Род Нокодомэ много сотен лет правил провинцией Цурута твердой рукой, но справедливо. Не раз и не два женщины его становились доверенными наложницами императоров. Это были женщины твердые и стойкие, и столь же прекрасные, как нефрит и яшма. Случилось однако так, что жена четырнадцатого князя Накодомэ рано скончалась, и сын и дочь - близнецы - остались без материнского попечения в раннем возрасте. Сына, будущего наследника, князь по обычаю отправил на гору Небесного Пса¹, дабы обучить воинским доблестям и мудрости, дочь же оставил при себе и души в ней не чаял. В кормилицы ей князь взял женщину простую, однако состоящую в родстве с божественными Шелковичными девами². Была она вдовой, супруг погиб, защищая князя, и Дзерико осталась одна с маленькой дочерью. Мужество и красота вдовы пришлись князю по вкусу, и он вскоре сделал ее своей наложницей, ребенка же воспитывал, как свою дочь. Девочек - ровесниц - даже звали схоже: дочь князя - Хана-химэ, а дочь вдовы - Ханаджимэ, и они быстро стали подругами.

Случилось, однако, так, что всю свою любовь к покойной супруге князь перенес на Хана-химэ. Он привозил ей из Столицы лучшие ткани и украшения, поощрял ее возвышенную страсть к музыке и поэзии, и созерцанию красот мира. Пока Ханаджимэ готовила закуски для гостей князя, Хана-химэ ездила любоваться луной. Пока Ханаджимэ шила из столичного шелка одежды, Хана-химэ разучивала танцы. Пока Ханаджимэ молилась Небожителям и читала сутры, помогающие не сбиться с пути Изначального, Хана-химэ читала стихи своих многочисленных поклонников.

Но больше всего юная дочь князя любила смотреть на опадающие вишни.

Увы, время их цветения кратко, быстро опадают лепестки. Оглянешься, и уже наступает жаркое лето, ему на смену приходит осень, а там уже и зима. Всякому свой срок.

Пришел срок и князю Накодомэ, он почил в почете, защищая землю от набегов пиратов. Молодой князь совершил все надлежащие обряды, затем оставил сестру на попечении матушки³ Дзерико, а сам отправился ко двору на представление Императору. Хана-химэ сравнялось к тому времени пятнадцать весен.

Она всегда была избалованной, ну а после смерти отца стала вовсю проявлять свой характер. Назовет Хана-химэ гостей, и гонит сестрицу свою Ханаджимэ на кухню, готовить закуски. Затем подает их и похваляется, как долго все готовила. А уж когда почила матушка Дзерико, Ханаджимэ совсем житья не стало. Превратилась девушка из верной подруги в простую служанку.

В то время стали навещать замок Накодомэ столичные друзья юного князя, молодые люди привлекательные, изысканные. Хана-химэ заметила, как смотрят они на сестрицу, и вызвала Ханаджимэ к себе.

- Обрежь волосы, надень серое косодэ и не смей появляться перед гостями!

- Как пожелаете, госпожа, - покладисто согласилась Ханаджимэ.

С тех пор стала она в замке простой служанкой, и былая дружба была забыта. Ханаджимэ остригла волосы до плеч, надела простое платье, руки ее огрубели от стирки и готовки. Но всегда находила она время прочитать молитву и сделать подношение Небожителям. Несмотря на все незаслуженно выпавшие на ее долю мучения, Ханаджимэ оставалась добросердечной, трудолюбивой и отзывчивой. В Хана-химэ же с каждым днем все меньше оставалось от того дитя, что так любил покойный князь.

