«Вампир — это изменение ценностей на оси плоти»
Мураками Х.
Я должна, нет, просто обязана рассказать эту историю потому, что очень хочу этого. Думаю, к концу моего рассказа вы поймете почему.
Он пришел ближе к полуночи — самое время для посетителей, к этому времени все столики обычно заняты. Устроился на высоком табурете за барной стойкой и заказал водки. Я наполнила тяжелый квадратный стакан и поставила его перед ним на фирменную салфетку. Но когда он вытащил из кармана потертой кожаной куртки небольшой пакетик томатного сока и добавил его в водку, я сказала:
- Если желаете, то я приготовлю вам настоящую «Кровавую Мэри»? - и после короткого и емкого совета «отвалить», так и сделала, оставив его в покое.
Я не настаивала, отчасти потому что, мне просто некогда было с ним препираться: повалил народ, и я только успевала поворачиваться. Отчасти, из-за того, что выглядел он смертельно бледным, смертельно уставшим и, кажется, вообще, был смертельно больным. Ну, его. Посидит и уйдет. Судя по простоватому прикиду и жалкому пакетику томатного сока, деньгами он не богат. Авось все обойдется и никто не обратит на него внимания.
Вскоре, его присутствие перестало напрягать меня и я позабыла о вредном болезном, потому что посетителей прибавилось и я металась за стойкой, стараясь без задержки обслужить жаждавших выпить, не забывая при этом приветливо улыбаться каждому. Как-то, между делом, взглянула в дальний угол стойки и обнаружила, что он по-прежнему сидит на своем месте, кажется, основательно пьяный, смотря перед собой неподвижным взглядом. Развязно звучал наглый шансон, коричневые абажуры отбрасывали мягкий приглушенный свет, в такой обстановке только напиваться.
К нему подсела одна из девушек, подрабатывающих по вечерам в нашем баре, и попросила угостить ее выпивкой. Лишь тогда этот чудик удосужился оторвать свой взгляд от полированной поверхности стойки и посмотреть на нее, только для того, что бы коротко бросить:
- Отвали.
Девочка поначалу опешила, потому что до сих пор не знала у мужчин отказа, как и они не знали отказа у нее, но потом, как ни в чем ни бывало наклонилась к нему.
- Если ты голубой, то не сомневайся, это заведение в состоянии удовлетворить любую прихоть клиентов, только скажи, - доверительно сообщила она, ничуть не смущенная его не дружелюбием.
Более того, придвинулась к нему поближе и, кажется, прижалась к нему коленкой. Но он уже снова вперил свой взгляд на поверхность стойки, больше не обращая на нее никакого внимания. Еще на что-то надеясь, девушка какое-то время сидела рядом и даже погладила его плечу, но он оставался все таким же безучастным. Так и не дождавшись от него больше ни словечка, ни реакции на ее поглаживания, ни выпивки, девушка встала и отошла, решив больше не тратить на него время.
Когда снова, вспомнив о нем, я взглянула в его сторону, то увидела его уже в обществе какого-то бизнесмена. Это было не то, что обычно думаешь, когда один мужчина подсаживается к другому и заказывает ему выпивку. Этот расстроенный бизнесмен без галстука с расстегнутым воротом белоснежной рубашки, в заляпанных соусом и красным вином манжетами, с поблескивающими в них золотыми запонками, не походил на беззаботного, игриво настроенного, голубого.
Заговорив с нелюдимым чудиком и, разумеется, не получив от него ответа, бизнесмен, как ни странно, заказал для него выпивку. Парень его угощение не тронул, продолжая сосредоточенно разглядывать барную стойку, в то время, как подвыпивший бизнесмен изливал ему свою душу.
Я взбивала коктейли для двух «местных» дам. Двое джентльменов, обмывающих какую-то сделку, любезно согласились угостить, подсевших к ним девушек одна из которых оказалась отвергнутой болезным чудиком, девочкой.
- Водки, - бросил вдруг, молчавший до сих пор парень, заставив от неожиданности замолчать своего собеседника, уже отчаявшегося дождаться от него хоть словечка.
Налив стакан, я толкнула его вдоль стойки и снова взялась за шейкер — взбивать вторую порцию коктейля для щебетавших рядом дам. Не поднимая глаз, парень поймал стакан и, достав свой пакетик томатного сока, долил его в водку. Бизнесмен с интересом наблюдал за ним, потом взял стакан виски, которое ему же и заказывал, и залпом выпил.
- Татьяна, - выглянул в это время из подсобки Степан Дмитриевич, хозяин нашего бара, которого за глаза все звали Митричем.
Я сникла. Принесла его нелегкая! Ничего хорошего не было в том, что Митрич вызывал к себе. И надо же было ему в это время очутиться в подсобке. Все, работающие в баре, зависели от непредсказуемости настроения нашего босса. Он мог, только придя на работу провести своим дорогим галстуком по одному из столиков или барной полке, а потом устроить разнос персоналу за то, что полка якобы пыльная, а столики липкие. Далее следовали увольнения. Митрич мог уволить официантку лишь за то, что ему не понравился ее, слишком толстый по его мнению, зад. Девушку, довольно расторопную казашку, уволил за неповоротливость и медлительность. Хотя бедняжке просто не повезло попасться ему на глаза в тот день, когда отключили горячую воду, и ей пришлось отмывать посуду в ледяной воде. Теперь, похоже, настал мой черед.
