Как выглядит разрушенный мир? Когда возвращаешься домой с работы, а вещей мужа дома нет. От стен исходит эхо пустоты. Ничего не понимая, ты идешь по пустой квартире, разглядывая открытые дверцы шкафов.

А потом находишь письмо на столе на кухне. Такое, на обычной бумаге в клеточку, сложенное вдвое. И это письмо — то самое яркое пятно во всей квартире, что тебя притягивает и пугает одновременно.

Сначала ты стоишь, не шевелясь. Но потом, взяв себя в руки, решительно подходишь к столу и берешь это письмо. Ты уже знаешь что там. Знаешь. И удушающая горло жуть сдавливает, как бывает при больших потерях.

Но надо открыть письмо и прочитать. Потому что чем больше тянешь время, тем сложнее это сделать.

И все равно медлишь. Проходит минута за минутой, а ты все разглядываешь клеточки. Потому что как только ты прочитаешь послание, накренившийся мир рухнет и окончательно рассыпется. Его уже не вернуть на место. Его не удержать.

И ты садишься за стол и холодными кончиками пальцев раскрываешь это письмо. Держа со страхом как будто это холодная медузу или насекомое.

Так и есть.

Ровный почерк мужа.

«Прости меня, дорогая. Мы долго были вместе. И я тебя любил. Точнее, думал что любил… Но это все было неправда. Все это время я любил другую женщину, все двадцать лет. И теперь, когда она наконец стала свободной, я ухожу к ней.

Мне жаль что все так закончилось. Но дети уже достаточно взрослые и все поймут. А у тебя еще все впереди.

Ты конечно спросишь что это за женщина, что поставила точку в наших отношениях. Ты ее должна знать. Это Любочка… Моя Любовь.

Когда я еще учился на втором курсе она преподавала у нас матанализ. Я ухаживал за ней со всей страстью, но она вышла замуж за другого. И теперь, когда она овдовела, я понял, что это единственный шанс наконец с ней воссоединиться. К тому же я больше не нищий студент. И для нее — хорошая партия.

Тебе, я знаю, больно. Но жизнь — она такая. Несправедливая.

Надеюсь ты не будешь препятствовать с разводом»

Кладу письмо на место, где оно и лежало. Любочка, развод, студенты. Брошенный нам на дом метеорит не шокировал бы меня настолько как уход мужа к женщине, которую так и не смог завоевать двадцать лет назад.

И ведь не решился сказать лично. Отделался письмом.

Не то чтобы Арсений трусоват… Но это не тот человек, кто рискнет посмотреть в глаза. Не кинет вызов. Он спрячется, скроется. Вот и сейчас. Снова беру в руки письмо и перечитываю. Нет, не показалось.

Что делать? Плакать? Делать выводы? Мстить?

Люба… Да, та самая Люба. А я и забыла про нее. Лет-то прошло сколько! Я забыла, а Арсений, оказывается все эти годы ждал когда Любочка или разведется, или овдовеет.

Получается они поддерживали связь.

И когда они только успели за моей спиной сойтись? Как же я слепа! Как глупо все вышло! Можно ли было догадаться?

Вздыхаю.

Да, я знала что Арсений ухаживал за Любой еще тогда, в годы студенчества. Мы же в конце концов однокурсники, и за его потугами следил весь курс. Это выглядело забавно, даже смешно. Но не всем.

Я не смеялась.

Когда с Любой, которая для нас всех была Любовь Сергеевна, не сложилось, он быстро успокоился. И история быстро забылась.

Мне Арсений всегда очень нравился. И когда в конце третьего курса он начал за мной ухаживать… Я очень обрадовалась. Выделываться я не стала, мы быстро сблизились, потом он сделал мне предложение. На все ушло месяца четыре.

Думала ли я что он до сих пор любит эту Любу, предполагала ли что она как призрак пронесется сквозь двадцать лет и заберет у меня мужа? Нет конечно.

Неужели все эти годы я была запасным аэродромом, который по странному стечению обстоятельств стал основным?

