Вульф

— Волк! Волк!

Шмель, точно колобок, выкатился из толпы. Расталкивая танцующих пухлыми локтями, друг подбежал ко мне и схватил за грудки. Чтобы докричаться сквозь громкие биты, ему пришлось встать на носки.

— Какого черта, Вульф! С ума сошел?!

Меня перекосило. Плеваться-то зачем? Но Шмель не успокаивался:

— Это был восьмой вокалист. Восьмой, твою мать! Что ты делаешь? Так мы никогда не сыграем «Пропасть» и не выступим на рок фесте. Ты, как со своей Иркой расстался, совсем с катушек слетел.

У него еще что-то дрожало, недосказанное на губах, но я, грубо стряхнув прилипшие руки, отвернулся за выпивкой к бармену.

— Ну, давай, Шмель. — Махнул другу. — Договаривай.

— Со своей сучкой…

— Осторожно, Мохнатое пузо, слова фильтруй.

Но я с ним согласен.

Ударник, надувшись, перехватил стакан.

— Убери ракли от моего бухла, — тихо отсек я. — Этот блеющий козел под номером «8» петь в нашей группе не будет. Ясно выражаюсь?

— Ну, все-все. — Шмель оставил в покое мою стопку и примирительно поднял толстые руки. — Ты лидер, тебе решать.

Я оценивающе осмотрел ударника. Тот стушевался под моим взглядом, потому что прекрасно знал, о чем думаю.

Шмель сокрушенно помотал головой, отчего реденький хвостик цвета горелой древесины хлопнул его по плечу.

— Хрень какая! — зашипел ударник себе под нос. — Ты как всегда, Вульф! Бляха!

Выгнать бы любителя сладенького за наглость, но он барабанщик от бога, благо свисающее пузико за томами и установкой не видно.

— Ладно, стучи, — сжалился я. — Пока. Пока я добрый.

— Ты не добрый, — проворчал толстяк, пытаясь залезть на высокий барный стул. Кряхтел, как старик, а затем, когда все-таки удалось запихнуть задницу на сидение, немного отдышался и закончил мысль: — Ты злой и страшный серый Волк.

— И в поросятах знаю толк. — Я растянул искусственную улыбку, потому что было не до смеха, и опрокинул в себя стопку.

Щепотка соли не спасла от горечи. Откашлявшись в кулак, я до боли сжал переносицу. Башка чугунная от бесконечной гонки и попыток что-то создать, найти, понять. Надоело доказывать всему миру, что не верблюд. Шесть месяцев, как обдолбанный придурок, со звоном в штанах, потому что после сучки-Ирки ни на кого не вставало, а дрочить ежедневно как-то не комильфо. И музыка последнее время не приносила удовольствия. Ничего не вставляло. Все. Полная. Хрень.

— Вульф, ну, подумай, — снова завел жалостливую балладу заноза-Шмель, — кого теперь найдем? К нам вокалисты приходить боятся, слухи расползаются по тусовке быстрее, чем тараканы по общаге. Ты просто уничтожаешь группу! Сам петь будешь?

— Тебя мой голос не устраивает? — я зло прищурился и хрустнул кулаком.

Шмель ожидаемо поежился и почесал подбородок. Он не понаслышке знает мою тяжелую руку, а подраться я любитель: так с ним и познакомились пару лет назад.

— Пф… Ты ведь сам говорил, что не вокалист, а гЫтарЫст. — Засранец довольно улыбнулся и, облизнув пальцы, заказал еще пива. — И какие идеи? Будем дальше шпилить в холостую?

Да, знает Шмелюга, куда кольнуть. Поиски фронтмена, и правда, затянулись, материал накопился, а выступать не с кем.

— Сегодня концерт у брата в музакадемии, там еще поищу. — Я резко перевернул стопку на стол. На сегодня хватит, выпивка мне точно не поможет.