Хана-химэ сравнялось пятнадцать, и в замок стали наезжать молодые люди из знатных семей, жаждущие получить ее руку. зная, как принцесса любит всякие диковины, юноши привозили ей всевозможные подарки и удивительные истории. И вот той осенью явился на пир молодой придворный Судегобу и, совершенно очарованный красотой принцессы, прознав про ее любовь к цветущей вишне, рассказал такую историю:

- Сказывают, охимэсама, что на Глициниевой горе есть одно священное место, чудесный грот, возле которого растет криптомерия, прозванная "Подставка для плаща", и есть там четыре камня, именуемые "Столики для закусок". Каждый месяц тридцатого числа⁴ на горе собираются четыре Небожителя: Фую-химэ, Хару-ши, Нацу-ши и Аки-ши⁵, покровители сезонов. Они пьют сакэ и обсуждают все, что творится на свете. В положенный срок один из Небожителей снимает свой плащ и вешает на ветвь криптомерии: так сменяются сезоны. С плаща Фую-химэ сыплет снег; с плаща Хару-ши летят вишневые лепестки; с плаща Нацу-ши - светлячки и стрекозы, а плащ Аки-ши осыпается красными листьями. Говорят, если потревожить Небожителей, остановится смена сезонов.

- Ах! - хлопнула в ладоши Хана-химэ, - как бы хорошо иметь плащ Хару-ши! Тогда бы вишни цвели круглый год.

Это была, конечно, сказка, но она заворожила Хана-химэ. Ах, если бы сделать так, чтобы цвели вишни круглый год. Хана-химэ объявила награду тому, кто принесет ей плащ Небожителя, однако никто из ее поклонников не решился на такое святотатство. Тогда принцесса вызвала к себе Ханаджимэ.

- Ступай, - велела она, - на Глициниевую гору. Завтра тридцатый день восьмого месяца⁶, Небожители будут пировать. Будь с ними любезна, напои допьяна, а после забери плащ Хару-ши и принеси мне.

Ханаджимэ страшно было совершать подобное, но разве могла она ослушаться своей госпожи? На следующий день ее нарядили в лучшее платье, воткнули в волосы резные гребни, дали ей сакэ и закуски, отвезли на Глициниевую гору и оставили возле храма. Слуги Хана-химэ остались ждать внизу, не позволяя сбежать. Да и куда бы убежала Ханаджимэ, не было у нее возможности избежать злой судьбы. Видать, пришла расплата за грехи прошлой жизни.

Бормоча вполголоса молитву всем Небожителям, что берегут человека на пути Изначального, Ханаджимэ пошла наверх. Миновала она и святилища, и камень, за который смертным нет хода, после чего мир накрыл туман, белый, как молоко. Ни проблеска не было в том тумане, ни звука, и идти приходилось наугад.

Так же внезапно туман рассеялся, и Ханаджимэ увидела вход в грот. Перед ним сидели четверо, облаченные в богатые одежды, и на камнях-столиках перед ними стояли всяческие закуски. Ханаджимэ застыла, завороженная красотой небожителей. Единственная среди них женщина хоть и была седа, лицом обладала юным и прекрасным. На мужчинах возле нее, блещущих придворной красотой, были богатые одежды, от рукавов которых пахло храмовыми благовониями. Как можно обворовывать таких? Решила Ханаджимэ вернуться с пустыми руками. Лучше понесет она наказание, какое принцесса назначит, чем совершит святотатство.

Однако, прежде, чем Ханаджимэ ушла, ее заметили. Небожители поднялись со своих мест, разглядывая смертную, дерзнувшую нарушить их трапезу.

- Кто ты? - спросил единственный из них, кто был без плаща, в одном легком шелковом одеянии цвета осеннего тумана. - Что ты делаешь на священной горе в этот день? Тебе неизвестно, что нам нельзя мешать, когда мы пируем?

Ханаджимэ упала наземь, касаясь лбом благоухающих одежд Небожителя.

- Простите меня покорно! А если желаете, если я так сильно прогневила вас, то казните. Не по доброй воле совершила я святотатственный поступок. Госпожа моя хочет любоваться круглый год цветением вишен и послала сюда за накидкой достопочтимого Хару-ши.

Взялся Небожитель за меч, но юноша в плаще цвета вишневых лепестков остановил его.

- Надо ли так гневаться, брат Аки-ши? Все мы знаем это дитя, она всегда следует праведному пути, молится богам и отличается похвальным трудолюбием. Так разве плохо ее послушание?

