Капля воды стекла по запотевшему стеклу. Один за другим за ним менялись пейзажи. Тёмный лес сменяло серое заснеженное поле. Пасмурный вечер декабря. Темнеть стало раньше, домой класс ехал уже в потёмках. Впереди показались огни окон. Посёлок.

— Подъезжаем. — сказал я, пихнув приятеля в плечо.

Тот под конец школьной поездки решил задремать. Он и не думал просыпаться. Ухватившись за его плечо, я начал будить. Гоша лишь что-то недовольно промычал и опустил голову. Из его уха тонкой струйкой полилась кровь... По щеке она перетекла к верхней губе и начала капать на брюки.

— Гоша!

Отстегнув ремень безопасности, я вскочил с места и поднял ему голову. Он был больше похож на мертвого, нежели на спящего. Струйка крови пошла по подбородку и протекла под мой рукав. Я отдернул руку и осмотрелся, стоя между рядов сидений. Все одноклассники в автобусе так же крепко спали. Уснула даже сопровождающая нас учительница. В ушах отдало лёгким звоном. Дрожь пронеслась с головы до ног, когда я взглянул на водителя. Тот начал ворочаться, уперевшись в руль лицом. Ноги подкосились, когда автобус сбил дорожный знак и съехал на обочину. Затем вниз по склону, к реке, под лёд. Звон в голове усилился, начал пульсировать, сменился писком будильника.

Я еле открыл глаза. Я поискал телефон, чтобы выключить будильник и вспомнил, что неделю назад случайно его поломал. И звон в ушах прекратился. Эта мысль окончательно вытащила меня из сна. В комнате было темно. Я протер глаза, которые словно были усыпаны песком. Некоторое время я посидел на диване, уткнувшись в экран выключенного телевизора. Эта покрытая пылью коробка в последнее время могла лишь показывать серый шум, изредка ловя сигнал какого-нибудь скучного канала. Одни помехи. У дядиной кровати валялась его рубашка и носки. Сам он сидел на кухне.

Правый глаз продолжал видеть всё размытым и побаливал, тем самым взбесив меня и заставив пойти умыться. Набрав в ладони побольше теплой воды, я окатил лицо. Дядя Витя окликнул меня с кухню, где меня встретил тусклый свет лампочки, которая свисала с потолка на местами обмотанных изолентой проводах.

— Что? — спросил я, щурясь.

— Садись чай пить. — ответил дядя, поставив на стол бутылку водки.

За столом мне составила компанию фотография погибшего в аварии отца. Словно ремнем пристегнута, она была перемотана черной изолентой на уголке. Дядю сильно расстроила смерть брата, но пьяницей он был ещё до этой трагической потери. Образ жизни он вёл сомнительный. По его словам, курение убивает лишь тревогу, а спиртное даже чем-то полезно. Так он общался со сверстниками, а мне твердил, чтоб я не повторял его ошибок. Он не стригся около двух лет, сбривая только бороду. То ли ему так нравилось, то ли было всё равно на свой имидж.

На столе, помимо водки, стояла кружка чая. Рядом на блюдце лежали несколько бутербродов с тонко нарезанной колбасой. Я сделал глоток. Как оказалось, чай уже давно остыл. Тогда я махом его выпил. Также залпом выпил дядя и брякнул рюмкой о стол, корча лицо. А солнце, тем временем, ещё не встало.

— Не рано? — спросил я.

Дядя налил себе ещё немного, взял один из нетронутых мною бутербродов и махнул рукой.

Выходя из квартиры, я закрыл входную дверь с вязким послевкусием чая во рту. Я попытался выплюнуть его в сугроб вместе со слюной, когда вышел из подъезда. И без того, сугроб местами был жёлтый. У подъезда стояли санки, на которых отец когда-то возил меня в детский сад. Теперь на этих санках возили только дрова.

Перед выходными я более близко познакомился с одним из своих одноклассников — с Гошей. Тогда мы и договорились, чтобы я зашёл за ним в понедельник с утра. Дуновение ветра в спину ускорило мой шаг. Пасмурно. Большую часть суток темнота окружала посёлок, пугая собак, которые то и дело лаяли, когда я проходил мимо чужого дома. Наконец я подошёл к дому, рядом с которым не слышался надоедливый лай. Это был одноэтажный дом, разделенный на две квартиры. В одной из этих квартир жила семья нового приятеля. Я приоткрыл ворота и вошел в ограду, где ветер уже не дул в спину. Я снял перчатку, чтобы стук в дверь прозвучал более громко. Стук. В одном из окон загорелся свет.

Дверь открылась и на пороге показался Гоша. Худощавый пацан с короткой стрижкой, любящий щёлкать семечки. При первой встрече я сразу приписал бы его к обществу гопников. Однако в школе он был отличником и это уже выталкивало его из этой категории людей. Все мои одноклассники попали под эту категорию, но Гоша стал исключением, поэтому я решил не отталкивать его от себя.

С улыбкой он пожал мне руку, стоя в дверном проеме в тапочках. Через сени мы прошли в прихожую. Гоша, держа во рту зубную щётку, побежал дальше собираться. Всюду в этой квартире был включен свет. Тут он был ярче, чем в квартире дяди. Не такой жёлтый. Из прихожей была видна комната для гостей, в которой стоял рабочий телевизор, показывающий передачу с музыкой. И, я готов был поспорить, вместо водки на столе в кухне стояла чашка кофе, чтобы взбодриться, а не уснуть... Что странно, в доме не было взрослых. Гоша вышел в коридор в белой футболке, а в руках держал серые брюки, которые на сей раз были без крови. Он достал гладильную доску и начал проглаживать их утюгом.

— Вроде же не сильно мятые. — сказал я ему с порога.

