«Папа… мама… я так больше не могу! Я устал скрывать свои чувства, если вы сейчас читаете это письмо, значит, я ушёл из дому со своей половиной. Я не могу сдерживать своё «настоящее» нутро и вечно играть эту роль. Понимаю, что обрекаю свою будущую семью на гонение и презрение общества, но это мой выбор. Я читал старые книги и знаю, что в те времена это было нормой, и что-то в глубине души подсказывает – предки наши были правы! Вы, школа, общество - над такими, как мы смеётесь, считаете нас не от мира сего. Нам от этого больно, но мы как-нибудь сможем с этим жить. Любимый папа… любимая мама… вы очень добрые… поэтому мне очень тяжело в этом признаваться… Но я всю жизнь подозревал, что не такой как вы… Простите, что не оправдал ваши надежды… Мы попробуем создать семью на Урале, там ещё сохранилась толерантность к таким… странным парам… Простите меня и мою любовь…»

— О боже! Он ушёл… — завизжал сорокалетний Григорий, с седоватой щетиной на щеках и подведенными голубыми глазами. Из рук выпал листок бумаги и медленно спикировал на паркет.

— Что там, Гришанечька? Не пугай меня, солнышко! — нагнулось к полу существо, с блондинистым париком и серьгами в ушах, и подобрало бумагу.

— Наш сын решил, что он не такой… что он нетрадиционной ориентации… какой позор, как это случилось, боже мой! Александр, что нам делать? Оох, мне сейчас плохо станет…

— Какая стыдоба!... — дочитал Александр до конца и, в гневе, сняв парик, кинул его об стену с розовыми обоями. — Как он мог поступить с нами так? Всё… у меня нет больше сына…

— Подожди, Сашенька… там еще какой-то пи эс дописан… пожалуйста… дочитай…

— «P.S. Моя любимая беременна и вы скоро станете дедушкой и бабушкой, и мы будем рожать по старинке, без этих ЭКО да Инкубаторов. Мы верим, что за нами будущее! Папа, мама… я вас люблю!»

— Оооо… — заплакали Гришаня и Сашуня, и обнялись…