- Будь по-твоему, брат Хару-ши, - кивнул Небожитель и склонился над Ханаджимэ. - Если твоя госпожа хочет каждый день любоваться цветением вишен, то это можно устроить. У каждого из нас есть чудесный веер. Взмахнешь одним - пойдет снег, взмахнешь вторым - вишневые лепестки летят, третьим взмахнешь - цикады и светлячки взметнутся в небо. Четвертый же заставляет осыпаться осенние листья. Много сотен лет назад мы обменялись ими в знак вечной дружбы. Так случилось, что чудесный веер брата Хару-ши хранится у меня. Послужи мне, и получишь его.

Аки-ши указал на свой плащ, повешенный на ветку криптомерии. С него в туман осыпались алые листья.

- Через тридцать дней, - сказал Аки-ши, - мы снова соберемся здесь и будем отмечать начало правления Фую-химэ. Послужи мне до того дня, исполняй все мои повеления, и веер твой.

Не было у Ханаджимэ другого выхода, и она согласилась.

- Засим закрываем наше собрание! - Аки-ши схватил девушку в объятья, вскочил на облако, и они помчались по небу все вверх и вверх, пока не достигли Янтарного неба⁷.

Вместо земли тут был янтарь, и вместо неба - янтарь, а в воздухе танцевала золотая пыль. Облако обернулось колесницей алого лака, в которую впряжены были два гнедых коня с золочеными гривами. Помчалась колесница по улице, широкой и ровной, словно в Столице, мимо оград и храмов, и остановилась у ворот усадьбы. Выбежали конюхи, выбежали каретники, выбежали молоденькие служанки, и бросились в ноги господину.

- Вы пожаловали домой, и вновь сияет над нами солнце!

Аки-ши жестом поднял всех с колен.

- Это Ханаджимэ, моя новая прислужница. Позаботьтесь о ней. Ханаджимэ, приготовь мне баню, ужин и постель. Я буду в саду.

Слуги взяли Ханаджимэ под руки и увели на правую часть дома. Здесь были чудесная кухня и кладовые, заполненные богатой снедью со всех концов земли. Была здесь и баня с кедровой кадушкой, источающей нежный аромат.

Ханаджимэ переоделась в полосатый халат, подвязала рукава, надела косынку и принялась за приготовления. Она натаскала воды и дров, растопила баню, приготовила льняные полотенца и тонкую юкату, затканную кленовыми листьями. Однако, баня не пришлась Аки-ши по вкусу: то вода была слишком горяча, то слишком холодна, да и травы показались господину нехороши. Ему не пришлось по вкусу и угощение. К ночи Ханаджимэ падала с ног от усталости, но еще больше ее огорчало то недовольство, с которым все принимал Аки-ши. Из-за всего этого она не смогла заснуть. Поднявшись, Ханаджимэ вышла в сад, осторожно переступая через спящих.

Здесь было тихо - в этом царстве вечной осени - и неспешно осыпались кленовые листья, а на ветвях их не убывало. Как может быть такое? Завороженная этим невиданным зрелищем, Ханаджимэ углубилась в сад. Сперва она услышала тихий перезвон ветряных колокольчиков из серебра, стекла и бамбука, а затем - нежный голос флейты. Среди кружения алых листьев танцевал неспешно Аки-ши, облаченный в красное и золотое, наигрывая на флейте. Что за диковинное зрелище!

Так с этих пор и повелось. День за днем трудилась Ханаджимэ не покладая рук и не слыша от господина доброго слова. Ночью же выходила она в сад и слушала, как играет господин на флейте.

Прошла уже большая часть срока, когда случилось вдруг несчастье. Невиданный переполох отвлек Ханаджимэ от варки бобов мисо, и пошла она посмотреть, что стряслось. И видит: широко раскрыты ворота, и вносят во двор усадьбы носилки, а на них человек весь в сером, и волосы его серые. Выбежал из дома господин.

- Мурашигурэ⁸, что случилось?!

