Над чёрным частоколом леса уже садилось перезрелое красноватое солнце, слепя глаза и путаясь меж шершавыми стволами сосен. Становилось холодно, и от земли уже потянуло тяжёлым запахом грибов и перегноя.
Мэй сердито пробиралась среди валежин, ругая себя на чём свет стоит. Конечно, стоило дать дёру из повозки, чтобы теперь заблудиться в непроходимой чаще! Хорошо ещё, сейчас лето, волки могут и не напасть, а вот как насчёт пещерных медведей? Орков? Волколаков?
Девушка отломила увесистый сук от засохшего дерева и снова выругалась: подол длинного белого платья зацепился за какую-то корягу и громко треснул. Тетушка Ханна тайком утирала слёзы, наряжая в него сегодня утром: она всё приговаривала, что Мэй ещё слишком мала для замужества, и в голове её ветер да сказки. Но отец был непреклонен. Его давний долг тану требовал уплаты, и дочь как раз подходила для этого, ведь у тана вошёл в возраст сын, Гуго.
Мэй видела Гуго пару раз, когда тан при встрече заговаривал о долге, и ни в один из этих раз Гуго ей не понравился. Сутулый и толстый, чёрные волосы смазаны медвежьим жиром по последней моде, а на шее связка мёртвых галок.
– Сам настрелял! – хвастался танов сын.
Мэй пугливо пряталась за спину отца, молча жалея убитых птиц – с них ведь и мяса-то никакого, видно ведь, что для потехи бил.
А в другой раз, на деревенской ярмарке, Гуго долго не сводил с неё глаз, пока она выбирала тонкий платок с лотка торговца. Когда к нему подошёл тан, до Мэй донеслось:
– Хороша девка! Спелая да сочная! Чисто яблочко наливное. Так бы и откусил! Гляди-ка, сын, какие косищи – внуки мои красивые будут, крепкие!
Мэй застыла от страха и омерзения.
– Не тянуть бы со свадьбой-то, отец, – пробасил Гуго, сверля её липким взглядом. – Задержал старый Свен свой долг-то...
– Что, не терпится тебе, блудодей? – хрипло рассмеялся тан и бросил ей: – передай отцу, пусть приданое готовит!
И сегодня утром, терпеливо сидя перед зеркалом, пока тётушка Ханна сплетала ей волосы в корону, Мэй отчётливо поняла: будущего мужа не полюбит никогда.
Она любила совсем иное: ловить на уху карпов у обрыва, когда утренний туман ещё не растаял над блестящей, как зеркало, заводью.
Или лазать по деревьям вокруг старого дома и устраивать там неприступные форты и крепости. Пасти деревенских овец вдоль западной кромки леса и учиться играть на хриплой свирели.
А больше всего другого: слушать сказки тетушки Ханны о таинственных племенах Туата де Даннан. Диковинный народ жил в высоких холмах, и хода туда людям не было. Говорили, будто попав в королевство эльфов, можно остаться там навсегда и не постареть ни на день. Будто время там идёт совсем иначе. Эльфы – искусные мастера, и нет им равных в ковке мечей и прекрасных ожерелий, и разве что гномы могут поспорить с ними. А ещё: владеют они волшебством, и красивее нет на свете народа.
А отец, как узнал, какие сказки сказывает на ночь тетушка, весь почернел от злости, страшно кричал на неё и скрипел зубами.
И потом бросил:
– Знаешь ли ты, глупая девчонка, что одна такая же, как ты, наслушалась таких сказок и за прялкой стала петь, призывая короля эльфов? А он возьми да откликнись! И увёз её с собой да убил прямо в лесу! Только и видели! Такой же судьбы себе хочешь?!
Мэй приуныла. Она поверить не могла, что эльфы, про которых сложено столько красивых легенд, могут убить беззащитную девушку. Но не перестала вслушиваться в плач ветра по ночам за ставнями и в огоньки, которые иногда виднелись на болотах из окна спальни.
