«Что может быть увлекательнее, чем
видеть, как в тебя целятся и не попадают»
сэр Уинстон Черчилль
Старуха держала в опухших, скрюченных артритом, пальцах фотографию. В комнате царил полумрак, но даже если бы вдруг стало светло, как днем на южном пляже, ей бы это не помогло. В последнее время она почти ослепла. Глаза, как и многие в ее нескончаемой жизни, тоже предали ее.
Старуха прищурилась, пытаясь всмотреться в фотографию, но перед глазами стояло только многоцветное пятно и никаких деталей. Вздохнув, она сжала снимок между ладонями и прикрыла глаза. Тотчас в голове возникла, изображенная там девушка. Стройная, красивая, с длинными светло-пепельными волосами и яркими голубыми глазами. Просто куколка. Мужчины таких любят. А она… Она ненавидела жгучей ненавистью. Старухе казалось, что она всегда относилась так к красивым женщинам, но она обманывала себя.
На самом деле, это случилось уже во взрослой жизни, хотя и очень много лет назад. Когда? Сейчас она и сама не смогла бы сразу ответить на этот вопрос. Тогда, ей было лет девятнадцать-двадцать. И все шло хорошо. И никто ее еще не предавал. Она жила в глухой, сибирской деревне, где их только слегка коснулись коллективизация, раскулачивание и все другие, идущие следом, неприятности. Да и жених, Гришка, был у нее на зависть соседским молодкам. Все шло к свадьбе и дошло бы, не появись в деревне эта красотка – блондинка, с яркими голубыми глазами. Дьявол, прикрывшийся личиной новой учительницы, решила она про себя. Буквально через месяц невеста на выданье, которой завидовали все вокруг, превратилась во всеобщее посмешище. Жених бросил ее, полностью переключившись на учительницу. Как же она ненавидела эту ангелоподобную девицу! Сколько слез выплакала. Об этом знали только она сама и подушка, в которую глухо рыдала по ночам.
Постепенно все ее существо стала заполнять ненависть, глухая, темная, жгучая ненависть. Она разрасталась, как метастазы и вскоре не осталось ни одного самого глухого закоулка, где бы она ни пустила свои ядовитые корни. Ненависть вызвала к жизни жажду мести, которая не только мешала дышать но, кажется даже, стала сочиться через поры кожи и растекаться по комнате, предпочитая собираться в наиболее темных углах. От жажды мести горело все внутри. Этот огонь, возникнув однажды, больше ни на минуту не прекращал своего разрушительного действия.
Однажды, случайно взглянув в зеркало, она в ужасе отшатнулась. Лицо, сохранив свою привлекательность, вместе с тем приобрело какое-то неуловимое выражение хищной агрессии. Глаза стали глубже и выразительнее, в них загорелся обжигающий фанатичный огонь. Такое лицо уже не могло вызывать не только любви, но даже простого человеческого расположения. Оно скорее отталкивало и настораживало.
Как-то днем на улице она столкнулась с местной колдуньей. Конечно, называли ее так для красного словца, но в деревне откровенно побаивались. Несостоявшаяся невеста хотела уже, от греха подальше, перейти на другую сторону улицы, как колдунья, не поднимая головы, пробормотала сквозь зубы скороговоркой:
- Хочешь избавиться от соперницы – поставь ей свечку за упокой.
И, не оглядываясь, быстро пошла дальше.
Старуха открыла глаза и посмотрела в темный угол. Там зашевелилась тень. На самом деле это была, конечно, не тень, а посетительница, которая пришла за помощью и принесла фотографию, вызвавшую столько воспоминаний. Старуха не представляла, как она выглядит. Да это и неважно. Главное, что посетительница находится сейчас почти в такой же ситуации, как и она сама тогда, давным-давно.
У самой старухи внутри уже все перегорело, и она оценивала события с позиции своих долгих прожитых лет, причем, оценивала исключительно философски. Только иногда, если очередная просительница очень уж сильно бередила старую рану, в ней начинал появляться прежний огонь, но обычно, он так и не разрастался. Что может разгореться на перегоревшем пепелище давно угасшего костра?
- Я помогу тебе. Приходи через неделю, в полнолуние. Принеси какую-нибудь ее вещь, ну и, - старуха ухмыльнулась беззубым ртом, обнажив десны, - само собой, деньги.
- Сколько? – послышался из угла вопрос, заданный почти шепотом.
- Сколько не жалко, - стандартно ответила бабка, беззвучно пожевав впалыми губами.
- Триста долларов хватит? – казалось, спрашивающая сама испугалась суммы, вырвавшейся у нее прямо-таки против воли.
- Вполне, - неприятно осклабилась старуха. Сочувствие – вещь хорошая, но надо на что-то и жить. А жить она привыкла неплохо.
