На прилавке лежали устрицы. Желеобразные, прозрачные субстанции, размазанные по твердой, ребристой раковине. Декабрь — есть буква «р», значит устрицы можно есть. Подруга провела эксперимент и съела устриц в месяц, в котором буквы «р» нет. Ничего, жива. И даже не отравилась. Но сейчас декабрь — есть их можно совершенно официально. Официант в длинном черном фартуке набирает на тарелку несколько ракушек, поднимает голову, замечает меня, стоящую рядом с прилавком, и подмигивает. Я вежливо улыбаюсь в ответ.
Я стою около «Ротонды». Дует проклятый декабрьский ветер. Кстати, все месяца, в которых есть «р» во французском, точно также имеют их и в русском языке. С устрицами не ошибешься. Устрица и в себе самой имеет «р». Просто запомнить. В отличие от моей подруги я заказываю устриц только тогда, когда положено их есть. Я знаю, что если закажу их в другое время, то парижский официант посмотрит на меня та-а-аким взглядом, что отобьет всякую охоту есть устрицы в мае, июне, июле и августе на всю оставшуюся жизнь. Так что я не рискую.
Подмигивавший мне гарсон удалился с тарелкой, на которой высилась гора раковин. Я осталась стоять на ветру. Можно, конечно, зайти внутрь. Но меня черт дернул договориться о встрече у входа в Ротонду, а не внутри. Внутри — тепло и накурено. И тесно. Столики стоят так близко друг к другу, что порой удивляешься, как это официанты умудряются протискиваться между ними с нагруженными, тяжеленными подносами. Тарелки вот-вот все ссыпятся тебе на голову, а содержимое провалится за шиворот. Но нет, каждый раз как-то там они проскакивают бодро мимо, лавируя и уворачиваясь от отодвигаемых стульев. Подносы чуть кренятся вбок, создается мнимая опасность переворачивания… Но тут официант эффектно наклоняется к столику и сбрасывает содержимое на стол. Ну интеллигентно так сбрасывает. А иногда даже еще откуда-то из-под мышки извлекает подставку для ведра, в которое с подноса водружается белое вино. То есть, ведро тоже появляется, как у фокусника, из воздуха. Или из салфетки, или из длинного фартука. Короче, откуда-то появляется и ведро, наполненное льдом. Бздынь, бутылка, открытая ловким движением большого и указательного пальцев, уже стоит среди льда.
Да, а я вот стою на улице, вместо того, чтобы заказать себе кофе. Мобильник забыт дома. Если я, не предупредив, зайду в Ротонду, то мне придется все время следить за ситуацией сразу на двух улицах — Ротонда стоит на углу. Проще самой встать на углу и ждать.
Вот декабрь в Париже всем хорош: в нем есть буква «р», необходимая для поедания устриц, в нем есть католическое Рождество и всемирный Новый год, есть распродажи в магазинах. В конце концов, «приезжает» новое красное Божоле (то есть появляется оно в конце ноября, но как-то так вовсю уже пьется все-таки в декабре). То есть, все бы хорошо, но холодно. Или тепло, но тогда идет дождь. Сегодня солнце, около ноля, дует пронизывающий ветер. Непонятно, что лучше, стоять под зонтом и мокнуть, но в тепле, или стоять без зонта, в сухих ботинках, но на холодном ветру. Я в ботиночках. Ботиночки тонкие, черные, отороченные искусственным мехом. Сверху пальто. Пальто шикарное. Оторвала за пятьдесят евро в бутике недалеко от дома. Правда, попутно у меня сперли каким-то образом из кошелька сто пятьдесят. Думаю, хозяин бутика был в сговоре с вором. Отвлекал меня своим шикарным пальто со скидкой, а в это время у меня крали оставшиеся в кошельке деньги. Впрочем, с учетом кражи оно вышло мне в двести евро. В принципе нормально. Ну не вышло со скидкой. Зато шикарное: длинное, черное, рукава с широкими пушистыми манжетами, приталенное, а от талии расходящееся широченной юбкой. А материал, из которого пальто шили, называется совсем красиво — кашемир. Слово это шуршит и ласково, тихонечко так мурлыкает, и нежно прилегает к телу. Впрочем, на теле еще есть серое платье. Довольно короткое — когда пальто развевается на ветру, видны мои обтянутые черными чулками коленки. Почему, спросите вы, платье не черное? Ну так, для разнообразия. Серый красивый цвет, почти стальной. Никакого там красного или желтого. Даже белый был бы как-то банален. Черное с серым — стильно.
Платье, страшно сказать, попало ко мне из дешевого магазина, где пришлось ради него копаться вместе с подругами по несчастью в огромном контейнере, забитым доверху всяким, извиняюсь, дерьмом. Платье я выхватила из-под носа у местной. Типа, не зевай, мы москвички тоже вполне можем энергично копаться в контейнере. Платье стоило копейки и при этом у меня даже ничего не сперли из сумки. Я ее держала крепко. Это в бутике я как-то расслабилась. А не надо было.
