, а сам ржу над его неумелыми попытками развести меня на встречу в гостинице. В моей картотеке уже пара гигов фотографий симпатичных и не очень, членов.
Но больше всего мне нужны звуки. Эти протяжные стоны, всхлипы, утробное рычание, и умоляющий шёпот.
Часам к трём ночи я устал от его бубнежа о том, «какая я лучшая», и я отключился.
Спать не хочется от слова — совсем. Сходил в душ, передёрнул. Надел любимые кожаные штаны, чёрную футболку с прорезями на сосках, чтобы мой пирсинг был виден не только мне, и вышел из дома.
Я живу в огромной многоэтажке с двором-колодцем и четырьмя арками. Вышел из подъезда и неспешно направился к тёмной арке, смотрящей в сторону парка за домом. Хотелось чего-то экстремального. Моя интуиция орала о том, что мне сегодня повезёт, и адреналин щедрой рекой бурлил в венах, спускаясь в мои штаны и нещадно сжимая полу вставший член штанами.
Арка встретила меня мягкими объятиями темноты, и гулким эхом разливающимся под ботинками. Пройдя арку и не нарвавшись на приключения, я немного сник, но почти сразу встряхнулся и пошёл вглубь парка. Без приключений дойдя до лавочки у пары гипсовых львов в мой рост, которые охраняют лестницу, уходящую в глубины пруда, я сел и расслабленно откинулся на спинку.
Сижу. Рассматриваю звёзды. Пришла смс, номер неизвестен, но я не парюсь, номера своих любовниц я не записываю. Зачем? Секс не повод для знакомства.
Она: «Привет. Скучаешь?»
Я: «Привет. А должен?»
Она: «У тебя осталось тридцать секунд до»
Я: «До чего?»
В этот момент меня кто-то хватает за руки сзади и заламывает их назад. Телефон выпал, и я ору от неожиданности. Что-то клюнуло меня в висок, и мир поплыл.
Очнулся я в каком-то подвале. Темно. Я валяюсь на большом матрасе абсолютно голый. Руки связаны сзади и подвешены так, что я практически вишу на них. На члене бренчит пояс верности — клетка, а под коленями на матрасе лежит стек. Ноги разведены и зафиксированы кольцами, вбитыми в пол сквозь матрас.
БДСМ вообще не моя фишка, но лёгкое возбуждение всё же присутствует, что не очень хорошо сказывается на моём члене, ведь он в маленькой клетке, сдерживающей его порывы. А в подвал уже кто-то спускается. Я не могу рассмотреть, потому что вишу голой задницей ко входу.
Слышу дыхание, движение воздуха, и улавливаю, что мой похититель мужчина. Судя по парфюму, не бедный. Он подходит ко мне, но я вижу лишь его ноги и торс до груди. Выше не могу вывернуть шею из-за ограничителя, вложенного в мои руки перед связыванием. Он опускается на корточки, и я вижу на нём маску, а в руках у него грузики. Он подвешивает их к моим колечкам на сосках, и я борюсь с накатывающим волнами возбуждением. Он похлопывает меня по щеке, и заходит назад. Берёт стек, и я сжимаюсь, ожидая удара, но его нет. Слышу, как он снимает одежду. Подходит ближе, разводит руками мои ягодицы.
Я спал и с мужчинами, и с женщинами, но никогда я не был нижним, и это меня устраивало. Я пытаюсь сжать ягодицы и получаю ощутимый шлепок. На анус капает холодная смазка и уже смазанный палец проникает в мой зад. Стараюсь расслабиться, потому что понимаю, что боль будет только при сопротивлении. Он удовлетворённо хмыкает и я слышу шорох раскрываемого пакета.
Чувствую как зада касается холодный металлический предмет, а затем плавно вводится. По ощущениям, это конус анальной пробки, я сам такие пользовал на своих женщинах. Потом с меня сняли клетку и поставили помпу. Она плотно обхватила мой член, и после включения аппарата, стала планомерно воспроизводить эффект дойки. После этого мой похититель взял стек, и начал наносить удары по моей заднице, задевая и то, что висело чуть ниже.
Постепенно боль переросла в жар, а затем и возбуждение. Оно плавно разливалось по моим венам и заставляло ёрзать, выпячивая зад и постанывая от ощущений. Когда терпеть было уже невыносимо, я умолял прекратить это, но тот продолжал размеренно, с оттяжкой меня лупцевать.
Видимо он устал. За время порки я успел пару раз кончить в помпу. Зад зверски горит. Он откинул стек и вынул пробку, но тут же заменил её большей по размеру. Помпа тоже была откинута, а в уретру вставлена трубка и заткнута пробкой. Он дал мне попить воды и ушёл. Руки ноют, но усталость берёт своё, и какое-то время промучившись, я засыпаю.
Проснулся я от сильного желания сходить по малой нужде, и едва шевельнувшись, взвыл от боли в вывернутых руках. Если ногами я мог немного двигать, сгибая в коленях, то руки немилосердно жгло, а мучительное чувство наполненности мочевого пузыря и невозможность опорожнить его выбивали слезу.
Так, скуля, я провисел ещё какое-то время, пока не пришёл мой похититель. Оценив моё состояние и утерев мне слёзы, он вынул пробку из моего зада, и хорошенько смазал его.