Шмель, дернувшись от рывка и скорчив страдальческую рожу, выдал:

— Я буду дико ржать, если ты приведешь в рок-группу правильную девицу с академ постановкой. — Он выровнялся, подпер барную стойку округлым хранителем бутербродов, сложил перед грудью ладони, как делают оперные певцы, и вытянул губы буквой «О», собираясь завыть. Только в исполнении толстяка оперетта получилась комедией, отчего я разразился раскатистым смехом. Что Шмель умеет круче, чем играть на барабанах, так это позёрничать.

— Все будет гуд, вот увидишь! — вытерев выступившие в уголках глаз слезы, проблеял я сквозь гогот.

Вот же пушистый жопастый чудик: гляди, снова надулся, как сыч.

— Ты мне это еще на второй замене говорил, — обиженно фыркнул друг и сильней выпятил крупные губы, внезапно напомнив резиновую уточку моего племянника.

Как Шмелю объяснить, что это на уровне чувств происходит? У меня ни с одним из вариантов вокалиста не случилось коннекта. Я хочу большего.

— Ну, все не то, понимаешь? — пробормотал я без надежды на понимание. — Тошно от их блеяния, не хочу свои песни отдавать таким бездарным патологоанатомам. Не тот звук, не тот накал, все не то.

— Ты слишком придираешься, Вульф. Дал бы шанс хоть кому-то.

— Шмель, — полоснув взглядом «не влезай — убьет», я бодро проговорил: — Вот чувствую, что «девятка» будет счастливой.

Друг загреб со стойки второй бокал пива и, заглотнув его почти с одного раза (как в нем столько еды и жидкости помещается?), ткнул в меня пальцем-сосиской.

— Ловлю на слове!

— А то что? — я, хохотнув, поправил лямку рюкзака. На смартфоне часы показывали половину восьмого, концерт в восемь — успею — и, крепко пожав руку Шмелю, добавил: — Завтра без опозданий. И передай малышу Арри, чтобы был обязательно: новую тему разберем.

— Да все равно петь некому! — возмутился барабанщик.

— Цыц! — я показал ему средний палец. — Надоел со своим нытьем! Все, я укатил. Пока-пока! — и нырнул в волнующуюся толпу.

Праздник у молодежи — начало учебного года — можно было напиться, но у меня другие планы. Я продолжу искать вокалиста, это уже дело принципа.

— Иди-иди! — пьяно заорал мне в спину Шмель. — Как девка — переборчивый.

Я отмахнулся.

Пусть бесится, лишь бы играл исправно, с остальным я и сам разберусь. Или запутаюсь еще больше.

На выходе из клуба образовалась толкучка: обычное дело, здесь много охочих почесать рожи кулаками. Кто-то орал, воняло потом и мокрыми носками.

За что клубы не люблю, так это за отсутствие гигиены и порядка.

Не влезая в разборки, я осторожно пробрался ближе к стене и увернулся от чьей-то массивной спины. Кого-то понесло прилично, но я успел уйти от потока и добраться до выхода. Справа меня толкнули в плечо, отчего я вылетел на улицу, как ракета, которую запустили в космос.

Ненавижу недозволенные прикосновения, поэтому повернулся с острым желанием дать с носака наглецу, но к локтю будто клешня гигантского краба прицепилась. Это заставило меня замереть и уставиться на обладателя мерзкой ручищи.

— Что за...?! — вылетело изо рта быстрее, чем я успел сообразить, что передо мной маленькая старушка. Кудрявая, глаза светились в вечерних фонарях, а на губах плавала слащавая улыбка.

— Звезда сегодня упадет — успей загадать желание. — Она резко отпустила мой локоть и, оттолкнув к стене, исчезла в море молодежи.

— Вот странная. — Я раздраженно почесал руку, где жутко разогрелась кожа. Казалось, что старушечьи пальцы все еще стискивают меня, намереваясь переломить кости.

Она хоть телефон мой не стырила? Проверил карманы: вроде все на месте. Придурошная, вот же!

Достав сигарету, я широким шагом отправился на остановку маршрутки.