- Господин, - тихо ответил раненый, - возле деревни Цутоя поймали меня крестьяне в бумажные силки и стали бить заговоренной плетью, приговаривая: не мочить тебе более наших посевов до гнили. Но разве я сам решаю, когда дождю лить? Я верно служу вам и Небесному Государю.

Выпрямился Аки-ши и велел грозно:

- Меч мне! Амеаши, Дошабури, Очиба, Ракуё, Хацушимо⁹, за мной!

Увидела Ханаджимэ грозных воинов и испугалась. Что же будет теперь с людьми? Так разгневался Небожитель, что гибель верно ждала всех. Кинулась Ханаджимэ перед Аки-ши на колени.

- Господин! Пощадите этих людей! Они не ведали, как сильно оскорбляют вас!

- Не ведали, говоришь? - Аки-ши усмехнулся. - Очиба, посади ее на коня позади себя. Пускай госпожа Ханаджимэ полюбуется на смертный мир.

Ударили копыта, высекая гром и молнии, и кони вмиг домчали до смертной земли, до деревни Цутоя, подвластной князу Накодомэ. Поля ее и в самом деле сильно пострадали от проливных дождей, кое-где рис сгнил на корню.

- Делайте, что должно, - велел Аки-ши своим воинам, а сам снял Ханаджимэ с коня, взял за руку и повлек за собой вверх по склону к древнему святилищу. славилось оно, насколько знала Ханаджимэ, бронзовым зеркалом и чудесным хагоромэ¹⁰, подаренным Цутое кем-то из Небожителей.

Между тем погода разыгралась вовсю: ветер, град, проливной дождь. Жители в ужасе попрятались в дома, проклиная бесов, но трое или четверо во главе со старостой побежали наверх, к святилищу. Там, не замечая пока гостей, они принялись охаживать веревками, витыми из бумаги, все, что находилось в тесном святилище. Глаза Ханаджимэ понемногу привыкли к полумраку, и предстало перед ней ужасное зрелище. Висела на стене, опутанная цепями и заговоренными веревками, красивая девушка. Хагоромэ ее потускнело и изорвалось, голова безвольно повисла, черные, с серебряными прядями, волосы спустились до земли. Раз за разом били по ней хлысты, и с каждым ударом все сильнее текли слезы Ханаджимэ.

- Ты не отвела от деревни несчастье! - приговаривал староста, а его прислужники только "хакали", нанося удар за ударом.

Аки-ши молча обнажил меч. Ханаджимэ коснулась его запястья, но отдернула руку. Что бы не собирался сделать Небожитель, грехи этих людей были достаточно велики, чтобы караться смертью. Аки-ши разрубил стремительным ударом цепи, и девушка упала на пол, но сразу же поднялась. Староста и его люди застыли от ужаса. Девушка сперва поклонилась своему спасителю, а после проговорила:

- Тридцать лет назад вашу деревню постигло несчастье: бесы разорили ваши поля. Я возвращалась с Глициниевой горы, увидела голод, грозящий вам, и увидела, что это против воли Неба. И я пожалела вас и восстановила поля. И что же за благодарность я получила? Вы изловили меня, опутали сетями и цепями и заперли здесь, лишив моего господина супруги, а малое дитя - матери. Десять лет благоденствия даруют духи по велению сердца, двадцать - по принуждению, за тридцать же лет вам горько придется расплатиться следующие шесть десятков лет будут следовать за вами несчастья, и камня на камне не останется от Цутоя, коли Небу будет угодно.

Потом красавица прошла через святилище, и хагоромэ ее на глазах начало сиять. Поровнявшись с Небожителем, она низко поклонилась.

- Благодарю вас, Аки-ши-сама. Имя мое - Кицусакари, княжение мое в Нанто. Я в большом перед вами долгу, мой супруг и сын ваши должники. У меня в Нанто и здесь, в доме моей сестрицы Ямауба-но¹¹ Мидорико вам всегда будут сердечно рады.

- Доброго пути, госпожа Кицусакари, - поклонился в ответ Аки-ши. - Вы в моем доме желанный гость.

Взметнулись перья, мелькнула серебристая лисья шкура, покатились по полу жемчужины, и видение пропало. Староста и его прислужники со всех ног бросились вниз.