Ничего нового не ожидающий от своего мучителя, я не напрягся, и даже расслабился облегчённо. Но тот, зайдя мне за спину, стал легонько постукивать по моим «колокольчикам». Буквально на грани боли и удовольствия. Как он улавливал разницу, я не стал даже задумываться. На меня его действия произвели двойственный эффект: с одной стороны был дискомфорт с болью и жгучим желанием отлить, с другой же стороны… мой член стоял как никогда, а тягучее ощущение приближающегося взрыва только нарастало. Наконец, я не выдержал, и стал взрыкивать и выгибаться почти потеряв контакт с реальностью, и тогда он убрал стек, и одним движением вошёл в мой зад.
Сначала он просто двигался в своё удовольствие, но потом он задел простату, и, видимо, ему понравилась моя реакция, потому что он стал стараться задеть её опять. При каждом таком движении я выл от одновременного наслаждения и невозможности кончить. Мои муки продолжались до полной хрипоты и искусанных губ, и, наконец, он с глухим стоном кончил в меня. Это были первые звуки, исходящие от него.
Когда он пришёл в себя после оргазма, и вышел из меня, он вытащил пробку из трубочки в уретре, и на меня накатила волна БОЛИ. Я не знал, что бывают такие рези и боли от простого неконтролируемого облегчения мочевого пузыря. Наконец, всё вышло, и он, не церемонясь, вытащил из меня и трубку.
Ещё какое-то время он играл с моим членом, доводя меня почти до оргазма, и останавливаясь, а затем вздохнул, поднялся и отошёл куда-то назад. Я думал, будет опять стек или ещё что-то, но почувствовал укол в плечо, и через несколько секунд отключился.
Очнулся я в той самой арке, в своих шмотках. Жутко голодный, и оттраханный во все отверстия, я всё же был почти счастлив. Очень долго ещё я не мог нормально спать ночами, мечтая о нём. Выходил ночами на ту лавочку. Но только пару раз влипал в потасовки.
***
И вот, пол года спустя, я опять на той лавке. Ко мне подсаживается незнакомый мужчина. Симпатичный. И говорит:
— Скучаешь?
— В смысле? — не понял я.
— А я скучаю. Ты был тогда таким нежным мальчиком, — ответил он.
И я вдруг понял, что это ОН. Я вцепился ему в руку, и горячечно зашептал, прижимаясь к нему:
— Не уходи. Ты мне нужен.
Он улыбнулся, и ответил:
— Если ты будешь хорошим послушным мальчиком.
Ночные гости
«Вот почему так? Кому-то куча тёлочек, а кому-то кулак? Ведь я тоже альфа, а кулак как раз мой лучший друг!» — думал молодой прыщавый альфёныш хрупкого телосложения с длинными курчавыми волосами цвета воронова крыла. Вчера ему исполнилось восемнадцать.
В приоткрытое большое окно дул ветерок, ярко светила луна, и соловей пел под окном в кустах цветущей сирени свои призывные песни.
Вдруг, мелькнула тень в окне. Альфёныш её и не заметил, у него как раз были закрыты глаза, и он неспешно теребил свой член. Постепенно он наращивал темп и вот-вот готов был уже выплеснуться, когда его руку схватила сильная рука, а рот зажала другая.
Резко распахнув глаза, альфёныш увидел размытые силуэты крупных фигур. Зрение минус пять не сильно располагало к просмотру без очков.
Второй неизвестный ловко схватил его руки и связал их над головой. Ноги ему оставили свободными, и скоро он понял — почему. Первый напавший, схвативший его за руку с членом, сдавил его у основания, не давая кончить, и ловко надел какое-то кольцо.
— Мечтаешь о омежке? — глухо спросил его один из напавших, — будет тебе омежка. Точней из тебя.
Альфёныша затрясло. Смесь адреналинового возбуждения и неоконченного акта с рукой сделали его стояк каменным.
Его ловко развернули тылами вверх и загнули в коленях. В нос шибануло запахами двух зрелых альф и нежного запаха смазки, а ля омежка. Горлышко смазки вставили альфёнышу в попку, и под скулящие стоны малого выдавили в него пол тюбика. Он почувствовал, что, разогреваясь внутри него, смазка начала вытекать из его зада, и стекать по ногам и промежности. Один из самцов стал растягивать его зад, а другой подлез под малого и стал целовать его. Болезненные растягивания перекликались с уже сильно беспокоившим его стояком, и заставляли глухо подвывать молодого альфу в подушку.
Постепенно он поймал себя на том, что подаётся задом назад, насаживаясь на пальцы первого самца. Тот тоже уловил изменение и быстро пристроился сзади. Он приставил головку внушительного члена к розовой дырочке альфёнка и сказал:
— Расслабься.
И пришла БОЛЬ. Одним слитным движением, самец попытался войти в него, но зад альфы не такой уж и эластичный, и малой взвыл, умоляя не рвать его. Тогда самец снизу, вставил в него два пальца и стал растягивать дырочку, пока первый не смог войти. И вот он вошёл весь. Альфёныша настолько распирало чувство наполненности, что было желание сейчас же отлить и одновременно кончить, что он не мог сделать. Его член напряжённо прижимался к животу, и не было шансов даже потереться о постель. Самец снизу продолжил пытку минетом с кольцом на члене паренька, а второй с мычанием бился в его заду.
Наконец, он почувствовал, что с него снимают кольцо и рванул к оргазму, ощущая что то же самое происходит с альфой в нём.
И вот момент оргазма. Парень визжит от болезненного оргазма и тут же самец сзади, кусает его в плечо, вызывая резкое сокращение мышц паренька, что в свою очередь, вызывает сцепку и набухание узла альфы в его заду.
