Он смотрел с каждого плаката на стене, разговаривал в телевизионной панели, хмурился с новостных лент в Сети. Его имя звучало в доме чаще, чем имя Куны или её сестры. Мать терпела или не обращала внимания, а Куна больше не могла. Будто генерал пятой армии был их отцом, братом, сыном и единственным мужчиной в секторе. Стоило объявлять богов несуществующими, чтобы их место заняли двенадцать генералов?

– Куна, смотри, что я нашла! – захлёбываясь от восторга, заголосила Аврелия, врезаясь в грудь только что вернувшейся с работы сестры и тыча ей в лицо планшетом.

– Знаю, можешь не говорить, ещё одна фотография. Новый ракурс? Новая рубашка? Или вдруг новый генерал? – выпалила Куна, отбиваясь от планшета.

Разувалась на ходу, лишь бы сбежать поскорее на кухню и закрыться. Пусть Его Превосходство катится в бездну и не вылезает из неё никогда!

– Да ты посмотри, это невероятно! – грубый тон и поведение сестры Аврелия как обычно проигнорировала, хвостом тащась следом и дергая Куну за рукав, – его случайно поймали на берегу Тарса в одной рубашке. И она расстёгнута! Расстёгнута!

Теперь приступ эйфории становился понятнее. Кумира без одежды молоденькая Аврелия ещё ни разу не видела. Наилий Орхитус Лар на публике появлялся либо в чёрном военном комбинезоне, либо в белом парадном кителе. В итоге стены дома напоминали доску для игры в шу-арлит с белыми и чёрными камнями. Все когда-либо напечатанные плакаты висели здесь. Три особо древних сестра нашла на свалке и долго разглаживала утюгом. Раритет, невероятная ценность! Ничего Куна не понимала! Фотографии со вступления в должность самого молодого генерала в истории планеты.

Тридцать три цикла было тогда Наилию, и за прошедшие шесть он не изменился. Та же стрижка, веснушки, шрам под бровью. У Куны в глазах рябило от сотни вариантов одного и того же взгляда, осанки, разворота плеч, но Аврелия в любом фото без ошибки угадывала цикл, называла место и знала все опубликованные в Сети истории о генерале. Собственного отца не любила так сильно, как хозяина пятого сектора.

– Мне не интересно, – прошипела Куна. – Сколько раз тебе повторять? Мне плевать! Не подходи ко мне со своим Наилием! Слышать о нём не хочу! Тебе ясно? Оставь меня в покое!

Аврелия захлопала ресницами, смаргивая слезинки. Губы сестры скривились, а подбородок задрожал. Планшет с драгоценной фотографией на экране она прижала к груди, обняв худыми руками. Ниже Куны на голову, стройнее в два раза, для шестнадцатого цикла Аврелия была слишком слабой. Генетическая аномалия не давала набрать вес, подтачивала силы и забирала на лечение все средства семьи.

Два цикла назад мать, наслушавшись советов подруг, решила вылечить сестру без лекарств. На одном усиленном питании. Почти получилось. Щёки Аврелии округлились, рёбра перестали выпирать, она научилась ходить по улице без экзопротезов на ногах, но потом впала в кому и мать на руках несла её до больницы. Сестра очнулась в реанимации на внутривенном питании и экстремально дорогих медикаментах.

Жизнь кончилась. Мать забрала Куну с образовательных курсов, не дав доучиться, и отправила на работу. В проклятую всеми несуществующими богами диспетчерскую речного вокзала Равэнны.

Кухонная дверь распахнулась от удара. Ворвавшийся в коридор пар принёс аромат жареных лепешек с кунжутом и раздражённый голос матери.

– Я просила вас не ругаться. Куна, где ты пропадала? Трудно с работы пораньше приходить? Мой руки и садись за стол!

Сестры сели ужинать, не глядя друг на друга. Старшая жила девятнадцатый цикл и могла учиться в кулинарной академии, как мечтала, но вместо этого зарабатывала остеохондроз на двенадцатичасовых сменах в диспетчерской. То, что не оседало на счетах медицинского центра, семья тратила на еду. Не будь у работников транспорта формы, Куна бы третий цикл ходила в единственном зелёном платье и растоптанных туфлях.