— Не люблю даже когда не сильно мятые. — ответил он, посмеиваясь. — Надо гладить свои брюки так, чтоб можно было их в угол поставить.

— Фига се. — подумал я, когда вспомнил, как мой отец вставал пораньше и гладил свои брюки вместе с моими.

После глажки Гоша надел брюки и поспешил собирать портфель. Он метался по комнате с учебниками. На яву Гоша явно был бодрее, чем тогда, в автобусе.

— Мне сегодня приснилось, что ты помер. — вздохнув, сказал я.

— От чего?

В ответ я лишь пожал плечами. Гоша ухмыльнулся, выключил свет и, закинув на плечо портфель, выпроводил меня наружу. Не медля, мы отправились в школу. Гоша шёл впереди, заткнув уши наушниками. Иногда, пританцовывая, он забывал, что идёт не один. Я же волочился позади, не понимая сей радости. Первый урок - история. В школе меня ждали скукота и еще более плохое настроение. У меня было много знакомых, но назвать кого-то из них другом у меня язык не поворачивался.

Из окон школы веяло духотой. Тело содрогнулось, когда я перешагнул через порог. Стало теплее, но настроение не поднялось. У входа, как обычно, сидел сторож Артем и ругал тех, кто пришёл без сменной обуви. Я начал переобуваться и с глупой завистью посмотрел на новые кеды Гоши, в то время, как сам надевал коричневые мужские туфли, которые мне совсем не нравились. А ведь дядя в начале учебного года вручил их мне с радостью.

Я вслед за Гошей поднялся на второй этаж. Проходя по коридору, я смотрел в окна. В этих черных зеркалах отражался весь коридор и лица, на которых не было видно эмоций. Но я видел в окнах не отражения. Я смотрел глубже, в бесконечную тьму зимнего утра. Оттуда веяло холодным спокойствием. Лай собак был не так надоедлив, как бесконечные сорок пять минут урока, в котором человек не разбирается.

Я врезался в остановившегося Гошу.

— Пять уроков! — сказал тот, уткнувшись в расписание. — Сегодня отдыхаем.

— Ну хоть что-то хорошее.

— Меркулов! — раздалось за спиной.

Голос резал слух. Настолько он надоел и стал противен. Я повернулся, оперевшись о стену. Передо мной, держа сумочку, стояла учительница. Та, что спала в моём сне, неестественным образом опрокинув голову назад.

— Ты долги по учёбе когда начнёшь сдавать? — спросила она.

— Завтра насчет истории подойду, потом по химии.

— Опять "завтраками" кормишь.

Каждый раз под конец четверти мне приходилось слышать подобные слова. И каждый раз я говорил, что исправлюсь, когда на самом деле не имел ни малейшего желания. Ее монолог продолжался, пока я страдальчески смотрел в потолок, в пол.

— Попроси Гошу Тихонова. — говорила она. — Он тебя подтянет.

Но я даже не поднимал взгляда. Я уставился в пустоту. Наверняка и Гоше не хотелось слушать эти приказы. Возможно и он понимал, что никакими способами не сможет заставить меня заниматься этой бессмыслицей. А монотонный говор продолжался и всё больше бил по ушам. Мне хотелось выхватить у Гоши наушники, чтобы не слышать этот голос. Вдобавок к её маленькому росту, ее высокий голос напоминал лай какой-то маленькой, но опасной настырной собаченки.

— Лень-матушка раньше тебя родилась! — бубнила она. — Ты ведь способный.

Я прикрыл лицо рукой, начал глубоко дышать. Стало душно, я ухватился за воротник своей белой рубашки. В голове все звуки смешались в шум радио, которое не могло поймать сигнал.

Ладонь врезалась в щёку. Мгновение долгожданной тишины.

— Ты меня слушаешь? — с эхом пронеслось по коридору.

— Да сука, отвалите от меня. — протяжно на выдохе вырвалось из моих уст.

Сумка учительницы брякнулась на досчатый пол. Где-то в гуще людей раздался смех школьников. Я махнул на всех рукой. Устремившись к выходу, я быстрым шагом спустился по лестнице и случайно ударил плечом, идущего наверх сторожа.

— Что случилось? — выкрикнул он. — Куда полетел?

— Какое вам дело?! — бросил я встречный вопрос этому больно любопытному человеку.

Застегивая молнию куртки, я выбежал из школы под начавшийся снегопад и, вырвавшись из этих стен, ощутил свободу. Никто за мной не погнался, никто не накричал вслед, чтобы воротить назад. Я знал, что всегда мог так поступить, а теперь убедился. Я решил прогуляться, проветрить голову и насладиться…

Хлопья снега всё падали из чёрной бездны неба. Чем дальше я уходил от школьного крыльца, тем сильнее толкал меня попутный ветер. Я ходил по поселку в темноте, от фонаря к фонарю. Снег пролетал под светом фонарей и вновь падал в темноту на серые сугробы. Уже упавший снег был в меру твёрд и позволял оставлять более ровные следы. Сугробы обдуло ветром, от чего те напоминали волны на реке. Свет фонарей падал на заснеженные ветви деревьев. На фоне чёрного неба они выглядели как нервные окончания. И если отломить одну ветку, в ответ можно будет услышать какое-нибудь литературное слово. Я шёл вдоль дороги. Люди уже понавесили гирлянд на окна…

Я пришёл в то место, которое мне приснилось. Мост на выезде из посёлка. Синий знак с названием реки Набат. Сама река, вдоль которой стояли голые черные деревья. Я встал у перил моста и посмотрел вниз на лёд. Мысли не успокаивались. Я был уверен, что в этот момент в школе обсуждали мои слова, а мой дядя наверняка выпивал со своим собутыльником. Я пытался понять почему плохое настроение именно у меня, а не у этих людей.