Когда сцепка всё же сошла на нет, паренёк давно был в отключке.
— Хорош, зараза. Шикарный муж у нас с тобой теперь есть, Шам, — ухмыльнулся здоровяк снизу.
— Горячая штучка, — подтвердил Шам, — и один на двоих, как мы и хотели, Рэм, — ответил второй самец.
— А ещё говорил что любит омежек, маленький лгунишка, — ласково прошептал Шам, и лёг обнимая малого альфёнка.
Привет, крошка
— Привет, крошка!
— Привет, Брутал!
— Познакомимся?
— Давай. Жду твоё фото.
— Эмм. У меня тут не грузится, давай на телефон?
— Давай. Пиши номер.
***
— Алло, Марина?
— Да.
— Это Кир. Мы с тобой сейчас переписывались.
— Да, Кир. Давай поговорим вечером?
— Я хотел вечером встретиться.
— Х-хорошо, давай в семь часов у метро С.
— Замётано.
***
— Привет, ты Марина?
— Привет, а ты Кир?
— Да. Куда пойдём?
— Ну, ты же когда звал, куда-то планировал?
Ему хватает совести слегка покраснеть. Конечно, она не Анджелина Джоли, но на разок сойдёт.
— Давай в гостиницу? — всё же выдавливает он с сомнением.
Она смотрит на него изучающе, и понимает, что он далеко не герой её романа, да и сходство с фотографией весьма призрачное.
— Пожалуй, я откажусь, — отвечает она.
— Ну, а что ты хотела? — вспыхивает он.
— Уважения, — отвечает она и уходит не прощаясь.
— Стерлядь, — цедит он, засовывая руки в карманы штанов.
Яйца уже звенят от напряжения, и становится почти всё равно с кем и куда.
***
На остановке сидит худенький паренёк лет восемнадцати, в клетчатой рубашке и простеньких серых брюках. Читает книгу и иногда бросает взгляд из-под ресниц на соседа по лавке. Сосед брутальный мужчина лет тридцати пяти в белой обтягивающей футболке, классической косухе, и голубых джинсах с рваными коленками. Он сидит, откинувшись на стенку и закрыв глаза.
— Что, нравлюсь? — иронично спрашивает брутал.
Парнишка судорожно дёргается и, не успев осознать что говорит, отвечает на выдохе:
— Да.
— Я не по мальчикам, — бросает брутал и встаёт, оглядывая парнишку.
Тот опускает взгляд и краснеет. Потом захлопывает книгу, вскакивает, и неожиданно выдаёт:
— Жаль.
Потом медленно поднимает глаза, и заворожённо смотрит в глаза бруталу.
Кир, а брутал тут именно он, вдруг осознаёт, что мальчик очень хрупкий на вид, и больше похож на девушку. Из-под длинной русой чёлки на него смотрят невероятно яркие голубые глаза, опушённые чёрными ресницами, а пухлые губки немного дрожат от накала эмоций.
— А ты няшка, — говорит Кир. — Как зовут?
— Саша, — глаза паренька округляются и в них вспыхивают искорки.
— Пойдёшь со мной в гостиницу?
Глаза Саши изумлённо распахиваются:
— Зачем?
— А не понятно? — ощетинивается Кир.
Саше очень понравился мужчина, и он решается:
— Пойдём.
Кир удовлетворённо вздыхает и выдаёт:
— Надеюсь, я у тебя не первый буду?
— Надейся, — загадочно шепчет Саша, и хитро блестит глазками.
***
— Маринка, где тебя носит? — орёт пышечка Света из аквариума*.
Марина — самая привлекательная «кошечка» в нашей бухгалтерии. Золотистые кудри рассыпанные по плечам, яркие губы, россыпь веснушек и насыщенные карие глаза этой миниатюрной женщины лет тридцати, являются предметом зависти женской половины офиса, и интереса мужской его части. Одевается она всегда тоже ярко, что вызывает много разных эмоций среди коллег.
— Бегу, Светуль, — отзывается Марина и влетает в их стеклянную каморку.
— Тебя уже дважды вызывал к себе ББ.
— Спасибо, я побежала, — Марина срывается с места, уронив на стол сумочку и мобильник.
***
— Андрей Владимирович, вы меня вызывали? — осторожно стучась, спрашивает Марина.
— Да, Марина. Принесите мне отчёт за прошлую декаду по пятидесятому счёту. И потом задержитесь у меня.
Марина упорхнула за отчётом, а Андрей расслабленно сел в кресле, прокрутил в мыслях предстоящий договор, и вздохнул.
— Вот, Андрей Владимирович, — вошла Марина, и отдала папку ему в руки.
— Присаживайтесь Марина, — устало выдохнул он, — я хотел с вами поговорить.
Марина напряглась, и села на краешек кресла для посетителей, положив руку на стол.
— Я вас слушаю.
— В нашей компании начинается реорганизация и в связи с оптимизацией процессов.
— Короче вы меня увольняете? — не выдержала Марина.
— Это зависит от вас, Мариночка, — прошептал Андрей и накрыл руку Марины на столе.
Глаза Марины понимающе расширились, но тут же блеснули огоньком.
Андрей Владимирович давно был ей симпатичен. Мужчина в самом расцвете — сорок лет ведь далеко не старость. Он является предметом повышенного слюноотделения почти всей бухгалтерии. Наверно, исключением была только Мария Григорьевна, Зам. Главбуха, но ей уже не был интересен никто в силу возраста.