Фоном для ужина звучал жизнерадостный голос ведущей выпуска новостей. Вилки гремели о стекло посуды, стулья поскрипывали, если кто-то ёрзал. От стола до плиты рукой можно было дотянуться, а когда все садились, то места в кухне не оставалось. Слишком маленькие бараки строили на окраине рабочего квартала.

– Опять пшено? – проворчала Аврелия. – Я скоро превращусь в ходячий мешок с пшеном!

Мать промолчала, хотя обычно кидалась к холодильнику, чтобы найти любимой дочери блюдо повкуснее. Не в этот раз. Продуктов едва ли хватит на месяц. Пшено? Хорошо, что оно есть.

– Мама, ты звонила Мартию? Просила денег? – тихо спросила Куна.

В такой нужде за любую возможность будешь хвататься, наплевав на гордость, но мать отрицательно покачала головой. Мартий, отец Аврелии, перевёлся служить в другой сектор. Соседки сплетничали, что хорошо устроился, летал в космос. Наверное, повысили до офицера, и, значит, ему полагался денежный паёк в несколько раз больше. Он мог обеспечивать дочь, но мать слышать ничего не хотела. А об отце Куны и не вспоминала никогда.

Болезнь Аврелии застыла на предпоследней стадии, подарив надежду на выздоровление и не позволяя оформить пособие по потере трудоспособности. Из того, что можно получить от социальных служб оставалось ещё пособие на ребенка, решись мать родить в третий раз. Куна пыталась заговорить об этом, но после категоричного отказа замолчала. Не ей судить чужое разбитое сердце.

– Я могу чаще ходить в ночные смены, – предложила она. – Их лучше оплачивают.

– Хорошо, – блёкло улыбнулась мать. – Но если почувствуешь себя плохо, переводись обратно на дневные.

– Я тоже могу работать, – громко заявила Аврелия.

– Нет, – одновременно ответили женщины.

– Ешь пшено, пожалуйста, – мягко попросила мать. – Это лучшее, что ты можешь сделать, а я завтра пойду в столовую. Грация обещала вынести блюда…

– Объедки? Мама, это слишком! – Куна швырнула на стол вилку и сложила руки на груди. – Мы не голодаем, чтобы опускаться до такого!

– Нет, что ты! Целые, нетронутые блюда. На банкете никогда не съедают абсолютно всё.

Испуг матери отзывался неприятным холодом в животе. Чем сильнее барахтаешься, тем крепче увязаешь в болоте. Столько вариантов перебрали, а денег так и не нашли. Время шло, купленные в прошлом месяце таблетки кончались. Пшено комом в горле застревало, стоило подумать, что будет после.

– Не нужно даже целых блюд, – попросила Куна. – Я каждую смену буду работать в ночь. Хватит на еду и одежду.

***

Аврелия с трудом дотерпела до конца ужина. Кислые лица матери и сестры портили и без того отвратительную пищу. Как можно есть каждый день гадость? Да у неё желудок скоро откажется переваривать крупу!

Вытряхнув из баночки таблетку, она заглянула внутрь. Розовые горошины перекатывались по пластиковому донышку. Ровно двенадцать: по одной утром и вечером. К приёму лекарств можно было привыкнуть, если бы не побочные эффекты. Голова кружилась, в сон тянуло, тошнило. Аврелия проглотила медикамент и предупредила:

– Пойду, прилягу.

– Хорошо, доченька, – ласково ответила мать, а Куна даже не оглянулась.

Кормилица, чтоб её. Каждый раз на работу уходила так, будто подвиг совершала. Где награды тогда?