Оставив письмо на столе, иду в спальню и ложусь на кровать, на бок. Жить не хочется. Так больно, будто ломают все кости. Кого винить в том что он двадцать лет любил другую? Кого винить что я двадцать лет жила практически напрасно?

Да, у меня двое чудесных детей, но осознать в сорок лет что я как женщина гроша ломаного не стою? Что я, отдавая всю себя семье, была всего лишь средством, которым Арсений закрыл дыру в душе?

Ведь для меня все было по-настоящему, а он ждал когда Любочка освободится!

Я не знаю как передать все что я чувствую. Я лежу, глядя в стену час или два, пока во входной двери не поворачивается ключ. Раздаются голоса дочери и сына.

Встаю с кровати и направляюсь в прихожую. Оба стоят, немного растерянные. Знают они все, даже объяснять не надо.

Значит им Арсений не побоялся сказать?

— Мам, как ты? — первым ко мне подходит сын, Дима. Ему девятнадцать, еще студент… Но год назад объявил мне что намерен жить отдельно, якобы самостоятельный. А вот сейчас явился. Поддержать видимо.

— Отец ушел, — отвечаю, пожимая плечами. Меня охватывает дичайшее чувство вины. Почему я не смогла сохранить семью? Почему не смогла стать лучше чем Люба? Что особенного в этой женщине, если Арсений ее так сильно до сих пор любит? Она красивее? Умнее? Чем она лучше меня?

— Ты разговаривала с ним? — Дима сыпет вопросами, а мне и ответить нечего.

— Он письмо оставил, — сглатываю и иду на кухню, где до сих пор, посередине стола лежит сложенный вдвое листик.

— А так ничего не сказал?

— Дим, — вздыхаю. Но продолжать и не надо. Он выразительно кивает:

— Понял.

Ариша молчит. Она кусает губы и просто идет на кухню, никак не комментируя ситуацию. А я ее прекрасно знаю, она не тот человек, кто не выскажет свое мнение. Да и возраст — четырнадцать лет. Самый пик чтобы иметь мнение по любому вопросу.

Сын берет в руки письмо и тоже читает. И мрачнеет, хотя куда уж больше. Я смотрю на красивое лицо Димы, ловя себя на мысли, что он умудрился взять лучшие черты: темные волнистые волосы, карие глаза, пухлые губы — от меня. И рослость, острые скулы — от Арсения. Но едва ли он осознает свою привлекательность. Дима считает что в мужчине красота не главное. Но для меня, матери, все главное.

— Я его убью. С его «любовью всей жизни», — неожиданно выдает Дима, а у меня рот сам открывается:

— Ты что?!

— Ненавижу его после такого! Он мне не отец!

— Дима, успокойся.

Может Арсений и плохой муж, но отец-то он хороший. Да, брак у нас был почти идеальный. Он мне помогал с детьми, постоянно с ними возился. Сам водил Диму на плавание…

— Он не должен был так поступать с тобой! Это подло.

— Мальчик мой, — развожу руками, — Пожалуйста, не надо так говорить. Он плохо поступил со мной, но вас он любит.

И неизвестно сколько бы длились мои невнятные попытки успокоить сына, но в разговор вмешивается Ариша. Тоже прочитав письмо, она вдруг произносит:

— Дима, ты по-моему перегибаешь палку. — мы оба переводим взгляд на Аришу, а та продолжает, — Я не понимаю, что вы взъелись на папу? Он влюбился… Точнее, всегда любил эту Любу. Сердцу не прикажешь. Тем более это так романтично — любить всю жизнь…

— Ты долбанулась? — кратко интересуется Дима, на что Ариша мотает головой:

— Это ты долбанулся. Ну был период в жизни отца, что он жил с нами, с матерью. А теперь… Теперь прошло. И что, убивать его за это что ли?

Воцаряется молчание. Мы оба настолько шокированы словами Ариши, что и не знаем что и сказать. У меня в голове проносится одна мысль за другой, пока их не вытесняет самая очевидная:

— Так ты что, Ариш, знала все что ли?

— Знала, — отвечает гордо, — Папа мне все рассказывал.