И вот сегодня утром отец посадил её в повозку, гружённую нехитрым приданым, а сам взялся за вожжи. Красавчик, нестарый ещё конь, повёз их по пыльной летней дороге, покачивая умной головой.
Мэй угрюмо молчала, свесив ноги с края, а отец, не умолкая, расписывал прелести замужней жизни: и сыта, и обута, и долгов за душой нет. А как помрёт старый тан – и вовсе в доме хозяйкой заделаться можно.
И чем больше он говорил, тем сильнее росла обида и злость Мэй. Отец ведь врал ей, зубы заговаривал, что всё это во благо. Матери на своё горе она никогда не знала, говорили, она умерла, рожая её, а отца видела редко, и он всегда находил повод, чтоб придраться, а то и дать пинка. Единственным другом стала тётушка Ханна, а вот отцу Мэй никогда не верила. Он ведь просто продавал её сейчас, как кусок мяса, за собственные долги, которых она не делала, и виновна в них не была. Мэй проглотила злые слёзы и стала думать, как быть дальше.
Они ехали весь день, и уже к вечеру, когда солнце скатывалось к горизонту, по обочинам потянулся густой старый лес. Кроны древних деревьев нависали над дорогой, сужая её. Ветер шумел в густой листве, как ворчливый дед, заглушая остальные звуки. Мэй решила, что другого случая не представится, схватила узелок с яблоками, да и спрыгнула с повозки. И пока отец не хватился, мышью шмыгнула в лес.
Сначала она ринулась вглубь со страху, что он заметил её пропажу, и бежала, не останавливаясь. И только спустя какое-то время решила вернуться назад, надеясь, что отец поехал дальше.
Мэй хотела вернуться домой, забрать тёплые вещи и отправиться странствовать, раз уж участи лучше ей не придумала судьба. Но скоро она поняла, что заблудилась.
Бродя среди чащи, девушка пыталась идти на запад, за солнцем, но быстро выдохлась и в отчаянии села на поваленное дерево рядом с муравейником.
Густой мрак спустился на лес. Комарьё зазвенело громко и кровожадно. Жуткие тени поползли по земле, пугая до дрожи, и Мэй вспомнились страшные истории про умертвий, которые охотятся за живыми и выпивают душу. Дрожа от холода, она сильнее сжала сук и сощурилась в кромешной тьме. Где-то в вышине зловеще ухал филин, призывая беду на её голову. Далеко за холмом тоскливо завыл волк, собирая стаю на охоту, и сердце Мэй сжалось от ужаса.
И вдруг среди ночных шорохов зверей и резких криков козодоя послышались живые голоса. Кажется, человеческие, но Мэй не могла разобрать ни слова в этой речи.
Среди них выбрался приятный и низкий мужской, и он перекрыл все иные, заслонив всё собою.
Этот голос манил. Он ласкал душу, словно глядя по голове тёплой ладонью и обещая покой и радость. А ещё он звал именно её. Её одну. Мэй понятия не имела, откуда знала это, и просто шла на звук, ощущая, как предчувствие чего-то важного стучит в висках и в груди.
И что самое удивительное, чащоба, такая страшная и непролазная, вдруг превратилась в гостеприимный лес с широкой тропинкой. Деревья сами отгибали назад свои сучья, кусты прятали острые колючки, пни и валежник послушно расступались, давая дорогу. Будто вели её к тёплому огоньку костра на широкой поляне, скрытой жёсткими зарослями вереска.
«Пусть даже попаду к лесным разбойникам, пусть! – рассудила девушка. – Всё лучше, чем погибнуть в пасти страшных зверей или лапах орков. Может, разбойников получится обмануть...»