Официант выходит за очередной порцией устриц. Видимо, народ активно пользуется предоставленной декабрем возможностью поедать прозрачную, бледно-серую жительницу ребристой ракушки. Официант уже мне не просто подмигивает, а улыбается во весь рот, как родной. Я снова посылаю ответную улыбку. Он мотает головой в сторону ресторана, мол, заходи. Я пытаюсь мимикой показать одновременно печаль от того, что войти не могу и благодарность за предложение. Для большей убедительности еще и руками чуть обреченно немного дрыгаю перед собой. Рукава, отороченные пушистым искусственным мехом (кому охота тратить деньги на натуральный, когда вокруг такая борьба Зеленых за экологию и животных, как ее неотъемлемую часть) эффектно мелькают в воздухе. Официант улыбается еще шире и скрывается внутри теплого прокуренного помещения.
Вдали виднеются золотые купола Инвалидов. Ну «инвалиды» — это достопримечательность такая парижская. Над зданием высятся, якобы, в честь России возведенные золотые купола, единственные на всю французскую столицу. Далее мост Александра Третьего. Он не виден, конечно, от Ротонды. Это просто я так к слову про связь между нами и французами. Как бы не только у меня связь с французами, но и у всех россиян в целом. Точнее, связь у меня с одним французом, а у россиян с французами. Что-то на ветру плохо соображается. Мой единственный француз опаздывает. Я мерзну. Официант подает устрицы.
Мой француз работает в отеле на ресепшен. Пардон, на ресепьсьён, мы ж во Франции. С утра, после окончания своей смены он собирался на собеседование в наикрутейший отель Ритц. То ли собеседование затянулось, то ли на него там очередь собралась. Не знаю. Сама я работаю в Москве помощником директора представительства немецкой фирмы по продаже систем защиты от краж. Каково? Круто. Начинала я там секретарем, а вот дослужилась до помощника директора. Подруги мне завидуют: чтоб у немцев дослужиться до этой должности спать с директором не надо. Надо просто хорошо работать. Зарплата у меня уже второй год выше французовой. Он там на своем ресепьсьён в трехзвездочном отеле получает весьма скромное жалование. Живет в мансарде. Прикольно, конечно, но места маловато. В комнате стоит большая кровать и кухонный уголок. Зато в туалете биде. Еще из плюсов — район проживания. Жить на Монмартре здорово. Напротив дома — мельницы, какого-то, фиг знает какого, года постройки. Жутко древние. Француз мой, кстати, тоже не помнит, какого они года. Обещает каждый раз уточнить и забывает. Хотя у него там в отеле на работе куча проспектов про Париж. Можно было и почитать.
А вот скоро, через буквально полчаса, и обед закончится. И нам не дадут поесть. Ротонда не закрывается с трех до семи, но есть в это время нормально уже не дают. Ну кофе можно заказать, сэндвич, десерт. А есть-то мне хочется. И все больше хочется положенных по закону устриц. Вина к ним белого из ведерка со льдом. Хлебушка макнуть в специальную розовенькую подливку и запить прохладным вином. Полить лимоном устрицу, подцепить субстанцию из раковины и — в рот, потом с раковины выпить остатки кисловатой жидкости и опять вина. А вначале поесть лукового супа. Ой, господа, нет в Москве настоящего лукового супа, нет! Впрочем, суп можно и вечером. Там на Монмартре, рядом с домом, он гораздо дешевле и вкуснее. А тут можно десерт. Какой-нибудь персик, политый горячим шоколадом. А сбоку положат зеленый листик мяты. Красота!
Из Ротонды теперь все больше люди выходят. Все меньше людей туда заходит. А я все стою в своем развевающемся пальто и жду опаздывающего мужчину. Познакомилась я с ним на его же рабочем месте пять лет назад. Первый раз приехала в Париж и бах! — влюбилась в местное население. Общаемся мы в основном по Скайпу — среди прочей мебели в мансарде на полу стоит компьютер. Ну а несколько раз в год я приезжаю на личные свидания. В связи с увеличившимся за последние два года доходом я приезжаю чаще. Летом мы едем на местное море, живем в дешевых апартаментах, впрочем, отсутствие роскоши нас не смущает. Сейчас я приехала отмечать Новый год. У немцев есть рождественские каникулы и в конце декабря уехать в отпуск вообще не проблема. На Новый год я приглашаю, в качестве подарка к празднику, француза в шикарный ресторан на Елисейских полях. Что он мне подарит не знаю. В прошлом году он разорился на изящное кольцо из белого золота с бриллиантом. Велел носить его на безымянном пальце левой руки. Впрочем, предложения при этом не сделал. Но в Москве кольцо среди подруг и коллег имело успех. Может быть, в этом году он просто сделает предложение. А может и не сделает. Последнее и к лучшему. Я хочу жить в Москве. Переезжать в низкооплачиваемый Париж как-то не входит в мои планы.
Официант опять вышел за устрицами и в этот раз не только подмигнул и улыбнулся, а еще и помахал мне рукой. Я улыбнулась в ответ и пожала одним плечом. Получилось, наверное, достаточно грустно.
Сзади меня крепко обхватили чьи-то руки. «Саша́! (ударение на последнем слоге, он француз, и его имя положено произносить именно с ударением на последнем слоге)» Мой француз поцеловал меня в шею, я запрыгала на месте от радости и, наконец, искренне улыбнулась официанту.
— Я успею еще поесть устриц? — спросила я его по-французски.
Официант закивал головой и открыл окно.
— Выбирайте! — прокричал он нам, доставая чистый поднос.
Холодными руками мы брали мокрые субстанции из льда, Саша́ целовал меня в губы, и мы не видели, какие устрицы выбираем. Так что-то там на ощупь брали и протягивали в сторону официанта с подносом.