— И какого... Вообще, почему именно я стою на этом мосту?

— Ты стоишь под светом фонаря. — сказал некто справа от меня.

Я обернулся. Холод пробежался по спине. Никого не оказалось рядом. Не успел я подумать, что мне это послышалось, как правое ухо заболело. В голове от уха к уху метался звон.

— Ты меня слушаешь? — сказал он.

В попытке проснуться я ударил себя по щеке. Голос был искажен, словно звучал из трубки телефона. Это был мой же голос. Я ощущал на себе чей-то взгляд, будто кто-то стоял за этими деревьями и пристально за мной наблюдал. Я чувствовал, как кто-то дышит на меня.

— Кто ты? — спросил я, подумав насколько странно это прозвучало.

— Ты.

— Бред какой-то...

— Думать, что они тебе нахрен не сдались — то бред.

Я замолчал. Мне было интересно, продолжит ли этот голос меня донимать. Но, похоже, он сказал всё, что хотел, а что-то еще спрашивать я посчитал глупостью. Начало светать.

Вернувшись домой, я со скрипом открыл входную дверь и скинул портфель у порога. Дяди не было дома. Появилась надежда на то, что тот образумился и пошёл на работу. Повесив куртку на крючок, я прошёл в гостинную и взял сломанный мобильный телефон. Я подумал, что разговоры с самим собой на людях выглядели бы очень нелепо. Тогда мобильник можно будет таскать для имитации разговора уже телефонного. Я приложил мобильник к уху. Меня смутили собственные действия. Я не знал, как к нему обратиться.

— Данил? — сказал я в воздух, но ответа не услышал.

Вечером я сидел на кухне с пустой кружкой и послевкусием чая. Вдруг из прихожей раздался звук дёргающейся дверной ручки. За дверью слышался топот ног. Обычно это означало, что человек стряхивал снег, перед тем как войти домой. Дверь открылась и через порог переступил дядя. Даже стряхнув снег, он не смог оставить уличное на улице. Сняв сапоги, он споткнулся о мой портфель. Слегка шатаясь, он повесил свою фуфайку поверх моей куртки. Дядя взглянул на портфель и посмотрел на меня пьяным глазом.

— Пакет где с обувью? — спросил он уставшим голосом.

— Наверное в школе забыл. — ответил я, опустив голову.

— Олень…

— Да сам не лучше.

Мысли спонтанно вырвались наружу, но рано или поздно мне пришлось бы хоть что-то высказать.

— Поогрызайся ещё. — возразил дядя, войдя в кухню и выдыхая перегар.

В ответ на это я просто убрал свой мобильник со стола и пошёл спать на продавленный диван.

— И телефон тогда свой сам чини, а не меня проси! — крикнул дядя вдогонку.

Я лежал на диване и смотрел на окно. Было бы здорово тоже достать гирлянды и развесить под карнизом. В этом году новогоднее настроение не пришло. Выключив свет, в комнату зашёл дядя и лёг на кровать. Он взглянул на меня, а я отвернулся к стенке.

На следующий день, проснувшись, я не мог вспомнить что мне приснилось. Будто всю ночь я пролежал с закрытыми глазами, но так и не заснул. Могло показаться, что сном был весь вчерашний день. Я встал и пошёл умываться. На сей раз я проснулся бодрым. Этим утром я выплюнул не кислый привкус слюны, а зубную пасту. Я стоял и смотрел на своё отражение в зеркале. Капля воды стекла по щеке. Я вспоминал вчерашние события, вспомнил про голос в голове. Мне не верилось, что это могло быть явью.

— И как понять, я под фонарём? — прошептал я.

В дверь постучали. Я вытер лицо полотенцем и поспешил открыть гостю. Этим утром, наоборот, Гоша пришёл ко мне. Он поднял голову и посмотрел мне в глаза.

— Привет. — тихо поздоровался Гоша.

— Ты чего здесь? — спросил я, впустив его через порог.

— Выйдешь? — задал Гоша встречный вопрос. — И можно воды?

— Ну проходи, подожди.

Я провёл Гошу в кухню и, посадив его за стол, посмотрел на часы. Только тогда я заметил, что уже настал обед.

— Погоди, а ты чё не в школе? — спросил я.

— Батя разрешил сегодня дома остаться. — ответил Гоша. — Тебе дядя Витя тоже разрешил?

— Не знаю... Я его сегодня еще не видел.

— Так он вот передо мной из подъезда вышел. — объяснил Гоша. — Еще подзатыльник мне отвесил, когда увидел с сигаретой.

Я потрогал чайник. Он был горячим, видимо дядя кипятил воду перед уходом. Тогда, вместо воды, я налил чаю и, положив пару ложек сахара, начал размешивать.

— Ты разве куришь?

Гоша промолчал под лязганье ложки в чае. Я поставил перед ним стеклянную кружку и сел напротив. Тот начал пить.

— А что за праздник у тебя такой, что тебе разрешили не идти?

Гоша подавился. Откашлявшись, он поставил кружку и вздохнул.

— Вчера дружки твои кеды у меня забрали, начали пинать их и как-то порвать умудрились. — объяснился он. — Вот я и отпросился сегодня.

Никакими дружками одноклассники мне не являлись. Я молча посочувствовал, но вместе с этим ощущал на себе вину за то, что в глубине души это было облегчением. Теперь нечему завидовать. Быть может теперь обо мне забудут и начнут подначивать только Гошу. Ещё вчера он был энергичен. Сегодня же он ходил опустившись в негативные мысли. Это выдавал его взгляд. Я бы тоже расстроился.

— Ну пойдем прогуляемся. — предложил я. — Чай допивай.