Спрятавшись за кустами, Мэй пригляделась. Люди оказались непривычно высокими мужчинами в богатых одеждах, расшитых серебром и золотом. Рядом всхрапывали стреноженные кони, а чуть дальше темнела оленья туша, которую разделывал один из незнакомцев. Они часто прикладывались к фляжкам, хохотали в голос, а кое-кто пританцовывал, видимо, отмечая поимку хорошей добычи.
«Охотники», – догадалась Мэй.
Она не могла отвести глаз от того, что стоял у самого костра: статного, с длинными золотистыми волосами, в тёмно-красной рубашке и высоких узорчатых сапогах. Отблески пламени бежали по его прекрасному лицу, приковывая взгляд. Именно от его голоса по коже растекалось тепло.
Кто-то окликнул его на незнакомом языке, и золотоволосый обернулся. По тону и жестам Мэй догадалась, что речь идёт о какой-то охоте. Второй, темноволосый, в чём-то мягко убеждал его с весёлой улыбкой, и тут золотоволосый обернулся. Мэй проследила за его взглядом и увидела юношу в зелёном, удивительно похожего на него. Вне всяких сомнений он приходится ему сыном. И юноша с той же весёлой горячностью поддержал темноволосого. В спор вскоре вступили и другие охотники, посыпался смех и шутки, но золотоволосый жестом приказал им замолчать.
«Он их король, – с восторгом поняла Мэй, разглядев, наконец, остроконечные уши, – Туата де Даннан. Настоящие!»
Король закрыл глаза и поднял лицо к небу, полному звёзд. Он развёл в стороны руки и негромко запел.
Мэй вся сжалась: от мелодичного голоса по коже бежали мурашки. Она подавила острое желание подойти ближе, чтобы лучше расслышать и рассмотреть короля.
Песня подчиняла себе не только её: весь лес и даже пламя костра замерло, очарованное этим пением. Мэй смутно слышала, как кто-то из свиты наигрывал на маленькой арфе, но мелодия оставалась на заднем фоне, как оправа для дивного самоцвета, который переливался в ночном воздухе звучным мужским голосом.
Девушка изо всех сил вцепилась в ветку, чтобы не подчиниться, ибо он звал её. Призывал так, что ноги сами против воли несли к костру, так, что горели щёки. Пылала вся кожа, а где-то внизу живота всё припекло, будто приложили нагретый камень. Мэй затрясло. Рот наполнился слюной, глаза закатились от перенапряжения, но девушка не сдавалась.
А голос был неумолим. Он обещал несбыточное и сладкое, требовал её, повелевал явиться и властвовал над всею сутью.
Мэй со стоном упала на землю, не в силах больше бороться с колдовством, ветки куста упруго качнулись и зашумели. И тут же пение смолкло, с поляны раздались встревоженные голоса.
Мэй очнулась и бросилась бежать, задыхаясь от страха. Пару мгновений назад она готова была шагнуть к костру и обнаружить себя, но теперь, когда её застанут распалённую и подсматривающую – убьют, просто уьют!..
Вот только мрачный лес никак не был согласен с ней, прежде такой обманчиво гостеприимный, он теперь снова превратился в глухую непролазную чащобу. Деревья смыкались плотной стеной, колючие кусты в кровь раздирали беззащитные ноги в башмаках, а дорогое платье треснуло у бедра на каком-то повороте. Бежать в кромешной тьме приходилось наощупь, и ладони саднило от жёсткой коры и еловых игл.
И что хуже всего: за спиной всё ближе слышались крики погони. Охотники напали на след и загоняли свою добычу.
Мэй охнула, когда ноги вдруг что-то спутало, и рухнула носом во мшистые кочки. Её перевернули на спину, и она зажмурилась от яркого света факелов, который скрывал лица эльфов.
Со всех сторон слышалось:
– Попалась птичка!
– Хороша добыча!
– Какие ножки!
Мэй с ужасом поняла, что подол задрался. Она попыталась нащупать его, чтобы оправить, и тут в круг света ступил король.
– Кто ты? Что ты делаешь в лесу ночью?
