Он гнал и гнал вперед невзрачного, но выносливого скакуна. Глаза застилал туман азарта, и только цель выделялась чётко: маленькая золотая лань, что пыталась скрыться от верной смерти на бескрайних просторах Горьких равнин. И хоть бы рощица, хоть бы кустик — степь стлалась до горизонта, будто кроме высоких трав больше не было на свете ничего.
Ещё мгновение. Ещё на локоть ближе — и золотая вскинулась в немом крике, из последних сил рванулась вдаль и ввысь. Но от витой стрелы Охотника не найти спасения. Она бьёт в сердце без промаха.
Небольшая харчевня на окраине Горьких равнин не баловала редких гостей экзотическими блюдами. Простое меню: тушеные овощи, курица, пресный хлеб, перебродившее пиво или домашняя ягодная настойка на выбор. Но Раго́ну и не требовалось большего. Уставший, он сидел в углу и медленно смаковал пищу. Двое мужчин, единственные посетители, кроме Рагона, тихо переговаривались за соседним столом, косясь на него. Они, конечно, сразу заметили золотые пятна на его черных кожаных штанах, да и плащ со знаком Охотника сигналил о владельце. Пусть. Сегодня не тот день, чтобы скрываться: удовлетворенный добычей, он хотел разделить с кем-нибудь свой триумф.
Убить золотую лань удавалось нечасто. Если не сказать почти никогда. Даже Охотники, гильдия избранных, в глаза её видели по два-три раза за свою жизнь, а уж простой люд знал об этом животном только по легендам. Якобы лани являлись любимицами Бога солнца и спускались с неба в день солнцестояния, чтобы до конца лета сеять по всей земле семена добра и света. И трогать золотых ланей верующие считали великим грехом. Но для Охотников они были всего лишь добычей, хотя и весьма ценной: с помощью крови ланей — на цвет и запах как лучший пчелиный мёд — творили маги и знахари самые сильные заклинания, а золотая пудра, осыпающаяся со шкуры после гибели животного, лечила любые раны.
Рагон впервые увидел золотую лань. Увидел — и убил. Он не мог не убить: Охотник, выбрав добычу, любым способом настигает её.
Покончив с обедом, мужчина вышел на улицу, вдоль которой вытянулась на пару вёрст деревня. Рагон уже был здесь пару лет назад. Кажется, именно в этой деревушке его приветила одна ласковая женщина. А помнит ли она его? Собственно, Охотника интересовало не столько, помнит ли его женщина, сколько — не выскочила ли она замуж. В таком случае придётся искать другую. Конечно, в деревне каждая вторая за Охотником побежит, только пальцем помани, но не всякая будет и умна, и ласкова, и ненавязчива.
Охотник повернулся и медленно пошёл в другой конец деревни, на ходу кинув монетку мальчишке-конюху, чтобы получше присматривал за его жеребцом. Когда Рагон двигался по улице, во всей его подтянутой фигуре сквозила собранность и готовность к моментальному броску. Темно-серый плащ с вышитыми серебром охотничьим рожком и витым рогом единорога – из него делали стрелы мастера гильдии – развевался за спиной Рагона при порывах степного ветра. Чёрные бездонные глаза из-под длинной, спадающей на лоб чёлки, казалось, смотрят за горизонт, но на самом деле они ловили каждое движение улицы. Охотник шагал неторопливо, пружинисто и наслаждался испуганными и завистливыми взглядами крестьян.
Дверь небольшого аккуратного дома распахнулась, едва мужчина вошел на подворье. В проёме стояла простоволосая женщина, уже не молодая, но сияющая той красотой распустившейся розы, что впечатляет особенно. Всё в ней — чуть округлое, но с тонкими чертами лицо, яркие зелёные глаза, стройное, загорелое под степным солнцем тело — все дышало свежестью, любовью и ожиданием.
— Ты меня помнишь, женщина? — подойдя ближе, проговорил Рагон.
Та в ответ только немного наклонила голову и продолжала смотреть на него.
— Замуж не вышла? — снова спросил он, внимательно оглядывая дом в поисках признаков руки хозяина. Но нет, чистота и опрятность здесь была такой же милой, не обремененной жестким мужским присутствием, как и сама хозяйка.
— Я ждала тебя, Охотник… — тихо вымолвила женщина.
Рагон изумлённо глянул на неё: вроде не кажется глупой, а что несёт? Ждала его. Никто никогда не ждет Охотников. У них нет дома, нет семьи, нет родины. И каждому юродивому это известно. Но мужчина ничего не сказал вслух и просто прошел внутрь, как только хозяйка посторонилась.