— Я, кстати, без сахара пью. — ответил Гоша, сделав последний глоток.

Мы шли по поселку. День был пасмурным, безветренным. Дым из труб столбами взмывал к облакам. Лишь над горизонтом виднелась линия синевы неба. Воздух был полон печали, однако мне было непривычно спокойно. Все дела казались не такими важными. Я остановился посреди улицы.

Гоша стоял рядом и, что ему не свойственно, курил сигарету. Учительница точно сделала бы ему выговор, опираясь на то, что он отличник и должен быть примерным. И что-то в этом было живое. Глядя на других отличников, я не понимал откуда у них есть время и энергия на усердное обучение и прочую активность в жизни школы. Такие люди казались мне неестественными. Гоша не попал и под эту категорию. Он что-то промежуточное, не до конца пустое.

Курящий он напомнил мне дядю. Как раз неподалёку жил Серёга — друг дяди, в гостях у которого дядя часто засиживался. Такой же алкаш, только старее. Я взглянул на грустного Гошу. И всё же нужно было помочь ему наладить отношения с одноклассниками. Не словом, так подарком, возможно, их можно было бы утихомирить.

— Пойдём в гости сходим... — предложил я, косясь на старый неприметный домик.

— Куда? — спросил Гоша, бросив бычок в сугроб.

После пары минут уговоров я привёл Гошу к воротам того дома. Мы вошли в ограду, как к себе домой. Я поднялся по крыльцу и постучал в утепленную дверь. На перилах крыльца стояла пепельница, а в углу десяток мошек дохли в паутине. Послышались шаги, дверь открылась и передо мной показался Серёга. Рыжебородый и облысевший мужичок в белой майке, в трико и в валенках. Он почесал шею и улыбнулся. Серёга и сам был частым гостем дяди. Он был пьяницей и, возможно, понимал как я мог к нему относиться, потому старался поддерживать со мной дружеские отношения. В этот раз я решил этими отношениями воспользоваться.

— Здравствуйте. — сказал я, тут же протянув руку.

— Здарова, Данила. — сказал Серёга, пожав мне руку в ответ. — А вы что хотите?

— Мы в гости. — ответил я, смотря в его добрые зеленые глаза.

— Ну пойдёмте, чай пить с карамельками.

Я кивнул головой в сторону входа, посмотрев на Гошу. Мы вошли в помещение, пригнув головы в дверном проеме. Тепло окутало красные щёки. Сергей жил один, без жены, без детей. Мой дядя был его единственным другом. Сергей пошёл ставить чайник, а мы уселись на хозяйскую кровать.

На стене у кровати висел большой красный ковер. Белая каменная печь делила дом на две комнаты. В углу располагался рукомойник, хозяйственное мыло. В доме было убрано. У кровати на столе лежал зелёный мобильный телефон.

Я пихнул Гошу в плечо и показал на телефон пальцем. Гоша вспомнил, что ему было сказано сделать. Позже чайник зашипел и Сергей позвал пить чай. По скрипучему полу я пришёл в другую комнату.

— А друг твой чего не идёт?

— Он сказал, что не хочет.

— А кого тут стесняться?

Я пожал плечами и сел за стол. Сергей принёс целлофановый пакетик с конфетами и две кружки. Ещё одна пластмассовая кружка стояла рядом. Она была до краёв наполнена чаинками и пеной.

— Тебе сколько сахару? — спросил Сергей, разливая чай.

К носу маленького чайничка было прикреплено маленькое сито, поэтому в моей кружке не оказалось такого обилия чаинок, как в кружке чифиря. Сергей открыл сахарницу.

— Две. — ответил я.

Себе Сергей всё залил кипятком, а мне разбавил холодной водой. Он достал из пакета горсть конфет и принялся распечатывать.

— Ну и как Виталий Дмитрич поживает?

Мне вспомнилась вчерашняя небольшая перепалка с дядей.

— Да нормально в общем. — ответил я. — Вроде.

— Ну и хорошо, что нормально. А сам как?

— Ну так. В последнее время что-то голова болит, в ушах звенит. Позавчера еле как уснул.

Сергей перелил чай в блюдце и стал пить уже оттуда. Он призадумался и ухмыльнулся.

— Знаю я одну историю. — начал он. — Рано утром или ночью на берегу реки можно увидеть силуэт. Светится он, тускло так, а по форме на человека похож. Так вот, давно жил в этих местах один бедняк со своею семьёй. На берегу реки он отрыл самый настоящий клад! Да такой, что на семь жизней прожить хватит. Сыны бедняка того прознали про находку. Сам то он жмотом не был, да только мало им было, мало... И когда бедняк спрятал от них всё, утопили они его под берегом, где и был найден клад…

— А это тут причём? — перебил я.

— А то, что бедняк с тех пор ходит и тем, кто на реке был, про их пороки шепчет. Он может в душе человека разглядеть черты одного из сыновей своих и, коли чего, так воспитывать начинает. Если в ушах звенит, значит что-то ему в тебе не понравилось…

Я задумчиво посмотрел на круги в кружке. Теперь я понимал, почему дядя с ним всё время сидит. Был бы мой новый знакомый таким собеседником…

— Он пойдёт на всё, лишь бы человек понял и исправился. Вот такие пироги. — добавил Серёга, положив мятную конфету в рот. — Ну или можно к врачихе нашей сходить, провериться.

Выпив чай, я встал со стула и засуетился. Сергей взял несколько конфет и протянул мне.

— Друга своего угостишь.

— Спасибо.

Я посмотрел на его руку. Посмотрел на грубую кожу на его пальцах. И взял конфеты. Сергей не стал провожать. Он, сгорбившись, сидел за столом на табурете и пил чай из блюдечка, смотря в окно.