Послышались удаляющиеся шаги, хлопнула входная дверь. Старуха откинулась на спинку кресла и снова прикрыла глаза. Давно уже воспоминания так не тревожили ее. Отчего вдруг им захотелось выплеснуться и еще помучить ее?
Теперь старуха увидела себя уже в городе. Она не пошла в сельскую церковь. Ее там все знали, это было опасно. Город большой, и шансов встретить знакомых практически не было. Причина для поездки тоже нашлась – она хочет поступить учиться. Надо съездить и все разузнать. Но начала она не с учебных заведений, а с поисков церкви. Когда нашла долго стояла перед входом, не решаясь войти. Что-то из последних сил удерживало ее, мешало пошевелиться.
Так, переминаясь с ноги на ногу и уговаривая себя, она протопталась около храма довольно долго. Вдруг в самом начале улицы, она увидела несколько фигур в кожанках. Хотя ее здесь и не знали, все же не стоило маячить перед таким сомнительным заведением на глазах чекистов. С отчаяния она нырнула в дверь.
Окончательный и бесповоротный шаг был сделан. Чекисты стали всего лишь последним толчком, а решение она приняла сама. Лично. И гораздо раньше, чем приехала в город. Это непростое решение она вынашивала долго и мучительно. Оно росло внутри нее, постоянно подкармливаемое ненавистью и острым желанием отомстить. Такое решение было абсолютным порождением зла. Поэтому она отчетливо понимала – сделав этот шаг однажды, она полностью лишает себя возможности отступить или вернуться назад. Никогда. Подобные вещи человек решает для себя один раз. И навсегда.
В церкви было сумрачно, прохладно и пусто. Пошарив глазами, она нашла в углу небольшой ящичек со свечами. Вдохнув поглубже, твердыми шагами, подошла туда и, положив рядом с ящиком монетку, взяла свечу, крепко прижав к себе. Буквально, с трудом отрывая ноги от пола, сейчас уже ни о каком твердом шаге не могло быть и речи, потащилась влево. Казалось, даже воздух церкви, наполненный запахом ладана, кричит ей прямо в уши – остановись, не делай этого! Она поспешно отогнала от себя наваждение и подошла к плоскому столу под распятием…
Старуха вздрогнула и открыла глаза. Сердце билось часто и неровно. В груди и под лопаткой возникла тянущая боль. Она, не глядя, протянула правую руку к столу, нащупала колокольчик и позвонила. Ее компаньонка была туга на ухо и криков могла не услышать, а вот звон колокольчика слышала хорошо. Торопливые, шаркающие шаги нарушили окружающую тишину.
- Агафья, ну что у тебя опять случилось? – несмотря на одышку, голос компаньонки звучал довольно бодро, с легким налетом досады.
- Да вот что-то сердце прихватило, Дусь, принеси с кухни таблетки-то, - попросила старуха.
Вздыхая по пути, Евдокия засеменила в указанном направлении, а Агафья тяжелым взглядом смотрела ей вслед. Компаньонка была моложе ее лет на двадцать. Тяжело осознавать, что и проживет она дольше. Как бы хотелось ей поменяться с Евдокией возрастом и здоровьем, но, увы, даже собрав все свои знания, она не сможет этого сделать. Агафья подозревала, что компаньонка просто спит и видит ее в гробу. Наверное, мечтает об этом целыми днями. Да она и сама последнее время остро чувствовала приближение смерти.
Иногда, сидя в кресле, Агафья явственно ощущала за спиной чье-то недоброе присутствие. Она резко оглядывалась, в полной уверенности, что сейчас ее взгляд наткнется на нечто потустороннее, символизирующее смерть. Но в комнате было пусто, только в самом темном углу под окном, покачивались темные, мрачные тени… Ее тяжелые, грустные мысли были прерваны возвращением Евдокии. Таблетки скоро сделали свое дело. Сердце отпустило. Агафья переползла на постель, решив немного вздремнуть. Но стоило ей закрыть глаза, как воспоминания нахлынули с новой силой…
…Она быстро зажгла от лампады свечу, резко воткнула в гнездо и опрометью бросилась к выходу, будто за ней гнались все черти из преисподней. Завернув за угол, Агафья с разбегу налетела на пожилую женщину, одетую во все черное. Она только хотела пробормотать какое-нибудь извинение, как та заговорила первая:
- Ступай пока, сейчас тебе надо торопиться. Когда ты вернешься, мы поговорим.
- Но… - Агафья собралась уже поспорить не тему их грядущей встречи, но язык одеревенел и прирос к небу. Так ничего и не ответив, странной женщине, она пошла искать место будущей учебы.
