Проклятое колено ныло. И ладно бы бандитская пуля, как подобало бы хорошему криминальному психологу, а то ведь просто упала. Поскользнулась давным-давно на какой-то тухлой помидорине в переулке, когда удирала от рецидивиста Петраке. От этого колена теперь только одна польза: оно начинало зверски ныть перед дождём и перед штормом, и можно было смело полагаться на него, а не на местный прогноз погоды, который всегда врал. А сегодня, судя по ноющей боли, октябрьские небеса уготовили многочасовой ливень. Оставалось только проглотить какой-нибудь анальгетик посильнее и приступить к забытым навыкам допроса. Потому что Игнат Ковач, следователь и по совместительству старый друг, сейчас в местной больнице с серьёзным переломом шейки бедра. И мы с его стажёром Сабиром Дибре, одни на весь этот дождливый городишко. Сабир как раз патрулирует, а мне достался допрос.
Парень, который сидел передо мной, был красавчиком. Непозволительная такая красота, знаете? Когда смотришь на нечто эдакое, от чего захватывает дух и сердце начинает ныть, когда пытаешься отвернуться от такого дива. Как рассвет в Карпатах. Или, допустим, звёздное небо в августе над нашим каналом «Дунай – Чёрное море». Только вот у этого мальчишки лет двадцати такие глазищи: наглые, серые, как осеннее небо утром, подведённые густыми мохнатыми ресницами, тень от которых скрывает мешки под глазами. Помнится, в городе он не так давно: год всего. И всё бы славно, да вот чернявый красавчик в жемчужно-серой рубашке – первый подозреваемый по делу об убийстве. И руки, скованные легированными наручниками, завёрнуты за спину. А вокруг унылые серые стены камеры. Сколько себя помню, Министерство так и не выделило на ремонт хоть сколько-нибудь леев. А Игнат считал, что тёмно-серые стены уборщице после допросов отмывать проще, чем белые. Ну и его любимое «стены должны давить на преступника, чтобы он раскаялся побыстрее», «стены нам должны помогать».
Убитая – Рита Хойда, ведущая прогноза погоды. Этот смазливый хлыщ, Мариан Робу, был её любовником. По крайней мере, именно это записал в деле Сабир. В пластиковой папке хранились и фото пары, и самое главное: фото с места преступления. Сорокалетняя Рита, моя одноклассница, лежит на кухонном полу, раззявив рот и сжимая в руках здоровенный крест (и где она его только добыла? Не в баре же, где каждый вечер тусила со своим хахалем). На лице посмертная маска ужаса, будто увидела себя без косметики. Мы с ней никогда не были подругами, но в этот момент её стало жаль, уж слишком жуткое Рита увидела перед смертью. По-хорошему надо было двигать в Пригородный морг, к Леви, чтобы иметь дело уже с хорошим отчётом патологоанатома на руках. Но первичный допрос есть допрос.
Я достала свой диктофон и включила запись.
– Пятое октября две тысячи шестнадцатого года. Допрос проводит Кассандра Деменитру. Подозреваемый в убийстве Риты Хойда Мариан Робу.
Мариан вздрогнул и скрестил со мной взгляд. В котором отражалось ясное майское небо.
«Ау, Каська. Приём. Земля вызывает госпожу Деменитру».
– Итак… Мариан, в каких отношениях вы состояли с убитой?
– В близких.
– Насколько близких?
– Дружеских.
«Врёшь ведь… с чего тебя тогда в любовники-то записали?»
А глаза большие такие. Честные.
– Где вы были в ночь с третьего на четвёртое октября?
– Работал.
– Где работали? Кто может подтвердить?
– Тоби Хереску. Фотограф. Мы в павильоне работали… Съёмки для «Хайнс».
«Фотомодель, значит. Ну, правильно. С таким-то фейсом… Надо проверить этого Тоби. И в редакцию «Хайнс» звякнуть».
– Мариан, почему умерла Рита Хойда?
Каверзный вопрос. На нём многих удалось подловить. Проговаривается народ, особенно когда с лёту отвечает. А этот только глаза опустил.
– Во многом знании много печали.
Такого ещё не отвечал никто. Никогда. Всякое бывало, но такое – нет. И это крайне странно. И это дело не нравилось мне всё больше и больше.