Я вышел на крыльцо. Гоша уже стоял у ворот, покуривая очередную сигарету. Вместе с паром из его рта валил сигаретный дым. Увидев меня, Гоша покашлял, улыбнулся и достал из кармана куртки мобильник зелёного цвета…

Вернувшись домой, я заметил в коридоре дядины сапоги. Дядя вышел ко мне в своей любимой клетчатой рубашке. Он был трезв и стоял с кружкой кофе в руках.

— Я картошки нажарил. — сказал дядя. — Садись поешь.

Для меня это прозвучало как извинение. Вряд ли дядя позволил бы себе сказать это напрямую. Я давно не видел его в хорошем настроении. Не уж то мои слова на него как-то повлияли? У стены всё так же лежал мой портфель и теперь рядом с ним стояли школьные туфли, которые я забыл в школе. Я всё больше дивился от происходящего.

— Ты в школу ходил? — спросил я, снимая куртку.

— Твоя учительница приходила.

Я поперхнулся, сглотнув слюну.

— Зачем?!

— Она спрашивала почему ты в школу не ходил, а ещё обувь твою занесла. — ответил дядя, отпив из кружки. — Ну я брякнул, что тебе плохо, завтра придёшь.

Мне было интересно, рассказала ли она про то, как я убежал из школы, не посетив ни одного урока. Однако узнать побоялся — снова окунаться в ссору не хотелось. Я разулся и пошёл обедать. Дядя достал две тарелки и наложил картошки мне и себе. Что что, а картошку жарить он умел. Особенно я любил, когда её перемешивали с яйцом и зелёным луком. Всё чудесным образом складывалось мне в пользу. Казалось, вот-вот дядя позовёт меня в магазин, где купит разных сладостей, как когда-то давно, когда я был мал и ещё не свалился на его голову.

— Короче, я с Иванычем поговорил. — сказал дядя Витя, пережевывая. — Он меня на работу берёт с понедельника.

— О как.

— Потом я тебе денег дам. Сходишь заплатишь за коммуналку.

Я кивнул. Похоже всё наладилось. Доев свою порцию, дядя принёс гитару и начал бренчать. В этот же день он остриг волосы и побрился, став новым собой. Даже меня приспичило подготовиться к урокам. В подходящий момент я мог попросить дядю Витю починить мой мобильник. Однако, так или иначе, в этом уже не было нужды. Я взял краденый мобильник себе. Вечером этого дня он разрядился, а я лёг спать с улыбкой.

Но вскоре глупая ухмылка сползла с моего лица. Я услышал голос Серёги, когда дядя открыл дверь позднему гостю.

— Ну что, накатим? — предложил Серёга, вздохнув. — Я угощаю.

— Ну не знаю... — тихо ответил дядя.

— Я вот давеча телефон новый... — сказал Серёга — Токо купил ведь и на тебе!

— У меня тоже новости есть. — вспомнил он — Данила!

— Что?

— Я покурить выйду, не теряй!

Друг дяди, будто с местью, ворвался в квартиру. Я готов был вышвырнуть нежданного гостя, который сегодня же, словно задобривая, угощал меня конфетами. Однако, был уверен, если бы я начал перечить, это обернулось бы очередным оскорблением в мою сторону. Я промолчал, а собутыльники вышли на улицу. Всё вернулось на круги своя, не успев толком измениться. И теперь я уж точно не мог ничего изменить. Я остался на месте, под тёплым пледом…

Открыв глаза, я увидел, что за окном снова светло. Проспал, но это уже не волновало. Дядя с утра пораньше куда-то ушёл. Раздался стук в дверь. Я заглянул в глазок на двери, но никого не увидел на лестничной площадке. Возможно постучали дети хулиганы, которые стучатся в чужие двери и убегают, как когда-то делал и я сам. В беготне за ними я не видел никакого смысла. Я пришёл в кухню, чтобы хлебнуть воды из чайника. На стуле лежала гитара. Играть я не умел, но просто подергать за струны стало интересно. Я сел на стул и начал водить пальцем по струнам, пробуя получить из них хоть какой-то знакомый мотив.

— Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда... — напел я, уже не пытаясь играть. — Обернулся и не смог разглядеть следы.

Вспомнилась вчерашняя прогулка с Гошей. Я провел ногтем сверху вниз по струнам. Из прихожей раздались тихие аплодисменты. Дядя вернулся? Нет же. Мурашки пронеслись по спине. Теперь и разговоры с самим собой не казались такой странной ситуацией. На пороге стоял отец и медленно хлопал!

— Как ты..? — поторопился я спросить.

В горле будто был ком. Отец улыбался, стоя с пакетом продуктов. Посмотрев на стол, я увидел, что рамка для фотографии пустовала! Отец вошёл в кухню и начал доставать продукты, словно это обычный день, как полгода назад. Булка наисвежайшего хлеба, корку которого хотелось сгрызть, не доставая из пакета, теплое молоко, сыр и ещё много всего. Я был в замешательстве, уголки моего рта тянулись вверх.