По странному совпадению вместе с ее возвращением в деревню, совпало и внезапное появление тифа, который выкашивал людей целыми семьями. Об ее несчастливой любви никто уже и не вспоминал. Это радовало Агафью. Но ее семье тоже не повезло, и вскоре она осталась одна, а ее болезнь даже не коснулась. Сделанный вывод однозначен – родители ее предали. Они должны были пожить еще, ведь ей теперь будет очень тяжело.
Каким бы старым ни был человек, пока жив кто-нибудь из родителей, у него есть пусть совсем маленькая, но все-таки возможность, хоть иногда почувствовать себя ребенком. Когда уходят родители, человек навсегда теряет своей шанс возвратиться в детство. Навсегда. Они обязаны были понять это и не оставлять ее. Это стало первым, но далеко не последним предательством в безграничной цепи жизненных обстоятельств. Вскоре вслед за ее родителями отправилась и красавица – дьяволица. Сей факт сразу примирил Агафью с потерей всех родственников. Если за возвращение жениха надо заплатить такую цену, значит, так тому и быть.
Не успела Агафья задуматься над открывшимися перед ней возможностями, как заявился в дупель пьяный Гришка с кнутом и стал орать, что все это ее, Агафьиных, рук дело и надо бы утопить ее в деревенском пруду за околицей. Посмотрев в осоловелые Гришкины глаза, Агафья поняла, что никакой любви к ней у него уже не осталось, а есть только пьяная злоба и ненависть. Вначале сердце ее сжалось от безнадежного отчаяния, но уже через минуту все встало на свои места. Агафья поняла, что, в сущности, тоже никогда не любила его, и все произошло так, как и должно было произойти. Она спокойно выдержала свинцовый Гришкин взгляд. Странно, но в таком, почти бессознательном состоянии, он исхитрился понять это. Плюнул с ненавистью ей под ноги, бросил кнут и ушел, громко хлопнув дверью, надо думать – навсегда.
Агафья закрыла дверь на засов, подняла с пола кнут и села перед печкой, задумчиво глядя на пляшущие языки пламени. Ей казалось, что она заснула с открытыми глазами. Во всяком случае, когда постучали в дверь, она не смогла бы сказать, сколько времени просидела в полном забытьи, напрочь отключившись от окружающего мира. Стук становился все настойчивее и громче. Агафья неспешно поднялась, почувствовав, как что-то соскользнуло с колен, и распахнула дверь. Она даже толком не рассмотрела, кто из односельчан принес ей страшную весть, только слова огнем пропечатались в мозгу: «Твой Гришка только что повесился».
Агафья вскрикнула, захлопнула дверь и беззвучно сползла на пол. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел ее слезы. Еще совсем недавно она убедила себя, что совершенно не любит его, но запрятанная где-то в подполе, совсем маленькая частичка ее души думала иначе и очень страдала. Не разбирая ничего сквозь пелену слез, она добрела до лавки и медленно опустилась на нее.
Нога на что-то наткнулась. Агафья опустила руку и нащупала упавший с ее колен кнут. Сморгнув слезы, заметила, что кнут завязан скользящим узлом, как для повешения. Агафья в ужасе, будто увидав змею, отбросила его на пол. Она не помнила, когда так завязала его. Это произошло само, вне ее сознания.
Это было уже не первой странностью в жизни Агафьи. Если бы она дала себе труд хорошенько задуматься над последними событиями, то, возможно, сумела бы выстроить их в последовательную цепочку взаимосвязанных событий. Но она подсознательно не хотела делать этого, потому что безумно боялась сделать тот один единственный вывод, который так и напрашивался из этой зловещей череды. И как ни стремилась Агафья повернуться спиной к фактам, они упрямо, как тени из углов все лезли и лезли на глаза.
Боясь прикоснуться к кнуту, Агафья кочергой попыталась запихать его в печку. Вначале это не удавалось, но, проявив упорство, она вскоре смогла увидеть, как огонь охватил страшный узел. Агафья закрыла заслонку. Теперь ей больше нечего здесь делать. Взяв с собой несколько самых необходимых вещей, она вышла из дома, оставив дверь открытой.
Перевернулась еще одна страница жизни. Она шагнула в неизвестное будущее. Пускай, кто захочет, пользуются ее домом, посудой, вещами и той немудреной мебелью, которая обычно имеется в русских избах. Агафье очень хотелось бы оставить здесь и нечто другое, то, что тяжелым, холодным камнем давно и вольготно устроилось на ее груди. Но она знала твердо, сделать это не сможет уже никогда и ни при каких обстоятельствах. Еще Агафья знала, что больше сюда никогда не вернется. А впереди маячила таинственная и загадочная жизнь, полная непознаваемых возможностей.