– А как она умерла?
Он вскинул на меня свои глазищи:
– Почему у меня спрашиваете?
Не прокатило. Проклятое колено, чтоб его… Должно быть, на улице сейчас вселенский потоп.
– Потому что вы её нашли. Вы позвонили в полицию. Вы последний видели её живой. Это вы её убили?
Нет, не убежала я тогда от Петраке. Он догнал меня и всадил пулю в колено. Вот оно, кровоточит, простреленное адской болью.
Я сунула руку в рюкзак, отыскивая таблетки. Плевать, какие. Анальгетики, спазмолитики – хоть что-нибудь. Ничего. Пусто. Слишком торопилась сюда после звонка Игната. Просто забыла положить. А проклятый Петраке всё стреляет и стреляет в коленную чашечку.
– У вас колено болит, Сандра, – вдруг заявил Мариан. – И сильно.
– С чего вы взяли?
– Я могу помочь. Если наручники снимете.
– Мариан, вы – врач?
«Как же больно, как больно-больно-больно!»
– Если не верите, можно не снимать наручники. Мне нужно просто дотронуться до колена. Вам нужно подойти сзади.
И я подошла. Потому что в колено уже всадили целую обойму, и кровь залила пол. И всю меня. А свинец пульсировал в разорванных связках.
Его касаний не чувствовалось. Только лёгкость, потому что пули из ноги вдруг исчезли, и боль мгновенно ушла. В это нереально было поверить, но я видела, как его пальцы, развёрнутые подушечками вверх, дотрагивались до моей ноги сквозь ткань джинсов. И снова можно ходить, дышать и думать.
– Как ты это сделал?
Он запрокинул голову, чтобы снова посмотреть в глаза.
– Я просто умею.
Какое-то время я просто смотрела в них, будто надеялась получить ответ. А потом опомнилась и нажала «отбой» на диктофоне. Нащупала табельный на поясе.
– Пошли в камеру, умелец. И да… спасибо.
***
Я вышла на крыльцо в сумерках, когда Сабир уже подъехал. Ливень уже отбушевал, и чернильные лужи разлились по всем ямам на подъездной дорожке. Остатки хлябей небесных с тихим рокотом утекали сквозь сливные решётки. Толстенький и смуглый Сабир в полицейской форме был похож на ручного цыганского медведя. Он кивнул, молча спрашивая, как всё прошло.
– Не нравится мне всё это. Завтра съезжу к Леви за отчётом. И к дружку этого Мариана.
– Что сама-то думаешь? Убил он её?
Я на минуту представила, как Мариан склоняется над Ритой и благожелательно предлагает: «У тебя болит спина. Я могу помочь». А та орёт благим матом и отмахивается полутораметровым крестом.
– Не сходится что-то. Саб, есть закурить?
– Ты же бросаешь.
– А, да. Как дежурство?
– У старого Петру весь дом крестами измалёван. Говорит, нечистый к нему ночью заглядывал.
– Кресты, значит.
– Угу. То-то и оно.
Отрубилась я сразу, как только голова коснулась подушки. До самого утра в качестве издевательства снился Мариан Робу. Он сидел на краю кровати и гладил голую коленку, которая опять разнылась к ночи. Гладил тёплой рукой и приговаривал:
– У кошки боли, у собаки боли, а у Каси не боли…
***
Утром я стояла у плиты и, помешивая кофе в турке, смотрела в окно на соседний дом. Там жила древняя старуха, Памела Хойда, а когда-то и её дочь – покойная Рита. Рита с детства слыла самой красивой в этом городишке. Королева класса в школе, королева бала на выпускном, мисс жудеца – со всеми вытекающими отсюда проблемами. Если вы, конечно, понимаете, о чём я: корона у Риты задевала облака. Лет в двадцать я уехала отсюда в поисках хорошей карьеры, а вернувшись, застала Риту сорокалетней молодящейся старухой со следами былой красоты. Кумушки на почте сплетничали, будто оба мужа её бросили, первый увлёкся каким-то парнем, а другой нашёл кого-то помоложе, вот Рита и вышла в тираж. Она увеличила себе грудь и губы, начёсывала когда-то густые волосы, от которых теперь мало что осталось. Словом, держалась мёртвой хваткой за уходящие молодость и красоту. Потому что прекрасно понимала – это всё, что у неё есть. Вот и работала на местном канале, улыбаясь во все тридцать два отбеленных зуба. И держали её там, как я отлично знаю от оператора Плеймна, только за внешность и опыт. Риту в городе никто не любил за злой язык и брезгливость, с которой она снисходила до общения с простыми смертными.