— Что я могу для Вас сделать? — выделила Марина, слегка подавшись вперёд и томно выдыхая.
— Вы можете сегодня задержаться? — спросил он.
— Конечно.
— Тогда зайдите ко мне в конце рабочего дня, — осторожно сказал Андрей.
— Хорошо.
В конце рабочего дня, Марина отправилась припудрить носик во время массовой миграции сотрудников. Едва выйдя из туалета, столкнулась с вездесущей Светой, и попрощавшись с ней, пошла в кабинет за сумочкой. Быстро цапнув её и закрыв кабинет на ключ, она тенью проскользнула к кабинету Андрея.
Начальник ещё работал, но услышав стук в дверь и бросив взгляд на часы, сказал:
— Войдите.
Марина аккуратно вошла, и, уже более уверенно, двинулась в направлении стола Андрея. Стоило ей подойти к столу, как у него зазвонил телефон.
— Да, мой хороший, — ласково сказал Андрей в трубку, — если он тебе понравился, то почему бы и нет?
Марина застыла вся превратившись в слух.
— Отведи его в наш номер, я скоро буду. Люблю тебя, мой ласковый котёнок, — неподдельная нежность в голосе Андрея озадачила Марину, а он уже положил трубку и взглянул на неё.
— Присаживайтесь Марина, сегодня у нас много работы, а нам нужно побыстрей добраться до места.
— Я думала,— озадаченно сказала Марина и замолкла.
Он вскинул на неё глаза, и медленное осознание того, что она думала, проступило на его лице.
— Не тем вы думали, Марина. У меня есть любимый, и мне его вполне хватает, — грозно сдвинул брови Андрей.
— «Любимый»? — как эхо повторила она. — Вы Гей?
— Да. Это так важно? — усмехнулся Андрей.
Марина постаралась взять себя в руки, и спросила:
— В чём будет заключаться моя помощь?
— Вам нужно поехать со мной, и быть благосклонной к одному мужчине. Ваши глаза будут завязаны.
Марина шокированно посмотрела на Андрея и хрипло спросила:
— Интим тоже предполагается?
— Если он того захочет, — честно ответил Андрей, от него зависит благополучие нашей компании. И даже её существование.
В душе Марины пузырилось расплавленной лавой негодование.
— Вы со своим любимым тоже будете принимать участие?
— Мы будем наблюдать, — спокойно ответил он, а потом усмехнулся, добавив, — а может даже и больше. Это уж как пойдёт.
Несмотря на дерзость предложения, Марина чувствовала азарт вперемешку с опаской, и некоторое время поколебавшись, всё же напоследок спросила:
— Я смогу отказаться в процессе?
— В любой момент. Даже будет стоп-слово, если захотите, — быстро ответил он.
— Хорошо, — выдохнула она, и зажмурилась.
«Ну хоть бельё достаточно привлекательное сегодня».
На ней был комплект леопардовой расцветки с золотистыми кружевами.
***
В полутёмном холле мини-гостиницы стояли несколько человек.
— Нам номер на четыре часа, — бросил мужчина, обнимая юношу за талию.
Кир уже успел привязаться к этому милому мальчику ластящемуся как котёнок. Тот преданно заглядывал ему в глаза и соблазнительно облизывал пухлые губки, отчего в джинсах Кира разгорался пожар. Вот уж не думал он всего неделю назад, что будет так хотеть этого мальчугана.
Когда им выдали ключи от номера, они ушли быстрым шагом, а у стойки осталась пара. Внушительного вида мужчина лет сорока, и миниатюрная женщина с задумчивым выражением лица. Марина узнала того самого Кира, с которым недавно встречалась и отказала.
— Идём, — бросил Андрей и подхватил её под локоть, — они уже ждут нас в номере.
Перед входом, он завязал ей глаза, и постучал.
Войдя в номер, Андрей увидел сидящего на кровати обнажённого крупного мужчину с завязанными глазами. Напротив него на коленях стоял молодой человек, и делал ему массаж ног. Услышав, что в номер вошли, он спросил:
— Кто?
— По вашему желанию, девушка пришла, — тихо сказал паренёк, и встал.
Андрей раскрыл объятия, и тот быстро подбежал и обнял его. На молодом человеке было поло голубого цвета и брюки.
— Как вас зовут, барышня? — спросил мужчина с завязанными глазами.
— Мари, меня зовут Мари, — ответила она.
Андрей посмотрел на неё, усмехнулся, и отвёл её за руку к мужчине. Помог ему встать и соединил их руки.
— Вы хотите видеть друг друга и нас? — спросил Андрей.
— Да, — ответил мужчина.
— Да, — ответила Марина.
Андрей помог им снять повязки, и отошёл с любовником в сторону дивана, а затем сел, усадив его на свои колени.
Марина разглядывала обнажённого мужчину, и понимала, что попала. Крупный, но подтянутый, мужчина с волевым лицом и хищно раздувающимися ноздрями, он вдыхал её запах и в его глазах просыпался голод.
Лёгкое платье скользнуло вниз, и леопардовый комплект оценили все три мужчины. Тот, что уже был обнажён, явно продемонстрировал свой интерес. Остальные одобрительно хмыкнули и затихли на диване, легко лаская друг друга через одежду. Мужчина быстро снял с Марины белье, и подтолкнул к кровати. Она несмело пошла, оглядываясь на мужчин, и остановилась рядом с изножьем.