Мы вышли на улицу. Я метнул в него снежок, а он бросил в ответ. Отец взял те старые санки и начал катать меня по двору. Он выкатил меня за двор, затем перевез через дорогу. Не успел я заметить, как мы очутились у реки, на берегах которой в ряд стояли деревья. Их ветви были полностью покрыты снегом. Казалось, сейчас они переломятся и деревья, словно комплиментами и похвалой, засыпят меня снегом. Отец не говорил ничего, но и его молчания мне было достаточно. Мороз и солнце... Я щурил глаза, а закрывая их, видел красный цвет. Меня пыталось ослепить солнце, его блики на льду и снег, что белее белого. Поднялся ветер и начал мести рыхлый снег по льду, вырисовывая различные узоры. Отец начал насвистывать, подпевать ветру. Свист нарастал, начинал резать слух, превращаясь в противный звон…

Теперь, когда я действительно проснулся, было ещё темно. Я замёрз — плед лежал на полу. Прикрыв глаза рукой, я включил свет и посмотрел на часы. Полчаса до уроков. Я встал с дивана. Утро четверга ощущалось как утро понедельника. Босыми ногами я пошёл по холодному полу, чтобы умыться. Холодная вода не помогла проснуться. Её попросту не было. Сколько я не крутил кран, вода не бежала. Прищурившись, я смотрел на своё отражение в зеркале. Левый глаз болел, в нем лопнули капилляры. Нужно было быстро собраться. Я начал с глажки своих брюк, которые пару дней мятые провисели на спинке стула. Я поставил гладильную доску, включил утюг, но в спешке взялся за него не с той стороны и отдернул руку. Я случайно обжег свои пальцы и сразу же метнулся охладить их под струей воды.

— Да что ж ты..!

Я надел брюки, накинул куртку и рванул на улицу. Я выбежал из подъезда и, сунув руки в сугроб, взял ком снега и растер в ладонях. Не сильно помогло, нужно было что-то приложить. Тогда я рванул к реке. Словно в трансе, бежал я за двор, через дорогу. Я прибежал к мосту. Глубокое черное небо висело над головой. Морозный ветер исколол лицо. Я спустился вниз к реке и приложил ладони ко льду. Боль ослабла. Я спрятал нос за воротник. Холод. Несколько минут я сидел на берегу, будто лёд мог меня исцелить. Я осмотрелся. Меня окружали черные деревья, ветви которых переплетались над головой. Под мостом в снегу виднелось что-то чёрное. Я прошёл под мост и разглядел силуэт человека.

— Охренеть... — шёпотом произнёс я, когда разглядел в темноте лицо.

Сжавшись, на снегу лежал мой дядя... Я упал на колени. Его глаза были закрыты. Он спал, как спал Гоша в том сне. Я не почувствовал пульс, когда подставил обожжённые пальцы к его шее, к запястью. Прильнув ухом к его груди, я не услышал сердца. Меня наполнила опустошенность. Руки мои тряслись от холода и страха. Кругом натоптано. На льду лежала удочка. В руке дяди лежала открытая бутылка водки. Взяв ее, я вылил содержимое себе на руку. Я достал из кармана мобильник Серёги и после неудачной попытки включить его, вспомнил как посадил батарею. Крепко взявшись за его руки, я попытался оттащить к дому, но мои руки мерзли. Из всех сил я упирался ногами и красными от мороза руками тащил его в тепло. Выступили слёзы, я взял дядю за фуфайку и всеми силами тряс его, пытаясь разбудить.

Снова оглушило, снова я услышал звон, а надо льдом проявлялось белое свечение... Оно было тусклым. Свет лампочки, которую я включил, проснувшись, и то ослепил меня сильнее. Сквозь свечение проявился силуэт человека. Он босым стоял на льду, словно до этого прошёлся по сотне горячих утюгов. Он напоминал тощего мужчину в балахоне. Не было видно ни лица, ни точных очертаний. Лишь серый шум, будто с экрана нашего телевизора наполнял этот силуэт. Я не видел его глаз, но ощущал его взгляд на себе. Силуэт стоял в нескольких метрах от меня, но я чувствовал его холодное дыхание, будто нос его находился прямо у моего уха. Это же он со мной разговаривал.

— Ты! — сказал я. — Это сделал ты?

Мне ответили уже не моим голосом. Звук был до жути искажен. Под эффектом телефонного звонка, с хрипотцой переплетались высокие и низкие тона.

— Отчасти…

— Что за хрень про фонарь ты говорил? — спросил я, шмыгнув носом. — Что я делаю не так?

Я представил, как на его пустом лице появляется улыбка. Некто сделал шаг вперед и наступил на удочку. Та даже не шелохнулась, босая пята прошла сквозь неё.

— Ты ведь и сам понимаешь.

— Ты - это я? — спросил я, вставая с колен. — Так ты говорил?

— Да.

— Тогда ты эгоист. Так?

На несколько секунд я окунулся в тишину. Я не слышал звона в голове, я не слышал ветра. Я перестал чувствовать его дыхание. Придя в себя, я не мог понять показалось ли мне это. Решив оставить дядю, я побежал в школу. И не важно было помогут мне или нет, но я считал, что в эту минуту мое решение было самым верным. Спрятав руки в карманы, я неуклюже бежал к людям. Мороз десятками игл протыкал мои ноги сквозь тонкие брюки, пока я, чуть ли не падая, бежал мимо украшенных окон. Я пробежал по школьному крыльцу с надеждой на лучший исход.

За столом возле выхода всё так же сидел сторож. Я подошёл к нему, держа в зубах замочек от куртки.

— Здравствуйте, Артем Иванович.

— Здравствуй. Чего тебе?

Я прокашлялся и собрался с мыслями. Ком в горле мешал спокойно и без эмоций всё объяснить. Перед глазами плавала картинка с лежащим на морозе дядей.

— Помогите... — ответил я.

И как же тяжело было это говорить. Я чувствовал стыд, но стыдно мне было не за свой вид, а за свое положение.

— Там дядя... — продолжил я, вытирая глаза. — Он замёрз там, под мостом.

— Мне какое дело? — ответил сторож с удивлением.

— Насмерть вроде, я-я не знаю…

— А! — воскликнул он, когда понял о чём идёт речь. — Замёрз!? Поехали скорее!