Я помню, как в городе появился Мариан. Год назад я встретила их с Ритой у речного вокзала, и удивилась. Потому что не узнала Риту, она помолодела лет на пятнадцать. Она смеялась. Это был первый раз, когда я слышала её смех за двадцать лет.
К Мариану в городе отнеслись неоднозначно. Всё-таки городок провинциальный, одни фермеры в округе, а Мариан сразу поселился у Риты. Ходили слухи, что в баре красавчику пытались начистить морду несколько наймитов, таких крепких ребят для работы в поле. Драки так и не состоялось. Смазливый хлыщ поговорил по душам с работягами, и те мирно пошли допивать своё пойло, по недоразумению гордо именуемое пивом. Местные дамы, ищущие крепкого мужского плеча или хотя бы тепла в холодной постели неоднократно подкатывали к Мариану. Кто ловил у забора. Кто бросался под ноги. Кто угощал пирогами с приворотным зельем. Одна вдова стерегла голышом на крыльце. Самые смелые напирали при всём честном народе. Одних писем от старшеклассниц, говорят, хватило, чтобы топить котёл всю зиму. Робу ко всеобщему удивлению и досаде женского населения все покушения на честь с достоинством пережил. И даже заслужил уважение от мужской части. «Ну и что, что как баба рожу продаёт. Зато под баб не прогнулся», – любили повторять в местном баре у Гэнэди. На том сердце и успокоилось. А три дня назад Мариан набрал номер полицейского участка и сказал, что нашёл дома мёртвую Риту.
Потягивая кофе, я всё думала о том, как Мариан узнал про моё больное колено. С желанием помочь-то как раз всё ясно: это явная попытка расположить к себе, не больше. Он знал и как-то снял боль. Нейроманипуляции? Гипноз? Ну не экстрасенс же он, в конце концов?
И почему его красота так странно влияет? Ну что я, мужиков красивых не видела? Видела. Только красота Робу не просто завораживает. Она – чистое произведение искусства. От неё сердце останавливается. А если…
Я бросилась к мобильнику и набрала патологоанатома. Вряд ли он ещё на работе, но…
Леви не отвечал. В морге он появлялся не раньше десяти, а сейчас, скорее всего, бреется. Или уже за рулём на пути в царство смерти и самых главных улик.
Зато вдруг позвонил Сабир. Я прижала мобильник к уху.
– Привет. Ты уже там? Я щас подъеду. Только нам пасту захвачу. С пармезаном.
– Слушай, Кась, такое дело, – голос Сабира был низким и растерянным. – Такое дело… Выпустить его пришлось.
– Куда? – и даже не стоит спрашивать, кого выпустить. – Ты сдурел? Экспертизы же не было! И…
– Отец за ним приехал. Устроил тут скандал. Пока вина не доказана, не имеем права. Сама знаешь.
– Да как он… Куда… – возмущение сожрало все слова. А потом меня осенило: – Кто он?
– Папандреу.
– Твою-то мать.
– Да.
Местный олигарх, чтоб его. Чёртов грек. Винный король. Владелец сети ресторанов «Piata Romania». А туда только туристы и ходят. Мало кому из наших такие места по карману. Помнится, бывший муж меня туда водил как-то раз в одну годовщину.
Я схватилась за последнюю ниточку:
– Фамилии разные, смекаешь? Робу. Папандреу.
– Приёмный сын. Он мне паспортом в морду тыкал. И фотографией.
– Как-то это всё странно, не находишь? А Игнат что? Звонил ему?
– Да. Сказал отпустить. И не ерепениться. Мол, у Папандреу вся Добруджа в кармане.
– Ясно. Заеду сегодня к нему. Но сначала к Леви. Всё. Отбой!