– Мэй... я — Мэй! – выдохнула она. – Не убивайте меня! Пожалуйста! Я заблудилась. Я просто услышала ваш голос и шла на него.
Король поймал на себе несколько изумлённых взглядов свиты. Смешки и шутки сразу стихли, эльфы вдруг стали серьёзными, убрали луки. А золотоволосый сын короля молча стянул с её ног верёвки с грузами на концах.
Мэй стыдливо оправила подол, поджимая исцарапанные ноги. Она боялась смотреть королю в лицо, таким нестерпимо прекрасным оно казалось.
– Что же ты делаешь в лесу одна, да ещё и в свадебном наряде? – строго спросил он.
Мэй покраснела и хмуро посмотрела себе под ноги.
– Я за Гуго замуж не пойду!
Эльфы рассмеялись, но король поднял ладонь, приказывая замолчать.
– Почему же?
– Терпеть его не могу!
Король кивнул, и тонкие губы его растянулись в понимающей усмешке.
– Меня зовут Трандуил, я – владыка Лихолесья. А это – моя свита. Ты замёрзла? – его удивительно тёплая рука легла на запястье, и Мэй вздрогнула.
Трандуил снял с пояса серебряную фляжку и протянул ей.
– Вот, выпей. Согрейся! И сил наберись.
Мэй открутила крышку и отхлебнула. Питьё оказалось прохладным и на удивление вкусным – чем-то напоминало терпкий яблочный пунш тётушки Ханны, только слабее и не так горчило. Она с жадностью приникла к горлышку, и по венам сразу же разбежалось приятное тепло.
– Эй-эй, хватит! – король вдруг перехватил её руку и отнял фляжку. – Этот напиток крепче, чем ты думаешь!
Мэй смутилась и поднялась, отряхивая платье.
– Спасибо! Я была бы очень вам благодарна, если бы вы показали, в какой стороне Южный Тракт.
– Ты всерьёз думаешь, что мы оставим тебя здесь? – нахмурился владыка. – Думаешь, в лесу ночью никто не отважится напасть на столь беззащитную и лакомую добычу?
Мэй закусила губу и почувствовала, как горят уши от двусмысленности слов эльфа.
Он похлопал по широкой шее своего вороного коня. Тот всхрапнул, низко склонил голову и встал на колени.
– Садись. Я отвезу тебя домой.
– Мой дом далеко... – вздохнула она, признавая собственную глупость. – Туда и за день пути не добраться...
– Переночуешь в моём дворце. А утром тебя проводят, куда скажешь.
Погостить у самих Туата де Даннан! Мэй и в самых прекрасных снах не могло присниться такое! Не веря себе и ему от счастья, девушка осторожно перебросила ногу через седло, благо, разорванное до бедра платье теперь это позволяло, и обеими руками крепко вцепилась в луку.
Конь поднялся, и Трандуил с поразительной скоростью уселся позади. Мэй смутилась, ощутив его так близко: она тесно прижималась спиной к его груди, ведь седло было рассчитано на одного седока.
Король взял поводья, и девушка замерла, оказавшись в кольце его рук. Но не успела она даже испугаться, как Трандуил что-то отрывисто приказал коню, и тот рванулся с места.
Скачка была стремительной и бесшабашной. И сейчас даже при всём своём желании Мэй не смогла бы сбежать куда-то: на такой скорости спрыгивать – верная смерть.
Теперь-то она и поняла, зачем эльфам в такой чащобе кони: деревья просто послушно расступались перед Владыкой и пропускали всех всадников.
От бешеной скорости с обеих сторон всё сливалось в смазанные грязно-зелёные пятна. И только чуть позади можно было различить свиту, скачущую с хохотом и улюлюканьем: должно быть, они радовались удачной охоте. И всё это: заливистый смех и непонятные шутки, перезвон золотых бубенцов на сбруе – отчего-то смутно напоминало деревенский свадебный поезд, когда жених с дружками едут к дому невесты.