Мы выбежали из школы. В школьном дворе была припаркована белая "девятка" сторожа. Сторож Артем завёл двигатель и повёз меня к мосту. В салоне машины висели разные сувениры. Среди них я разглядел икону и всю дорогу ехал уставившись на святого. Что ждет меня после смерти дяди? К кому мне придётся идти, если я останусь совсем один? Я надеялся на лучшее. Мы остановились у обочины и вышли из машины.

— Где? — спросил Артём, включив свой фонарик.

Я повел его вниз по склону, касаясь коры деревьев. И, спустившись, не увидел тела... Это могло показаться весьма не смешной шуткой. Я ещё больше опустился в стыд, натянув капюшон. Я стоял и смотрел на снег, где не осталось ни следа от того, что я видел. Свет фонарика оставлял на снегу мою тень, словно та сущность глядела в мою спину. Молча я ушёл. И чем дальше уходил, тем более вытянутой становилась тень моих сомнений, тем громче ворчал сторож. Я тащил дядю своими руками, это не могло быть иллюзией. Подул ветер смерти. Прерывистый и бесконечный. Теперь он не был попутным. Теперь он задувал мне в лицо, за воротник и окутывал спину холодными потоками.

Дядя либо пропал без вести, либо сидел у Серёги, к чьему дому я отправился, чтобы узнать. Я остановился у старых деревянных ворот. Войдя в ограду, я вновь поднялся по ступенькам на крыльцо. Чёрные окна этого дома смотрели мне в душу, казалось, что в доме ни одна душа уже не жива. Я постучал, но на сей раз мне не открыли. Я вошёл в сени и ударился лбом о низкий дверной проём. Рукой я нащупал выключатель и тут же в жёлтом свете увидел Сергея. Он был пьян, отсыпался в верхней одежде и храпел. Совместно с храпом шумел холодильник, слышалось тиканье часов. На столе две немытые кружки, по видимому, оставшиеся с моего предыдущего прихода. В тени стола, рядом с тапочками, стояла наполовину пустая бутылка водки... Я начал всячески ворочать Серёгу.

Он вскочил, протирая глаза. Потеряв равновесие, он рухнул обратно на скрипучую кровать и схватился за голову. Руки его потянулись за бутылкой.

— Пока повремените. — осадил я, убрав бутылку из-под его носа.

— Дай сюда.

— Где дядя Витя?!

— Так ведь на реке же дядька твой! — ответил он. — Ждёт же меня Виталий, а я тут сплю. Я вообще за снастями шел.

Я тяжело вздохнул и сел рядом, остановил засуетившегося Серёгу.

— Он пропал…

— Как пропал?!

— Я как раз на реке его нашёл. — ответил я, отдав ему бутылку. — А он, мать его, замёрз, а потом вообще исчез!

— Замёрз..? — проморгавшись, спросил Сергей. — Исчез!? Что ты мелешь?

— Честное слово! — сказал я и усомнился.

В кармане болящими пальцами я нащупал мобильник и попробовал включить. Неожиданно, но он работал. Резко на экране мобильника все пиксели начали перемешиваться, проявилась фотография. На фотографии были видны закрытые глаза сжавшегося в снегу дяди. Экран телефона осветил удивленное лицо Сергея, после чего тот медленно стянул шапку. Со страху я выключил мобильник и положил на стол. Мелькнуло облегчение от того, что мне это не приснилось. Сергей даже не заметил чей телефон я достал из кармана. Он уперся локтями в колени и долго сидел, уткнувшись в пол. Он не сделал ни одного глотка.

— Эх, Виталий Дмитрич. — вздохнул он после нескольких минут молчания. — Как я его там оставил…

— Я же один теперь… — пробормотал я. 

— Н-ничего. Я тебя выручу. — ответил Сергей, дыхнув на меня перегаром.

Я представил как, просыпаясь утром, вижу Серёгу, который закусывает водку моим бутербродом.

— Вы то?

— Да уж, опека. — подхватил Сергей, держась за голову. — В фуфайке уснул. На рукаве вон сопли чьи-то. Лысый, уставший и бухой…

Я ушел с надеждой на то, что дядя вернулся домой. Какое уж там кофе, какая гитара. Я шагал по грязной дороге, оставляя за собой снежные следы. Не дойдя до дома, я остановился под фонарем. Я взглянул на размытую границу между светом и темнотой, которая окружала меня. В темноте мерещились лица людей, проблемы которых должны были меня волновать.

Захлопнулась громоздкая железная дверь. Из магазина неподалеку вышел сторож с пакетом продуктов. Он покосился на меня, когда садился в машину, однако уезжать не поспешил. В салоне машины загорелся свет, выделив черты лица сторожа своей желтизной. В таком освещении сторож выглядел пугающе. Он словно смотрел мне в душу, нахмурив брови, пока я отводил свой взгляд в сторону.

— Данил! — раздался знакомый голос за спиной.

Навстречу мне шёл Гоша, скрипя ботинками по снегу и в этот раз не пританцовывал. Он вошёл в круг падающего света и, с жалостью посмотрев, положил руку на моё плечо.

— Не надо. — сказал я, глядя на сторожа.

— Да я всё понимаю...

Видимо у сторожа, словно по сговору сидевшего теперь в машине, он узнал о той нелепой ситуации под мостом. Сострадание в глазах Гоши показалось мне притворным.

— Иди ты... — сказал я, ухмыльнувшись и оттолкнув его.

— Нет, правда. — продолжил Гоша наигранную скорбь.

— Съе... — собрался я сказать, но потом отвернулся. — Свали, короче.

— Да что с тобой?

— На кой хрен мне твои сопли?

Гоша достал сигарету из пачки, зажал меж губ и начал чиркать спичкой по коробку, укрывая огонь от ветра.

— Ну мы вроде как подружились, вот я и распинаюсь.

— Да больно надо...