Аврелия поджала губы и отправилась с планшетом подмышкой в комнату. Мать спала на кухне, а единственную спальню сестры поделили поровну. Кровати, покрывала, шкафы, тумбочки – всё было одинаковым и безумно раздражало младшую. Они ведь от разных отцов и даже не похожи друг на друга, зачем искусственная уравниловка? Негласное правило, что нормальными и здоровыми в семье считаются обе дочери. Ха-ха. Куда там? Судьба – не платье. Нельзя купить точно такое же, как у другой дариссы. Вот деньги кончатся, Аврелия ляжет на кровать и больше не встанет, а Куна найдет мужчину, переедет к нему жить, нарожает детей и ни разу не вспомнит о сестре с матерью. Легко быть доброй и великодушной, когда некуда деваться, а стоит обстоятельствам измениться, и старшую будет не узнать. Рыдала ведь в подушку три ночи, когда мать запретила в академию поступать. Всех ненавидела и проклинала, а теперь такое самопожертвование. По ночам она будет работать. Спать она хочет днем, чтобы все ходили вокруг на цыпочках и боялись разбудить. Эгоистка.

– А нам и так хорошо вместе, да, Ваше Превосходство? – спросила Аврелия у плаката и нежно улыбнулась генералу.

Вот кому повезло в жизни. Высокое звание, красивая машина, роскошный особняк с маленькой армией слуг. Любовницы генерала не стояли у плиты и не мыли посуду. Они лежали на шезлонгах у бассейна и пили коктейли. Красивые дариссы, ухоженные, свободные. Не жизнь, а мечта.

У неё такая же будет. Аврелия верила, но никому не рассказывала. Даже подруги рассмеялись бы в лицо. В одном городе с генералом жили, а казалось – на разных планетах. К Наилию подойти невозможно, охрана не подпускала близко. Только и оставалось, что смотреть на плакаты и слушать голос из телевизионной панели. Но был один способ, ага

Младшая легла на кровать и вызвала с планшета знакомый номер, помеченный сердечком. Говорить пришлось в микрофон. Гарнитура сломалась месяц назад, а новую теперь полцикла ждать.

– Домна, как ты там? Что делаешь?

– Сдобу жую, – ответила подруга с набитым ртом. – У мамы в кондитерской противень булочек подгорел, вот я брак и уничтожаю.

Аврелия сглотнула слюну и почувствовала, что пшено в животе вот прямо сейчас слепливается в неперевариваемый ком. Пышные, румяные булочки, пахнущие ванилью или корицей. Разломишь такую пополам и сначала яблочный джем слизываешь, размазывая по щекам и носу, а потом тесто жуёшь. Несуществующие боги, как оно пахнет!

– Смотри не растолстей, – проворчала младшая и решила переходить к делу, пока не пришлось снова говорить о еде. – А то скоро мужчину искать надо будет, тебе уже полцикла как рожать можно.

– Да, – самодовольно ответила Домна, – девятнадцатый пошел.

– Уже присмотрела кого-нибудь?

– Ой, не знаю. Мама говорила, что спешить не стоит. Хотя как по мне, что беги, что на месте стой, а выбирать в квартале не из кого. Рустий вроде ничего, но в него Августа вцепилась клещами и всех соперниц отгоняет. Келсий стерильный из-за генаномалии, с ним разве что развлекаться. Ну, ты поняла как.

Домна весело хихикнула, а у Аврелии щёки запылали. На разговоры о физической близости мать наложила строгий запрет. Настаивала, что лучше жить в одиночестве, чем один раз поддаться слабости и воспитывать ребёнка, а то и двух. Аврелия в ужасе хваталась за голову, а Куна послушно соглашалась с матерью. Разумеется. Как по-другому то? На всём речном транспорте ни одного мужчины. С кем невинность терять? Пусть даже случайно.

Лицо покраснело, кончики ушей горели. Кому она подарит свою невинность, Аврелия давно знала. От фантазий по телу разливалось приятное тепло и становилось стыдно. Домна присылала видео близости между мужчиной и женщиной, кое-что младшая знала. Правда, смотрела не на то, как любовники тёрлись друг об друга животами, а на их лица. Такой восторг и счастье! Ей казалось, что если Наилий просто обнимет, уже будет достаточно. А вот так соприкасаться обнажёнными телами и заглядывать в глаза…

– Так что там на счёт ребёнка? – робко спросила она.