Мэй не понимала, но страх отчего-то не сковывал сердце, вопреки страшным рассказам отца о девушке, убитой эльфом. Наоборот – всё это казалось веселым приключением, о котором потом можно будет рассказать тётушке Ханне, а та станет охать и хвататься за голову.
Трандуил чуть пригнулся, когда конь перешёл в галоп, и теперь тесно тёрся о её спину грудью и касался плеча своим подбородком. Мэй чувствовала, как от него пряно пахнет сыромятной кожей, хвоей и хмелем. Должно быть, и он хорошо приложился к фляжке.
Она никогда ещё не была к мужчине так близко и понятия не имела, как реагировать на такое волнительное соседство. Эльфийское вино играло в крови, разгоняя по всему телу ликование. Мэй только рассмеялась, чувствуя, как ночной ветер осыпает щёки холодными поцелуями и треплет волосы. Стук сердца отдавался где-то в ушах, хотелось петь, кричать, радоваться! В жизни не доводилось испытывать ничего лучше.
Она хохотала, запрокинув голову назад, и вовсе не смущалась того, что та оказывается на груди эльфийского короля. В конце концов, всё равно приходилось опираться на его руки, чтобы не упасть при такой скачке.
Мэй так развеселилась, что не заметила, как они оказались перед высокими каменными воротами, с выкованными на них древними витиеватыми рунами, которых она в жизни не видела. Черноволосый охотник из свиты снял с пояса рожок, и над лесом пронёсся низкий звук.
Когда они въехали в широкий двор, усыпанным узорным кленовым листом, эльфы из свиты спешились и со смехом потащили свежевать оленью тушу. Последним скрылся во дворце сын короля. Он церемонно поклонился им обоим, не пряча странной усмешки, и пожелал доброй ночи.
Трандуил спешился и вежливо подал руку гостье. Мэй попыталась слезть так же ловко, как эльфы, но у неё не хватило опыта. Она соскользнула с коня и упала бы ничком, если бы король не подхватил её. Девушка замерла, прижатая к его груди крепкими руками. Она только сейчас поняла, как высок он и как мала она рядом с ним.
Трандуил спокойно взирал на неё, не делая попытки отпустить, и в голубых глазах его вспыхивали загадочные лазоревые искры.
– Посмотри-ка, Мэй, – он провёл по её плечу, – твоё платье всё изорвано. Я велю принести другое.
– Ох, спасибо...
– Идём, я покажу тебе твою спальню.
По дороге Мэй только и успевала глазеть по сторонам: маленькие яшмовые фонтаны, овальный зал с мозаикой, резная беседка из белого явора, плетёные колонны, лестницы и мостики, гроты и ниши...
На пороге широкой спальни она замерла. Вечерний сумрак разгоняли маленькие жёлтые фонарики, они, словно светлячки, мерцали на стенах и потолке. В их волшебном свете нарисовалась кровать с самым настоящим багряным балдахином, мраморный столик, арочное окно, а на полу – громадная шкура белого медведя.
– О! – Мэй прижала ладони к щекам. – Я никогда не видела такой красоты! И здесь я буду спать?
– Если захочешь, – уточнил король.
– Но я ничем не смогу отблагодарить за ваше гостеприимство...
Мэй обернулась, но его уже не было рядом.
Она обнаружила на столике мясной пирог и яблоки. А так как ела только утром и в животе сердито ворчало от голода, они показались такими вкусными, что девушка чуть не проглотила язык.
За широкой кроватью нашлась большая деревянная лохань. Сбросив драное платье, Мэй с удовольствием окунулась в горячую воду, исходящую ароматами вербены и душицы. Сразу заныли ссадины и царапины, а тело после всех приключений охватила приятная истома. Девушка оттёрла налипшую грязь, выбрала из волос колючки и зажмурилась со счастливой улыбкой.