— Ложись головой ко мне, на спину и опусти голову ниже с кровати, — сказал обнажённый мужчина, и встал перед ней.
Она легла.
— Открой рот, и пошире, — напряжённо продолжил он.
***
Полумрак номера освещался только бра, висящим над кроватью. В кровати лежали Кир и Саша. Последний, с лёгкой улыбкой, поглаживал грудные мышцы любовника и томно вздыхал.
— Представляешь, та женщина, из-за которой мы с тобой встретились, сейчас в соседнем номере с тремя мужиками, — хохотнул Кир.
— Я видел, — мурлыкнул Саша, — и я очень ей благодарен.
— Я тоже, — сказал Кир, рассеянно чмокнув того в плечо, — я тоже, мой хороший.
Саша блеснул хитрыми глазками, и запустил руку под одеяло. Кир судорожно вздохнул и тихонько застонал, едва тот стал ласкать его. Когда Саша хотел нырнуть следом за рукой под одеяло, Кир его перехватил, и сам спустился вниз, хрипло прошептав:
— Привет!
Ведьмины костры
Она стояла и безучастно смотрела, как вокруг столба, к которому её привязали, медленно растёт куча дров, соломы и просто мусора. Ей было всё равно. Она уже мертва, так какая разница?
Её не стало в тот миг, когда последний раз вздохнул её маленький лучик, её звёздочка, единственный человечек, ради которого она могла снести всё.
Зависть людская оказалась сильней любви.
Давно уже высохли на щеках солёные потоки слёз, глаза покраснели, а некогда чудные, длинные волнистые локоны цвета огненной зари, сейчас безжизненно висели укрывая женщину как плащом. На ней была изодранная в клочья длинная вишнёвая юбка, остатки рукавов когда-то белой сорочки, и чудом оставшийся на шее оберег от неудачи.
Не уберёг.
Местный староста деревни, деловито указывал, как лучше складывать костёр, чтобы ярче горел. Его глаза поблёскивали в свете факелов, а густая борода тряслась при каждом слове.

Он не простил ей отказа.
— Дура! — в сердцах сплюнул он.
Шумная толпа кидала в неё не свежие овощи и требовала зрелища. Наконец они удовлетворились количеством дров, и староста поднёс факел. Пройдя по периметру костра, он поджёг его ещё с нескольких сторон, а потом в сердцах, бросил его ей под ноги. Почувствовав огонь, касающийся ступней, она вздрогнула, но лицо по-прежнему ничего не выражало. В воздухе запахло палёной кожей, а из глаз ведьмы непроизвольно полились слёзы боли, но она не позволила себе ни звука.
Неожиданно в её лицо ударилось что-то мягкое, и разлетевшись тысячами брызг, упало к её ногам, оставив на лице частички зловонной мякоти. Голова от удара мотнулась и снова свесилась безучастная к толпе. Толпа взревела, желая вывести её из состояния безучастности к собственной судьбе.
Она должна страдать.
Наивные, она уже прошла свой очистительный огонь страданиями. Теперь она лишь ждёт воссоединения. Она закрыла глаза и погрузилась в воспоминания, отрешившись от боли и звуков толпы, входя в транс. Ромашковое поле с проблесками алых маков и иван-чая. Любимый бежит, раскинув руки и счастливо смеясь за их малышом. Они весело кувыркаются в траве и о чём то болтают. Малыш смотрит на неё, кивает папе и срывает ромашку. Собрав большой букет, они идут к ней. Малыш протягивает ей букет и говорит:
— Мамоська, это тебе.
Она улыбается и любимый наклоняется, нежно целуя её, а потом резко подхватывает на руки и кружит. Они вместе весело смеются, и вдруг, любимый замирает удивлённо. Его руки слабеют и она падает в траву, а на груди любимого расцветает алое пятно. Малыш растерянно стоит, но увидев в спине отца древко стрелы, начинает плакать. Она рывком бросается к любимому и не замечает, как тяжёлая мужская рука хватает малыша, и он сломанной куклой повисает, а его горло заливает кровь. Её глаза застилает горе, и в порыве она кричит:
— Не увидит более род человеческий истинной любви, нет прощения людской подлости и зависти. Будьте вы прокляты на веки вечные.
***
Догорал костёр. На пепелище стоял староста поселения. Глаза его смотрели на остатки костра, а губы презрительно кривились.
— Думала я на тебя управы не найду, ведьма? А теперь вот ты развеяна по ветру, а я найду ещё краше тебя полюбовницу. Не такую упрямую. Развернувшись, он пошёл в свой дом. А там его ждала только кошка, и одинокая холодная кровать.
Люди так и не поняли почему их души перестали радоваться каждому новому дню.
Из мира ушла Любовь.
Смельчак и Ветер
История первая: Откуда ветер дует
Они напали ночью. Элементали ветра (воздушники) были основной ударной силой. Огневики под их прикрытием, а земельники прикрывали в тылу. Роль водников сводилась, как обычно, к точечным ударам с левого и правого фланга.
Наши маги всегда успешно противостояли элементалям. Вот и в этот раз: стоило только прозвучать тревоге на посту, как из казарм хлынул поток магов.
Тибрун, как и все маги командного состава, вышел на позиции закреплённые за его квадрой. Здесь, среди нападавших, были в основном воздушники. В его квадре было более трёхсот шестидесяти рядовых магов, четыре сотника, и дюжина ведьм из разведки. Быстро раздав сотникам координаты пресечения ударов, а ведьмам цели исследования местности, он лично пошёл в бой с одной из сотен.