- Простите меня, Аки-ши, - потупилась Ханаджимэ. - Теперь я понимаю, как недостойно порой ведут себя люди. я не имею права просить у вас веер для Хана-химэ.

- Идем за мной, - велел Небожитель. - Завтра тридцатый день месяца, ты должна приготовить вино и закуски. Я последний раз в этом году угощаю братьев и сестру.

Небожители седлали коней, и на этот раз Аки-ши посадил Ханаджимэ позади себя, и они помчались на Янтарное небо. Там господин удалился в комнаты лекаря, чтобы справиться о здоровье Мурашигурэ, а Ханаджимэ ушла на кухню. Немало сил потратила она, чтобы приготовить угощение. Рис был белый, как жемчуг, и черный, словно ночное небо. Рыба восьми видов была нежна, словно шелк. К рисовому вину - колобки с рыбьей стружкой, обсыпанные икрой. К сладкому вину - пирожки с фасолевой начинкой. Нежнейшие сладости, завернутые в банановые листья. Много часов потратила Ханаджимэ, чтобы приготовить такой пир, однако и в эту ночь не смогла заснуть и вышла в сад, чтобы послушать флейту.

Осыпались яркие листья, но на деревьях их число не убывало. Аки-ши, облаченный в серые, как марево осеннего тумана, одежды, танцевал на пестром ковре, наигрывая себе на флейте. Сегодня он был бос. Сегодня танец был замысловат.

Отняв флейту от губ, не оборачиваясь, Аки-ши спросил:

- Зачем ты приходишь сюда каждую ночь?

Ханаджимэ опустилась на колени.

- Смиренно прошу прощения, господин.

Небожитель взял несколько нот, а потом обвел поляну рукой.

- Княжество мое - земля бесконечной осени, тумана, дождя и листопада. Не кажется оно тебе унылым?

- Каждому свой срок, господин, и свой удел. Смертным суждено наблюдать перемену сезонов, подобная неизменность для них непереносима. У Небожителей же иная судьба.

- Почему же госпожа твоя так хочет бесконечно любоваться цветением вишен?

- Она еще не постигла красоту мимолетного, господин.

Аки-ши рассмеялся.

- Ты говоришь, как умудренный годами морщинистый бонза, дитя. Ступай спать. Завтра все разрешится.

Назавтра слуги запрягли облачную колесницу, увязали угощение в чудесные платки, в которых любая поклажа становилась не больше горошины, и Аки-ши повез Ханаджимэ на Глициниевую гору. Расположились Небожители у входа в грот возле криптомерии, ели, пили да разговаривали обо всем, что на земле делается. Рассказал Аки-ши и о деревне Цутоя.

- Дурные люди, - согласилась Фую-химэ. - Заслужили проклятие лисы. Где это видано: похитить хозяйку удела, защитницу посевов, охранительницу и людей, и духов? Мой черед идти на доклад к Небесному государю. Я возьму с собой Ямауба-сама, и мы все изложим по чести. А теперь - давайте пировать.

До заката веселились Небожители. Затем, когда солнце зашло, и выкатилась на небо луна, Аки-ши снял с ветки криптомерии свой плащ, затканный осенними листьями, и завернулся в него.

- Последняя луна осени,

светящая над нашим приютом,

освети же ты и путь

нашим гостям, нашим друзьям,

даже недругам нашим.

- Первая луна зимы, - подхватила Фую-химэ, -

фонарь небесного государя.

Мы повесим тебя на ветку

и будем ждать снегопада

белого, как твои бока.

Сняв свой плащ, Фую-химэ повесила его на ветку криптомерии. С шитых серебром узоров посыпались снежные хлопья.

- Ну вот, - сказала зимняя княгиня, - теперь можно и о деле поговорить. Доволен ли ты своей служанкой, брат Аки-ши?

- Вполне доволен, - кивнул Аки-ши. - Она трудолюбива, но что важнее - добросердечна. Она не помнит дурного, и сердце у нее мудрое. Ей можно отдать веер, она не использует его во зло.