И вздрогнула только когда услышала шаги за спиной. Обернувшись, Мэй с изумлением увидела короля. Он запер дверь и поставил на стол глиняный кувшин.
– Но Ваше Величество... – пробормотала девушка, – вы ведь сказали, это моя спальня, а я не одета. Вам придётся выйти.
Трандуил наполнил вином два серебряных кубка и протянул один ей. Стыдливо прикрыв одной рукой грудь, Мэй приняла чашу.
– Не думаю. Это ведь моя спальня.
Мэй почувствовала, как вздрогнули руки от этих слов и кубок чуть не выпал.
А король тем временем сбросил сапоги, затем стащил через голову рубашку. А когда взялся за узорную пряжку, расстёгивая ремень, Мэй разом осушила чашу до дна: она никогда ещё не видела обнажённых мужчин.
Девушка хотела целомудренно зажмуриться, но ничего не могла с собой поделать и таращилась на крутые плечи с россыпью веснушек, поджарый живот и… то, что ниже. Кажется, она так и осталась сидеть с открытым ртом, когда Трандуил сел в лохань напротив её.
– Я ещё могу уйти, ведь так? – одними губами прошептала она.
– Только утром, – король широко раскинул руки и вальяжно положил их на деревянный край. – Я уже велел запереть ворота на ночь.
Мэй почувствовала, как он коснулся под водой её ноги своей, и дёрнулась. Она выронила кубок, но не могла и шевельнуться: вино затуманило разум, да и тёплую ванну покидать не хотелось.
Трандуил запрокинул голову, и её взгляд прикипел к мощной шее, на которой ходил кадык. Капли испарины, медовые в свете фонариков, стекали по широкой груди мимо и мокрых золотистых прядей, в прозрачную воду, туда, куда девушка смотреть не отваживалась.
– О чём вы пели у костра? – спросила она, пытаясь скрыть своё смущение.
– Тебе понравилось? – спросил Трандуил, не поднимая головы. – Хочешь ещё?
Не дожидаясь ответа, он запел медленно и глуховато, но от этой волнующей интонации по телу Мэй побежали мурашки. Она совсем разомлела и закрыла глаза и откинула голову точно так же, как он.
Голос короля проникал под кожу, играл на самых чувствительных местах, поочерёдно затрагивая их: то за ухом, то на шее, то на внутреннем сгибе руки.
Поэтому-то Мэй не сразу заметила, как соски на её груди мучительно напрягаются. Она тихо вздохнула и бессознательно раздвинула ноги. И только потом открыла глаза. И обомлела.
Король обхватил губами её правую грудь и целовал, чуть прикусывая. А левую ласкал пальцами. И от этого почему-то ныло между ног.
От тетушки Ханны она знала, для чего женщинам груди – чтобы кормить детей, но чтобы мужчина делал с ними такое...
Мэй вдруг почувствовала его крупные пальцы между ног, словно Трандуил чувствовал её необъяснимую жажду там. Этого она вынести не смогла.
– Пустите меня!
Оттолкнув его, она, распаренная и розовая от смущения, вылезла из лохани и судорожно схватилась за своё свадебное платье.
– Вернись, Мэй! – раздался звучный приказ.
Мэй обернулась и чуть не выронила потрёпанную одёжку: король вышагнул из лохани и стоял перед ней во всей своей первозданной красе. Обнаженный и грозный, с внушительным твёрдым органом, который, казалось, указывал точно на неё. Такого она в жизни ещё не видела, а потому сильнее задрожала.
От страха девушка только быстрее попыталась нырнуть в платье. Но король сдёрнул его и отбросил в сторону, как ненужную тряпку. Решительно прижал Мэй к себе так, что она чувствовала, как в живот упирается его горячий орган.