Примерно через час, одна из ведьм вернулась с донесением, что какой-то воздушник отбивает высоту закреплённую за ней для наблюдения и диверсионных действий.
Тибрун оставил сотнику руководство, и взяв метлу-летунью у ведьмы, решил сам разобраться с воздушником.
Высота оказалась небольшой избой на пригорке у самой кромки леса. На подлёте Тибруну открылся вид срывающейся с избы крыши, и валящегося подлеска. Посреди двора кружил смерч, в центре которого угадывалась полуразмытая фигура элементаля.
— Эй, болезный! Ты кого тут гоняешь? Лягушек? — Тибрун решил, что быстрей всего воздушник собьётся с настроя из-за подтрунивания над ним.
— Ты мне? — ответил воздушник.
— Тебе, тебе.
Как и ожидалось, воздушник возмутился.
— Какой наглый маг!
— Да какой уж есть, — развеселился Тибрун, и стал метлой сметать в потоки кружащего ветра сорванные с деревьев листья и ветки. — Забирай мусор, которого накидал тут и уматывай к своим!
Воздушник разозлился, но повёл себя не так как рассчитывал Тибрун. Он не стал делать ошибок, открывая путь к себе сквозь смерч, а просто втянул мага в потоки воздуха, которыми управлял, и унёс его глубже в лес.
***
— Открывай глаза, вояка, — ласково шептал голос. — Хватит спать. Проспишь главное.
— Кто тут? — ответил голосу Тибрун не открывая глаз.
— А ты посмотри, — смешок легонько кольнул самолюбие Тибруна.
Он чувствовал, что лежит на чём-то мягком и ароматном, но немного колючем. Вокруг пахло разнотравьем, немного хвоей, и сладостью прелых, опавших листьев. А ещё слышится тихий плеск воды.
Открыв глаза, он увидел, что лежит в стогу ароматного сена, на небольшой поляне у речки. Вокруг поляны стоят тёмные ели и яркие клёны, гибкие берёзы и могучие дубы. Маленькая речка весело бежит сквозь камни в десятке метров от стога. Чистое звёздное небо смотрит на него сверху, а губы ласкает лёгкий ветерок.
— Ветерок! — Тибрун напрягся и хотел вскочить, но ласковые потоки воздуха мягко уложили его обратно. Они то уплотнялись, то почти развеивались, и казалось, что успокаивающе поглаживали его по вихрам сбившихся волос.
— Угадал, мой вояка. Это я — Ветерок. Ты был такой грозный со своей метлой, что я не удержался, и спровоцировал тебя.
— Чего ты хочешь? — Тибрун нахмурился.
— Поговорить, — ответил Ветерок. — Ты вот уже, который бой встречаешься со мной, но не вступаешь в настоящий поединок. Чего ты хочешь? Или лучше сказать: Кого ты желаешь?
— Тебя, — Тибрун решил всё честно рассказать. — Я так пленён тобой, что в бою забываю, зачем я бьюсь. Ты моё солнце. Мой мираж. Моё наваждение.
— Ты же знаешь, что маги и элементали не совместимы. Вы лишь источники силы для нас, и другой роли природой не предусмотрено. — Ветерок был печален. — Но ты тоже меня пленил своими кудрями, голосом, руками. Жаль, что могу лишь предложить эту ночь, да и то не так как ты наверняка хотел бы. Я же энергетическая сущность, и физический контакт возможен только с помощью ветра.
— Тогда я готов обнимать ветер, целуя воздух и любя всем сердцем. — Глаза Тибруна блестели наполняясь влагой, но он не сдавался. Это всё что есть у меня и тебя.
— Хорошо.
Его под утро пастухи нашли в стогу -
Он очень крепко спал,
А ветер песни напевал ему
И кудри ласково трепал.
КиШ «Смельчак и ветер»
История вторая: Ветер,ветер, ветерок
— Микола! Докель ты ж буде таким лежебокой? А ну, брысь с печи! Иди, тятько зовёть до сараю. Паразит ты этакий. Да исподнее не кажи усёму свету. Стыдоба! Надень хоть сермягу да портки, — бабка Аглая огрела метлой спящего Миколу, и ворча про лежебок и оглоедов пошла готовить завтрак.

      Микола слетел с печи ещё досматривая сон, сермягу и портки надел уже на бегу, хотя и чуть не порвал при этом. Если тятько звал, значит, что-то случилось.

      Карп Митрофанович, тятя Миколы, стоял у сарая и ругался на их корову Дуську, что та понесла не вовремя.
— Окаянная, откель я теперича возьму молока по сто чарок* кажный день? Меня же Васильна со свету сживёт, что не уследил. Бычка-то, дурёха, чем таперича кормить будем?
— Тять не бузи, — Микола подошёл и успокаивающе похлопал по плечу отца, — авось бычку твому хватит и пары дюжин чарок на воде разбадяженых. Всё лучше чем ничего.
— Микола, не вытянет он такой бадяги зимой. А лету ужо конец пришёл, вон поля стоят в золоте. Сего дня бычка придётся на мясо пустить, а завта поедем на ярмарку, може сторгуем мясо-то, да мёду возьмём, али ещё чего нужного.
— Тять, мёду я из лесу натаскаю. А в бычке ещё нет и семи пудов**. Давай его седьмицу ещё покормим, я ему бражки буду подмешивать, да лапоть овса толочь, да кашу бабка сделает ему отрубную. Авось наберёт пару пудов, а то ж мощи гольные!