— Ты ел сегодня? — изо всех сил пытаясь скрыть заботливые нотки в голосе, произнесла она.
Рагон снова посмотрел на женщину, уже с любопытством. Она стала первым человеком, кто умудрился удивить его.
— Конечно. Ты не обязана кормить меня, женщина. Если хочешь услужить, приготовь баню. Я заплачу за всё.
— Я не возьму плату с тебя, Охотник, — покачала головой она. — Ты мой гость. И… меня зовут Мариэль.
Рагон не понял, зачем она назвала имя. С момента посвящения в Охотники больше двадцати лет назад он не воспринимал себя человеком. И другие люди для него стали необходимыми для жизни, но одинаковыми и, следовательно, заменимыми существами. Гильдия искала среди них тех незаменимых, которым давала в руки два рога. Сейчас служили стране всего девятнадцать Охотников, и никогда за историю их число не превышало двадцати пяти.
Мариэль растопила баню, и Рагон ушел мыться. А она принялась быстро подметать и без того чистый пол, сунула в печь мастерски раскатанный пирог, перестелила постель. Столько энергии и желания появилось в её движениях, будто женщина встретила мужа из длительного путешествия. Мариэль корила себя за случайно высказанные Охотнику слова про двухлетнее ожидание. Она знала, что ему это не нужно, знала — он не поймёт… но так хотела, чтобы почувствовал. Хотя бы почувствовал…
Наутро, лёжа рядом с ним в постели и не смея прикоснуться к спящему, Мариэль только смотрела и тихонько вдыхала его запах. Мужской запах, по которому так стосковалась одинокая женщина.
А через день он снова почувствовал зов Охоты.
— Где-то недалеко в степях бродит Королевский леопард, — бросил Разгон, направив взгляд северо-восток.
Пока он собирался, Мариэль сидела на скамье и смотрела в пол, чтобы не выдать чувств. Но не удержалась и уже на пороге окликнула:
— Охотник… — Рагон обернулся. — Ты вернёшься?
Он прищурился, глядя на женщину. Подумал: почему бы не вернуться сюда еще раз? Она мила…
— Леопард недалеко. Он будет драться, а не убегать — значит, много вёрст скакать не придется. Возможно, я снова буду отдыхать здесь через несколько дней.
Когда дверь с тихим скрипом закрылась, Мариэль расплакалась навзрыд. От счастья, что он вернется так скоро.
Когда Охотник гнался за добычей, для него не существовал окружающий мир. Только охота, только азарт, только расстояние и смерть на кончике витой стрелы. А после — эйфория, без которой Охотник, так привыкший к ней, уже не сможет жить. Для избранных путь всегда заканчивался смертью: если Охотник не мог настичь добычу, он умирал сам. Витая стрела всегда бьёт в сердце без промаха…
Золотая лань и Королевский леопард за неделю — хорошая добыча. Да еще в этих краях скоро должен был появиться Огненный сокол. Птица станет не добычей, а верным союзником, если поймать её голыми руками. Шесть лет назад Рагон не удержал сокола — обжёгся и не вытерпел; теперь он знал, что не проиграет. С того времени многое изменилось: Рагон стал одним из лучших в гильдии, и ему позволили пройти еще один курс обучения. Теперь он не просто умел убивать легендарных животных, но и чувствовал их на весьма дальнем расстоянии.
Рагон снова жевал жёсткую курицу на окраине Горьких равнин. Эйфория ещё наполняла его: слегка стучало в голове, нега разливалась по всему телу — и качество еды поэтому не имело никакого значения. Мелькнула мысль, что он мог сразу пойти к Мариэль — странно, что он помнил её имя — но решил повременить. Эта женщина всё-таки странная. Хотя Рагону ни с кем ещё не было так спокойно.
Сегодня её волосы красиво уложены, мимоходом отметил мужчина. Как-то хитроумно, множеством кос переплетаясь и создавая на голове корону с вплетенными в неё полевыми цветами. И новое платье, кажется…
— Ты куда-то собралась? — недовольно спросил Рагон.
— Нет, Охотник…
«Это для тебя. Я ждала тебя каждый день…» — просилось с языка Мариэль. Но она знала, что этого не стоит говорить.
Он скинул плащ, остановился у обеденного стола. Задумчивый взгляд скользил по женщине, тело которой он помнил в мельчайших подробностях. Внезапно мужчина подошел к ней и, чуть приподняв подбородок, заглянул в глаза.
— У тебя глаза цвета листвы. Я не замечал раньше, — осторожно произнес он, пробуя на вкус непривычные слова, которые сами попросились наружу.