– Ты хотела знать, о чём я пел у костра, так знай! Я призывал тебя! Тебя и всё твоё естество, – его рука легла ей на затылок и сжала прядь волос в кулаке, запрокидывая голову. – Ты откликнулась на мой зов, и я увёз тебя, как охотник добычу! Ты моя, Мэй!
Не успела она прийти в себя от этих слов, как Трандуил накрыл её губы своими и требовательно раздвинул их. Мэй не могла ни пошевелиться, ни даже пискнуть, она вся оказалась во власти распалённого короля. И тело её горячо соглашалось с ним, выгибаясь под лаской умелых рук, а из горла вырвался жалобный стон.
Трандуил подхватил её на руки и уложил на постель.
– Я – не добыча! – хрипло выдохнула Мэй с обидой. – Ты похитил меня обманом!
– В чём же мой обман? – лукаво спросил король, нависая над ней. – Я предложил тебе кров на эту ночь, а ты согласилась.
– Я передумала! – уязвлённо вскинулась девушка.
Она попыталась вскочить, но Трандуил прижал её к постели тяжёлым телом и обхватил тонкие запястья.
– Ты можешь прекратить борьбу и покориться... А можешь сражаться и дальше... Но я всё равно возьму то, что хочу! Ибо ты принадлежишь мне по праву этой ночи!
Мэй отчаянно дёрнулась, не понимая, что происходит. Она толком не знала, что происходит между мужчиной и женщиной: тётушка Ханна не спешила объяснить ей этого, поэтому сейчас девушка панически дрожала. Голос короля звенел в ушах, подчиняя себе, а глаза, сверкающие, как звёзды, завораживали и чаровали.
– Ты ведь тоже желаешь этого, Мэй, – мягко проговорил он, раздвигая её ноги, – твоё тело не умеет лгать...
Мэй только почувствовала, как он упирается в неё, и дёрнулась. Трандуил резко протолкнулся, девушка взвизгнула и отчаянно забилась, пытаясь сбросить его с себя.
Но король держал крепко. Он замер, напряжённо сдерживаясь, чтобы не начать двигаться и дать ей привыкнуть.
– Больно... Это больно... – хныкала Мэй.
– Сейчас пройдёт, – Трандуил хрипло выдохнул и мягко поцеловал её, веля раскрыться, подчиниться ему. – Так всегда бывает впервые.
И когда Мэй всё-таки ответила, он начал двигаться. Сначала медленно и плавно, погружаясь только наполовину и ловя ртом её тихие стоны.
Трандуил отпустил тонкие запястья девушки и приподнялся над ней на руках, чувствуя, что больше не может и не желает сдерживаться: слишком тесно она сжимала его изнутри.
И тут вдруг Мэй бессознательно обняла его за шею и коснулась ушей. Она сжала пальцами остроконечную раковину и чуть потеребила её.
У Трандуила потемнело в глазах от этой неожиданно-сладкой безотчётной ласки. Слишком давно у него не было женщины. Слишком давно никто так не баловал, а уши с детства оставались слабым для нежности местом. Молния удовольствия прошила тело, и он потерял остатки самообладания. Тесно обнимая Мэй, король с низким стоном вошёл до конца, безжалостно врываясь в неё ещё и ещё.
– Ох, Мэй... Мэй, Мэй...
Девушка только хрипло дышала под ним, принимая его всего – целиком, без остатка. Она совсем перестала соображать, и позволяла Владыке творить с собой всё, что вздумается. Боль приутихла, и от движений Трандуила казалось, будто по всему телу распускаются пурпурно-огненные цветы: один, другой, третий. В груди всё горело, а там, где соединялись их тела – жгло нестерпимым пламенем.
Когда он вдруг остановился и замер, Мэй тихонько застонала, чувствуя, как её пожар остывает от его влаги. В мерцании фонариков спальня плыла перед глазами.
Король отбросил с лица влажные пряди и мягко поцеловал девушку, чувствуя, как часто колотится её сердце.