— Ладно, сынку, уболтал, чертяка. Иди за мёдом в лес, — подобрел Карп Митрофанович. — К вечерней зорьке веди Дуську окаянную и бычка с выпаса.
И Микола ушёл собираться в лес. Бабка Миланья (мать Карпа Митрофановича) дала ему котомку с обедом, да пару корзин на грибы-ягоды — на завтра хотела она сделать жаряночки с грибочками. Да пузырь для мёда вложила в корзину.
***
В лесу Микола долго ходил по заветным местам, собирал грибы и раннюю бруснику с морошкой. Потом вышел к небольшой горной речушке, пробегающей бурным потоком между крупных валунов. В этой реке водилось много вкусной жирной рыбы, которая приходила на нерест. Её розовое мясо очень любила бабка Миланья, а уж от ухи на той рыбе не отказывались даже привередливые соседские тётки. Чуть выше по течению заметил медведицу на рыбалке. Она стояла на двух камнях, между которых протекал один из протоков речки, и цепляла когтями проплывающую рыбу, откидывая её на берег. Микола тихо сел за валун, и дождался когда она уйдёт, наевшись, а затем вышел к месту её рыбалки. На берегу ещё бились пара не очень крупных рыбёшек. Каждая тянула примерно на пять или семь фунтов. Этого хватит его семье на пару дней. Завернув рыбин в большие лопухи, росшие здесь же, и положив их в одну из корзин, он наконец вышел на поляну с могучими липами, на которых жили прикормленные дикие пчёлы. Заложил рыбу и грибы ветками, чтобы зверь не добрался, привязал пузырь для мёда к кушаку, и полез на первое дерево. Ему удалось набрать мёда и перги, не потревожив первый улей. На второе дерево он лез уже уверенней, но когда он уже почти залез, рядом с ним проскочил с ветки на ветку какой-то зверёк, скорее всего белка, и от неожиданности он выпустил из рук ветку, за которую держался. А пока летел на землю спиной, успел почувствовать только, как его подхватил ветер и плавно опустил на землю.
Микола испугался этого ветра больше чем падения, и оттого вскочил на ноги и заорал:
— Кто тут? Почто пугаешь, окаянный?
И услышал ответ в шелесте листвы:
— Ветер я. Люб ты мне. Давно люб.
— Покажись, — сказал Микола, и стал оглядываться.
— А не обидишь? — спросил со смешком ветер.
— Не боись, не обижу, — ответил Микола.
В зелени леса блеснул солнечный зайчик, потом ещё один, и ещё. И вот уже вихрь солнечного света начал сплетаться в тонкую хрупкую фигурку с длинными упругими локонами, обнимающими её до самых бёдер. Перед Миколой появилась девушка, в чьих глазах отражалось небо. На вид ей было не больше шестнадцати лет. Если в Миколе было росту десять вершков, то в ней — от силы три*. Хрупкая, нежная, с белоснежными волосами она была чудо как хороша. И Микола не устоял. Дрогнуло сердце молодого мужчины, вспыхнул интерес мужской, а она улыбалась и смотрела.
***
Микола повадился ходить в лес уже седьмицу как. Зарянка, местная девица на выданье, а по совместительству и ведунья, наблюдала за ним, и понимала, что что-то с ним не так. А вечером накануне воскресной ярмарки решилась, и пошла, поговорить с ним.
— Миколка, говорят, ты в лесу себе девку нашёл? — спросила она наугад.
— Кто говорит? — удивился Микола.
— Да пол деревни тебя таким улыбчивым никогда и не видели, а тут на тебе, раздухарился, аки павлин хвост распушил.
— Зарянка, окромя тебя, за мной никому не интересно наблюдать туточки. А с тваво итересу мне толку нету. Я давно тебе сказал, что твой интерес не про меня. Нема у меня к тебе предложений.
Зарянка позлилась-позлилась, да и пошла к тятьке Миколкину: авось тятько-то его приструнит, как узнает, что тот незнамо какую девку обхаживает в лесу. Вот только силы впустую трачены были. Тятька с Миколой о сватовстве разговор вёл, да всё как горох об стену. Лесная девица тому краше была.
Всё больше времени Микола в лесу пропадал.
Придумала тогда Зарянка как извести соперницу, и подкинула идею бабке Миколкиной, чтоб заварила та ему с собой дурман-травы, чтобы чудилось ему в лесу не то, что деется в самом деле. А бабка и согласная, ибо Зарянка известное, а та девка не известно кто.
***
В тот день Миколу бабка попросила новую метлу смастерить, а он и рад в лес пойти за той метлой. Наломал нужных прутов, да черенок метлы выстругал. Связал метлу узлами крепкими, да сел попить-закусить тем, что бабка положила с собой. Чай с дурман-травы духмяный, на вкус да на запах почти как липовый. Не заметил он ничего. А как полез за мёдом, голова кружиться стала, да чудиться всякая нечисть. А уж как Ветерок появилась, его уже так развезло, что он принял её за кикимору, а потому кинулся на неё с метлой, крича чтобы уходила нечисть болотная. Обиделась Ветерок, закружила его, и вынесла к ближайшим от леса стогам, к людям ближе.
Проспался к концу дня Микола, вспомнил как он бузил, и горько ему стало, понял, что его опоили. Кинулся в лес, половину ночи кричал-метался по лесу, но она так и не вышла к нему, хоть и слышала.