- Так отдай, брат Аки-ши, - весело сказал Хару-ши. - Мы все доверяем твоему суждению.

Аки-ши достал из рукава веер розовой бумаги, того же нежного оттенка, что и вишневые лепестки.

- Возьми этот веер. Если взмахнуть им в саду, то зима, осень или лето отступит на час и зацветут вишни. Но запомни: этот веер нельзя давать никому, даже твоей госпоже, и нельзя использовать чаще одного раза в день.

Ханаджимэ с поклоном приняла веер.

- Я недостойна такой чести.

- Это уж нам решать, - улыбнулся Аки-ши. - Я провожу тебя.

Взял ее Небожитель за руку и повел сквозь туман, мимо святилищ, мимо пещер, пока не добрались они до камня, за который смертному нет ходу. Там остановился Небожитель и вытащил из рукава флейту.

- Возьми ее, Ханаджимэ. Если случится с тобой беда, достаточно лишь раз в нее подуть, и мы прибудем к тебе на помощь.

Знала Ханаджимэ, что недостойна такого подарка, но нельзя была отказываться. Прижала она флейту к сердцу и поклонилась. Выпрямилась, а Небожителя и след простыл. Спустилась Ханаджимэ к подножию горы, где ее все еще дожидались слуги принцессы. Хотели те ее плетьми бить, из-за того, что прождали целый месяц, боясь возвращаться к строптивой княжне Накодомэ, но видят: похорошела Ханаджимэ за истекшие тридцать дней, и одежды на ней богатые и будто светятся. Словно Небожительница спустилась проведать смертных. Убоялись слуги тронуть ее, усадили в паланкин и повезли назад в замок.

Хана-химэ все эти дни ни о чем думать не могла кроме чудесного плаща Небожителя. С каждым днем все больше злоба овладевала ее сердцем, а уж как увидела она Ханаджимэ, красотой равную богиням да еще и в богатых одеждах, так лицо ее перекосилось от гнева. Приказала она слугам бить Ханаджимэ плетьми. В прежние времена испугалась бы девушка, но теперь словно флейта у сердца придавала ей храбрости. Поклонилась она госпоже низко.

- Не смогла я достать для вас плащ Хару-ши, да и против природы это. Однако, даровали мне Небожители... - посмотрела Ханаджимэ на красную от ярости, словно бес, принцессу и поняла, что нельзя ей говорить про веер. - Даровали мне Небожители дар: раз в день на час возвращать весну в ваш сад.

Это было совсем не то, чего принцессе хотелось, однако же выхода у нее не было. Поднялась она с подушек и велела всем выйти в сад. Там, устроившись в беседке среди облетевших, уже покрытых инеем вишневых деревьев, Хана-химэ велела:

- Призывай весну!

Взмахнула Ханаджимэ чудесным веером Хару-ши, и тотчас же зима отступила. Снег растаял, появились на деревьях почки и пышно расцвели вишни и сливы. Час прошел, все лепестки облетели, и снова пошел снег. Это весьма порадовало Хана-химэ, позабыла она свой гнев, подарила Ханаджимэ свой старый наряд, а чудесное сияющее платье Небожителей себе забрала.

Сперва все было хорошо: на один час в день при помощи чудесного веера возвращала Ханаджимэ весну, и принцесса радовалась, глядя на цветущие вишни. А потом стало Хана-химэ думать, что верно дело неспроста. Не могли Небожители вот так запросто наделить смертную девчонку чудесным даром. Значит, верно, есть у нее некая вещь, которая помогает колдовать. А значит вещь ту можно отобрать, а саму Ханаджимэ - которая став краше теперь только злила принцессу - прогнать прочь.

Сперва Хана-химэ подослала своих слуг, но те не смогли вызнать, что же помогает девушке чаровать. Затем сама попыталась это узнать в задушевной беседе, да только разучилась она с людьми разговаривать: только приказы раздавать и умеет. Наконец решила Хана-химэ, что нет ничего проще: бросила она Ханаджимэ в темницу, заковала в цепи и показала ей дыбу и плети.