– Говорю же, не знаю. Растить дитя так долго и хлопотно.

– Но ты встала на учёт?

– Вчера последний анализ сдала подруга, гордо ответила подруга и тут же хихикнула. – Теперь хоть под генерала.

Младшую кольнула ревность. Одно дело, на балу видеть кумира с любовницей, и, совсем другое, с лучшей подругой. Обойдётся! Но раздражение Аврелия подавила. Не за тем звонила.

– Слушай, Домна, а если, правда, ребёнка от генерала? Тебе бы хотелось?

– Я похожа на дуру? Мне как перед ним корячиться, чтобы заметил? Голой под окнами особняка ходить?

– Не нужно бродить, – вздохнула Аврелия и через силу продолжила. – Можно заявку на нилота отправить в Центр репродукции. Ну, на сына генерала, ты должна знать. Говорят, такая заявка отличается от стандартной на искусственное оплодотворение только дополнительными анализами. Сущая ерунда, лишний раз кровь сдать.

– Значит, я похожа на инкубатор для генеральского нилота? – зло спросила Домна. – Семь циклов корми, задницу подтирай. Его потом в училище заберут, а мне паёк, чтоб не так обидно было? Нет уж, я нормальных отношений хочу.

Аврелия больно прикусила губу. Полжизни бы отдала за один поцелуй, взгляд, доброе слово. А уж если ребёнок у них общий будет, то неужели не дрогнет сердце генерала? Не потянется к сыну и к его матери? Семь циклов – это много. Пусть только любовь вспыхнет крепкая, настоящая. Чтобы, когда мальчика заберут в училище, Наилий всё равно остался бы с ней.

– А я согласна, – тихо сказала младшая над планшетом.

Домна умолкла и часто задышала в микрофон. Фыркала, пыхтела, но потом выдала:

– Мало тебе одной болячки, ещё и мозгами тронулась? Забудь о беременности! Ты не стерильна до сих пор, потому что девственница. Врачи не трогают. А как дашь кому-нибудь, сразу трубы перетянут. Тебе не только нилот, тебе вообще никакой ребёнок не светит!

Аврелия жевала губу и морщилась от боли в сердце. Каждое слово как пощечина. Подруга называется. Специально до слез доводит?

– Потому что я – генетический урод? – зло прошипела младшая и швырнула планшет на пол.

Девайс упал плашмя, но экран не погас. Там летали цветные шарики вокруг портрета Домны и шли секунды разговора.

– Аврелия, – звала она из динамика планшета, – ты слышишь? Ну, не дури. Ты убежала, что ли? Аврелия!

Пусть хоть голос сорвёт! Жестокая, подлая. Как можно попрекать болезнью? Облить грязью мечты! Лучше бы шестнадцать циклов назад у матери случился выкидыш! Лучше бы в семье была одна Куна, чем вот так мучиться!

– Аврелия, – нервничала подруга, – ну прости, давай поговорим, я не хотела обидеть. Я не со зла, правда. Где ты?

Младшая ладонями вытерла горячие слезы и подняла планшет.

– Здесь я, – от рыданий голос квакал, и она, как ребенок, шмыгнула носом.

– Извини, я ведь добра тебе желаю. Что мне сказать? Что сделать?

Послать её хотелось в бездну и не звонить неделю, но вместо ругани сама собой сложилась просьба:

– Пошли запрос в Центр репродукции от своего имени. Я хоть посмотрю, какие анализы и документы там просят. Сделаешь?

– Ладно, – вздохнула подруга, – отправлю. Нравится терзаться – дело твоё. Хватит уже, вытирай слезы, давно таблетки пила? В кровать ложись, развезёт сейчас. А я пойду, матери обещала помочь.

– Хорошо.

Аврелия выключила планшет и спрятала его под подушку. Может, глупость сделала, но хотя бы на шаг стала ближе к генералу. Наилий стоял на плакате вполоборота, и младшей впервые показалось, что он улыбался.