— Вот правильно училка говорила. — вспомнил он, показав на меня пальцем. — Тебе никто не нужен и ты никому, кроме дяди Вити. Мне кажется, и на дядю своего тебе тоже наплевать.

— Ну и всё! Иди к своим училкам.

— Я так понимаю, мы тогда вообще не друзья? — спросил Гоша, затянувшись дымом.

— Правильно понимаешь.

Как дядя, махнул он на меня рукой и ушёл.

— А дядя Витя напился и уснул! Он сам виноват... — кричал я вслед Гоше.

Прищуривая глаза от холодного ветра, я смотрел на уходящего Тихонова и думал, я его прогнал или он меня оставил. И всё же я его прогнал. Ведь и впрямь о них я не думал, а когда считал, что думал о них, думал лишь о себе. Правильно ли я понимаю? Вернувшись домой, я снова не увидел дяди. В попытке включить свет, я понял, что теперь нет и электричества.

Я вошёл в кухню и сел за стол, на котором валялся всё тот же сломанный мобильник. Взяв его, я протер пыль меж кнопок. Тот внезапно завибрировал в моих руках. Пыльный экран загорелся, показав мне входящий звонок с неизвестного номера. Я принял звонок.

— Правильно понимаешь... — раздался из телефона искажённый голос Гоши.

Телефон выпал из рук. Не зная что делать, я просидел на кухне пару часов, пару раз вздремнув. Я не мог перестать думать о том, когда всё закончится. В памяти моментами всплывал облик замерзшего человека. Воображение рисовало меня, прильнувшим ухом ко льду. Я отправился к реке.

В какой раз придя к тому мосту, я встал у перил. Я снова смотрел сквозь черные ветви. Опустив голову, я замер в недоумении. На льду, опустившись на колени, стоял мой знакомый.

— Гоша!

Он мне не ответил. Я спустился к берегу и, поскользнувшись, ударился головой. В глазах помутнело. Гоша склонился надо льдом и поднял руку, согнув в локте. Кулаком он ударил по льду. На лице его не было ни грусти, ни гнева. Ползком, рывком я подобрался к Гоше, дабы остановить, однако с пустым взглядом он оттолкнул меня, словно из-под фонаря. В глазах его царили пустота и безразличие, серый шум с экрана телевизора наполнил его зрачки.

За спиной его начало проявляться белое свечение. Появившись, некто прошёл сквозь приятеля и подошёл ко мне. Он медленно поднял руку и приложил ладонь к моему уху, но прикосновения я не почувствовал. В очередной раз звон проник в мою голову.

Окунувшись в видение, я увидел себя бегущим в школу... Я увидел как открылись дядины глаза, которые были так же пусты. Он встал и пошел в сторону больницы.

Я ударил себя по щеке и вернулся в чувство.

Под разбитыми кулаками Гоши крошился лед и медленно расползались белые трещины. Удары разбитых в кровь кулаков напоминали стук метронома. Высокий светлый силуэт возвышался под мостом, а мне в лицо дул холодный ветер.

— Ты - это я? — вновь обратился я к нему.

— Да. — ответил устрашающий голос в правом ухе.

— И все равно бред. Какого хрена эгоизм - порок?

— О каком эгоизме ты говоришь?

— Чт..? Чёрт, а дядю ты зачем усыпил?!

— Дабы ты ощутил каково быть в толпе, по головам которой идут. Когда не ведают чего творят, лишь бы себя превозвысить. Хоть и плевать тебе, когда в тебя плюют. А ведь Серёжа, в отличие от них, не имел плохих намерений, однако об этом ты тоже не подумал.

И он был прав.

— В этом тонкость... — промолвил я. — И я эгоист, но с эгоизмом перебравший.

Силуэт ослепил меня ярким светом. На пару секунд под мостом стало ярко как днем, а потом свет рассеялся. Ухо начало обливаться ноющей болью. Я тут же приложил ладонь, пытаясь унять эту боль, а после того, как отпустил, взглянул на ладонь и увидел на ней кровь... Я посмотрел на Гошу. Тот проморгался, посмотрел на руки и убежал домой с глазами полными непонимания и страха.

Пару дней спустя, меня разбудил лай соседской собаки. Открыв глаза, я поводил пальцем по узорам ковра, который висел на стене. Я перевернулся на другой бок и посмотрел на окно. Через окно комнату освещали лучи солнца, в которых были видны летающие пылинки. Я слышал шум холодильника вперемешку с тиканьем часов. Я присел на край кровати, поставив ноги на матрас, постеленный на полу.

Время будто остановилось. Было тихо и скучно. Одновременно спокойно и тревожно. Мысли стремились вдаль, как русло реки. Я планировал следующим утром таки угостить Гошу конфетами, в знак примирения. Дядю Витю положили в больницу, а я второй день жил у его друга. Меня больше не беспокоили головные боли и звон в ушах.

Тишину прервал топот ног за порогом. Через утепленную дверь вошел Сергей с пакетом сладостей к чаю, повесил верхнюю одежду на крючок и снял валенки. По полу в комнату заполз холодный воздух.

— Садись чай пить, Данила.

— И как дядя?! — вскочил я с кровати.

— Лежит и живой, слава Богу, что еще сказать.

Взяв у него пакет, я выложил всё на стол. Я поставил чайник на плиту и вновь повернулся к Сергею.

— А кто тебе ту историю про бедняка рассказал?

— Серёга что-ли..? Нет, не помню я имя того, кто рассказал. — ответил он. — Помню только, что жадным тогда был...

Этим утром чай, который я заварил, был по особому ароматным и вкусным, как глоток свежего воздуха, когда держишь во рту мятную конфету. Позже, сидя на полу, я ковырялся в своем старом мобильнике и пытался его починить...