Под утро вышел он к стогам, лёг ничком в самый большой и, смотря на звёзды, покаялся ей, что его опоили дурман-травой. Полежал и сам не заметил как уснул, а под утро проснулся от нежного касания к щеке. Ветерок лежала рядом, украдкой прижималась к нему, сладко щурясь под первыми лучами солнышка. Её волосы разметались по сену, смешиваясь с ароматными травами и луговыми цветами. Микола не устоял, целовал её уста сахарные, обнимал нежно да страстно стан её тонкий, шептал слова нежные, да любил её страстно неистово. А утром, нашёл их тятька в том стогу. Спали утомлённые оба, сплетясь рученьками и ноженьками, да Микола даже во сне любимую укрывал телом своим.
Примечание
*100 чарок = 200 шкаликов = 12 литров=стандартное современное ведро.
Чарка (рус. мера жидкости) = 1/10 штофа = 2 шкаликам = 0,123 л.
Шкалик (народное название - 'косушка', от слова 'косить', по характерному движению руки) = 1/2 чарки = 0,06 л.
*пуд = 40 фунтов = 16,38 кг 
фунт (гривна) = 96 золотников = 0,41 кг
*Рост в Вершках 1- 3- 5- 7- 9- 10- 15- соответсвует
Росту в метрах: 1,47- 1,56- 1,65- 1,73- 1,82- 1,87- 2,09-
История третья: Спать вместе
— Прекращай прятаться, паршивец! — крикнул Скирус, удерживая полы хлопающей на ветру мантии. Он был зол. Да и как не злиться, если вместо того, чтобы спокойно спать после тяжёлого, насыщенного дня, он ловит посреди ночи ветер в поле? И ведь действительно самый натуральный ветер, пусть и созданный магически, да разумом наделённый.
— Я вовсе не прячусь, — послышался тихий насмешливый голос. Маг резко обернулся, сталкиваясь нос к носу с существом отдалённо похожим на человека. Его полупрозрачная кожа мерцала в лунном свете, а глаза и волосы мягко светились белым светом. — Мне скучно, — он по-ребячески выпятил нижнюю губу.
— Но это не значит, что нужно создавать бурю! — Скирус подпустил в голос побольше строгости: с Вейдом, этим взбалмошным элементалем, которому недели две отроду, только так и надо было. — А теперь марш домой, спать.
— Спать? — переспросил Вейд, хитро сощурив глаза, а затем подался вперёд, касаясь своими губами губ мага. Не так давно он узнал ещё одно значение слова «спать» и был не прочь испробовать его на практике.
Скирус от подобного опешил, отстранился от элементаля, глядя на того с подозрением и всё ещё ощущая прохладу чужих губ.
— Чего это ты удумал?
— Хочу спать. С тобой. Вместе, — Вейд ненавязчиво потянул за верёвку, служившую мантии поясом. Узел поддался легко, и теперь мантия свободно висела на худощавом теле. Вейд, не видя какого-либо сопротивления со стороны мага, продолжил своё нехитрое занятие.
Потоки воздуха — совсем слабого, прохладного — скользнули под подол мантии, оглаживая голени и стремясь выше. Скирус вздрогнул. Против воли с его губ сорвался тихий стон, а внизу живота сладко потянуло от предвкушения. Близость с существом, созданным его собственной магией, совсем не пугала, а скорее наоборот — возбуждала. Он качнулся вперёд, обхватывая одной рукой Вейда за плечо, а пальцы другой, впутывая в светящиеся белые волосы. Ощущение было необычным, будто удалось поймать ветер. Хотя так оно, наверное, и было: всё же Вейд — воздушный элементаль.
— Мы, кажется, хотели пойти домой, разве нет? — Скирус мимолётно коснулся губами скулы Вейда. И всё же уточнил: — Чтобы спать вместе.
— А чем плохо здесь? — искренне удивился элементаль, окинув взглядом бескрайнее поле.
— На земле?! Я на такое не подписывался! — Скирус отступил на шаг, в нём вновь вспыхнуло раздражение. Мало того, что ему поспать спокойно не дали, так ещё и это.
В следующее мгновение мага подхватил поток ветра, поднял над землёй, а затем уронил в стог сена. Сверху придавила на удивление увесистая тушка элементаля.
Солома лезла в лицо и щекотала спину сквозь ткань мантии, но это стало совершенно неважным, когда Вейд задрал подол, полностью вобрал в рот полу возбуждённый член и принялся с усердием его сосать. Маг заметался на сене, сжимая в кулаках сухие травинки. Слишком хорошо, слишком невыносимо хорошо. Чувствуя приближающуюся разрядку, он выгнулся дугой и вскрикнул.
— Вейд!
Излившись в горло элементалю, Скирус расслабленно повалился на сено, чувствуя негу, разливающуюся по телу. Двигаться совсем не хотелось, а веки казались такими тяжёлыми, что маг лишь удовлетворённо вздохнул и провалился в сон.
Какое-то время Вейд просто сидел на сене рядом со Скирусом, невесомо гладя того по вьющимся волосам. Он размышлял о новом опыте и о том, что у деревенских жителей «спать вместе» не ограничивалось лишь такими ласками и имело весьма интересное продолжение.
«Ничего, — мысленно подбодрил он себя, — в следующий раз будет и продолжение. Вот только отращу себе такой же», — взгляд упал на расслабленно лежащий неприкрытый член. У самого элементаля столь интересная часть тела отсутствовала, но надежды на её появление он не терял, ведь Скирус совсем не против спать вместе.