Мэй мазнула по его щеке ресницами и хрипло проговорила:
– Я с детства мечтала побывать в королевстве эльфов. Тётушка Ханна рассказывала мне на ночь сказки, будто в эльфийских дворцах происходят чудеса, а сами эльфы – волшебники… Но такого она никогда не рассказывала…
– Я заметил, что она не рассказывала тебе ещё и о том, что случается между мужчиной и женщиной в брачную ночь.
– В брачную ночь? – недоумевая, переспросила Мэй.
– Да, – он улыбнулся, озорно сверкая глазами, – ведь ты моя невеста. Наречённая.
Трандуил лёг на спину и задумчиво притянул девушку к себе, желая отблагодарить за удовольствие, которого он был лишён так давно.
Ему вдруг вспомнились одинокие осенние ночи, злые и бессонные, когда некому согреть холодную постель, а дожди в карминном полумраке шепчут об утерянной нежности. И зимние утренние заморозки, когда снег хрустит под сапогами, а изо рта вырывается пар, и весь лес, покрытый инеем, сверкает и переливается под ослепительным солнцем. Но разделить восторг от этого великолепия не с кем. И некому рассказать о страхе Мордора, который накрыл когда-то своим мраком сердце. Совсем некому. Эллериан ушла столько лет назад, что, кажется, минула целая вечность. Остыло и остановилось сердце в груди. И он совсем забыл, каково это – просыпаться с кем-то и видеть, как тебе улыбаются в ответ.
– Теперь я могу уйти? – спросила затихшая Мэй, и король вздрогнул.
Он представил, что у него останется от этой ночи только одно – воспоминание, которое станет терзать до конца дней. Или следующей охоты. И можно, конечно, поохотиться ещё, но ведь не всякая девушка станет смеяться в его объятьях, когда он мчит её по лесу на верном Сумраке, не всякая станет так отзывчиво ласкать его.
Гладя её по взъерошенным волосам, в которых играли медные отблески, Трандуил вкрадчиво заговорил:
– Куда ты пойдёшь, Мэй? Кто ждёт тебя там, за воротами? Твои родные не слишком-то пекутся о тебе, иначе бы не стали выдавать за нелюбимого.
Мэй опустила глаза и горестно уткнулась носом ему в бок. Король чувствовал, как она шевелит губами, пытаясь сказать что-то, может, даже оправдать свою семью. И стало так жаль её – юную, но всеми брошенную и одинокую, что в остывшем сердце вдруг вспыхнула яркая искра. А ещё подумалось, что вечность в одиночестве – возможно, слишком, для того, чтобы вынести это.
– А что мне делать? – грустно пробормотала она. – Разве я кому-то нужна здесь?
Трандуил развернул девушку к себе за плечи и невольно залюбовался: изящная линия скул и соблазнительной груди, изгиб округлого бедра… а чуть раскосые янтарные глаза казались удивительно большими, в них вспыхивали изумрудные искры, и казалось, будто Мэй сейчас расплачется.
– Останься, моя ласковая. Здесь ты нужна мне, – попросил он, и в груди вдруг защемило от надежды, которую он вложил в эту просьбу. И, видя, что она всё ещё молчит, король добавил: – Останься, Мэй, ты ведь так хотела погостить у эльфов, так прими моё приглашение. Ты ведь ещё столького не знаешь о нас…
Во взгляде девушки вспыхнул осторожный огонёк любопытства, а на щеках заиграл очаровательный румянец. Она смущённо закусила губу и несмело прильнула к королю.
А потом вдруг быстро спросила:
– Мне всегда было любопытно, почему у эльфов такие острые уши... Ох, извини... я такая невежливая...
Трандуил слегка ухмыльнулся, решительно укладывая её на себя. Приятно было снова чувствовать тепло её нежного тела и видеть расширившиеся от изумления глаза, когда она ощутила, что он готов снова взять её.
– Что ж, я не против стать средоточием твоего любопытства!