- Коли не скажешь, что за чудесный предмет дали тебе Небожители, искромсают твое тело и отдадут собакам.

Испугалась Ханаджимэ. Но больше боли и смерти испугалась она, что чудесный веер попадет в руки принцессы. Не будет добра, если такой человек завладеет подарком Небожителей. Так что смолчала она. И молчала, когда палач пытал ее и бил ее плетьми. Только и сказала:

- Остановись, принцесса. Ты в шаге от превращения в беса.

Не переубедить было Хана-химэ, совсем утратила она человеческий облик.

Когда увидела, что не помогают пытки, велела разложить во дворе большой костер. Раздели Ханаджимэ донага, подвели к огню, а подле выложили все ее вещи. Не было у Ханаджимэ ничего своего, и платья, и бедные украшения, даже зеркальце - мутное и старое - было ей отдано принцессой. Как увидела Хана-химэ веер и флейту, сразу смекнула: верно это и есть подарки Небожителей.

- Что они делают? - спросила принцесса. - Как с ними управляться? Отвечай, или заживо сгоришь!

Поняла Ханаджимэ, что нет у нее выхода. Если не обмануть принцессу, то рано или поздно сама она дознается, как призвать весну. Тогда сделала Ханаджимэ вид, что испугалась костра, задрожала и расплакалась:

- Ах, госпожа, не казните! Я все скажу! Этот веер и флейта - подарки Небожителей. Если веером взмахнуть, то наступит на час весна. Если же веер сжечь, а после подуть в чудесную флейту, то весна так навсегда и останется.

Решила Хана-химэ проверить, не врет ли ее служанка. Взмахнула веером, и зима отступила, снег растаял, набухли почки, да распустились вишни и сливы. Раз это правда, решила принцесса, то верно и все остальное правда. Бросила она веер в огонь, дунула во флейту. Вспыхнула бумага и сгорела в мгновение ока, так же почернели и обуглились все вишневые деревья, а с неба полился деготь. Разярилась Хана-химэ и толкнула строптивую служанку в огонь. Только и успеть молитву прочитать. Однако, готова была Ханаджимэ умереть с чистым сердцем и чистой совестью, ведь не достались принцессе подарки Небожителей, а значит и не будет беды.

Но, стоило огню коснуться ее обнаженной кожи, как полил дождь со снегом, и с градом, и поднялся ветер, и все это разом затушило костер. И укутал Ханаджимэ плащ, расшитый кленовыми листьями. Подняла она голову и увидела подле себя Аки-ши. Стояли рядом и другие Небожители, и так велик был их гнев, что вся непогода всех четырех сезонов обрушилась на замок Накодомэ. Визжа от ужаса, спряталась Хана-химэ под подушки, а слуги разбежались.

- За то, что ты так дурно обошлась с моей невестой, - сказал Аки-ши, - велением Небесного Государя следующие десять рождений быть тебе тварями, что возятся в грязи. На следующие за тем десять рождений быть тебе тварью, что трудится и пашет. И еще десять рождений будешь ты служить у дурных господ. Если за этот срок накопится у тебя порядочно добрых дел, если ты осознаешь свои прегрешения, то вернешься затем на землю человеком достойным. И благодари Небесного Государя за милость, ибо ты почти обратилась в беса, и если бы не чистое сердце Ханаджимэ, что не держит на тебя зла, исчезла бы ты без следа.

И сказав это, вскочил Аки-ши с Ханаджимэ в руках на облако и умчался на Янтарное небо. Сказывают, что был там большой свадебный пир, гуляли все Небеса, и сам Небесный Государь почтил молодоженов своим визитом и преподнес им подарки. И еще шесть лет после того была на всей земле благоприятная погода.

Что же касается Хана-химэ, то после этого все от нее отвернулись, но вместо того, чтобы осознать свои поступки и удалиться в монастырь, продолжала она злословить и проклинать небо, и по истечении шести лет благоденствия, разразилась страшная гроза, и молния убила Хана-химэ на месте.

Воистину говорят, Небо все видит.