Мариэль чуть прикусила губу, боясь издать хоть звук и спугнуть момент: «Неужели? Неужели он что-то чувствует?»
— И… зови меня Рагон, — на этом красноречие Охотника иссякло, и он отвернулся.
— Спасибо… — коснулся выдох его спины. Она и не мечтала о чести называть Охотника по имени.
Мариэль казалось, что непроницаемая стена в их отношениях стала более прозрачной. Она верила и не верила, порой внезапно краснела при мысли о нём, и от этого казалась еще более обворожительной. А Рагон неожиданно для себя начал ценить мелочи, которых вовсе не замечал раньше: как особенно приятно пахнет от Мариэль, как вкусно она готовит для него, как осторожно и нежно прикасается, как заботливо ухаживает за его охотничьим костюмом… Никто и никогда не сделает так за деньги.
Каким-то образом эта женщина пробудила в нём давно забытое, запертое где-то далеко внутри. Рагон вспомнил детство до гильдии, мать, к которой испытывал похожие чувства. Он не знал теперь, позволено ли Охотнику заглянуть ещё глубже… Мужчина понял вдруг, что может поддаться порыву и смотреть на Мариэль таким же взглядом, каким она смотрит на него. Любить? Да, наверное, любить её — так же. Может. Но…
Каждый час, проведенный с ней, теперь доставлял ему удовольствие почти такое же, как Охота. Рагон одерживал себя, когда хотелось выразить ощущения в словах и даже в действиях. Но Мариэль всё видела и так. Они наслаждались тихим счастьем каждый с особенным чувством: женщина верила в вечную любовь, а мужчина знал, что расставание неизбежно.
Мариэль воодушевленно помогла Охотнику собраться, не замечая его хмурого лица. Застегивая плащ серебряной пряжкой, спросила, за кем он будет охотиться в этот раз.
— Огненный сокол, — отрывисто произнёс Рагон.
Мариэль ойкнула совсем по-детски, и мужчине смертельно захотелось схватить милую зеленоглазую в объятия и никогда не выпускать.
Женщина наконец перестала суетиться, почуяв неладное.
— Что-то не так? — робко спросила она.
Рагон покачал головой, глядя в её глаза:
— Я даже не думал, что всё может быть так хорошо.
Мариэль постояла немного, потом подошла и осторожно погладила рукой длинные волосы у его щеки. А мужчина вдруг взял её руку и прижал ладонью к губам. Казалось, прошла целая вечность прежде, чем она прерывающимся голосом спросила:
— Рагон, ты… Ты ведь вернешься, правда?
Он снова долгим взглядом посмотрел на неё, всё ещё держа в руках маленькую ладошку.
Она уже знала ответ. По щекам беззвучно катились слезы.
— Почему? — одними губами произнесла Мариэль.
Рагон не сразу смог выговорить продуманные сотню раз слова, казавшиеся сейчас такими нелепыми, искусственными.
— Мариэль… — она вздрогнула, впервые услышав из его уст свое имя. — Мариэль… если бы моя жизнь была другой… Если бы — я отдал бы всё за счастье быть с тобой. Но моя жизнь — это Охота. Охота — моя суть, смысл существования, моя душа…
— Ну и что… — шептала женщина, глядя на него снизу вверх, проводя тонкими пальцами по плечам, груди, будто запоминая ощущения. — Ну и что? Ты будешь охотиться, а я всегда буду ждать тебя. Буду заботиться о тебе…
Рагон старался объяснить понятным ей языком.
— Не могу… если мысли будут с тобой, я не смогу охотиться. А без Охоты не смогу жить. Прости, Мариэль… Поверь, лучше закончить все сейчас. Для меня нет другого пути. Охота для Охотника — это всё. А я всегда буду Охотником, Мариэль. Всегда.
Мужчина нежно взял в ладони её лицо и поцеловал в губы, солёные от слез. Когда он отошел, Мариэль бессильно опустилась на колени и закрыла лицо руками. Она не могла смотреть, как исчезает её единственная любовь, смысл жизни. Только негромко стукнула дверь о косяк…
* * *
В маленькой деревушке на окраине Горьких равнин больше никогда не видели Охотников. Только изредка проезжие путешественники рассказывали о всаднике с Огненным соколом, кружащим над его головой. Он всегда скакал по степи бешеным галопом и никогда не останавливался ни в одной деревне на ночлег. Его называли Великим Охотником, ибо никто не приносил в гильдию столько добычи и никто не отдавался Охоте так самозабвенно…
Дарья Сталь
2007 г