- Тебе известны наши правила? - строго поинтересовался у меня Митрич, когда я зашла в подсобку, где находился кофейный столик для персонала.
- Да, Степан Дмитриевич, известны.
- Тогда почему посетитель пробавляется у меня в баре своим тухлым соком? Ты поставила его в известность, что вход сюда со своими напитками запрещен?
- Я предложила приготовить ему коктейль — он отказался.
- Надо было позвать Андрюшу, раз сама не в состоянии справится с ситуацией. Собственно, я вам за то и плачу, чтобы вы справлялись с любой ситуацией. К тому же, как ты говоришь, тебе хорошо известны наши правила. Тогда, почему ты их игнорируешь? - продолжал выговаривать мне Митрич.
- Я их не игнорирую, просто этот парень явно болен и я решила...
- Ты уволена.
- Что?
- Я увольняю тебя.
- А за что?
- За то, что решаешь там, где тебя не просят. Вижу, для тебя наши правила не писаны.
- Хорошо, - не стала я спорить. - Мне уйти сейчас?
- Доработаешь смену, а завтра с утра получишь расчет.
Я повернулась и вышла из подсобки. Больше говорить с ним было не о чем и не зачем. Если уж Митрич что-то решил, то это навсегда. Ждать понимания и сочувствия от человека с замашками мелкого лавочника, вдруг выбившегося в боссы, нечего.
Конечно, я испытывала горечь, но мы все время жили под постоянной угрозой сиюминутного увольнения и невольно привыкли к мысли, что это когда-нибудь произойдет и именно так, а не иначе закончится твоя работа в баре. Ты не уволишься когда удобно тебе, увольнение настигнет тебя неожиданно, как несправедливая кара. Но всегда оставалась крохотная надежда, что уж с тобой-то этого не случится, что это обойдет и минует тебя. И вот сейчас эта надежда была разбита вдребезги, и мне оставалось одно — уйти с достоинством, без глупых выяснений и унижений.
Самое паршивое, что Митрич на этом не успокоился. Ему непременно нужно было вышвырнуть из своего заведения, не понравившегося посетителя. Уверена, мысль о том, что кто-то подумает, что в его баре могут предлагать сок в обшарпанной мятой упаковке, будет еще долго преследовать его жутким кошмаром. Маленький пакетик томатного сока являлся нешуточной угрозой репутации бара и его владельцу.
Только я вернулась на свое рабочее место, как возле стойки появился Андрюша — внушительных размеров суровый парень без чувства юмора.
- Будьте добры, пройти со мной, - тихо попросил Андрюша, деликатно склонившись к парню.
Тот с трудом отвел взгляд от полированной поверхности стойки, поднял глаза на Андрюшу, и внимательно оглядев его, негромко заявил:
- А почему бы тебе не отвалить от меня, а?
Минуту Андрюша непонимающе разглядывал парня, по-видимому, ожидая, что тот продолжит хамить. Я же невольно напряглась. Мой опыт работы в баре, за время которого я насмотрелась всякого, говорил, что парень, который был раза в два мельче нашего Андрюши, не стал бы просто так нарываться. Те, кому ясно, что его шансы невелики и что лучше не ввязываться в переделку, стараются всячески избегать выяснения отношений с Андрюшей и, удалиться достойно.
Сейчас, видимо, не тот случай и Андрюше следовало быть осмотрительней. Не настолько уж парень был пьян, чтобы не соображать, чем грозит ему его хамство. Но Андрюша привык, что его немалые габариты сразу производят соответствующее впечатление и всё, как правило, решалось тихо: присмиревшего нарушителя спокойствия подхватывали под локоток и деликатно провожали до дверей. Минуту другую Андрюша честно силился воспринять услышанный им ответ, как шутку.
- Слышь, покинь заведение, - попросил он по-свойски, скрестив огромные руки на широкой мускулистой груди и подумав, дружелюбно добавил: - По-хорошему...
- Отвали, - равнодушно отмахнулся от него парень и отвернулся.
- Не понял? Чё ты, только что сказал, чебурашка?! - опешил Андрюша, но, спохватившись, все же решил уточнить: - Ты меня не слышал?
Чебурашкой Андрюша обзывался тогда, когда его не на шутку злили, так как всякое сквернословие было в нашем заведении под строжайшим запретом, то для ругательства наш охранник и вышибала выбрал имя этого милого зверька. Почему? Для всех это оставалось загадкой, как и для самого Андрюши, который только смущенно улыбался, когда его об этом спрашивали.
Может, с этим милым мультяшным персонажем у Андрюши были давние еще детские счеты, но тот к кому сейчас было обращено это ругательство, решительно не походил на Чебурашку, хотя и выглядел по сравнению с Андрюшей игрушкой. Тут до меня неожиданно дошло, что я вижу все эти разборки в последний раз и что мне теперь нужно привыкать к свободе от деспотичного Митрича и ночных смен в баре, хотя, осознание этого не мешало мне обслуживать клиентов с привычной приветливостью и сноровкой.
А Андрюша, с сомнением поглядев на хилого парня, вдруг решительно взялся за него. Зная характер нашего охранника, могу с уверенностью сказать, что ему наверняка было жалко гнать болезного в тычки. Но тот от выпитого совсем оборзел, потому и приходилось принимать меры покруче тех, какими желал бы ограничиться Андрюша.
Так вот, взяв строптивого подопечного за плечо, Андрюша сдернул его с табурета, заставляя встать на ноги. Я это хорошо углядела, а вот что было потом...
...потом, я удивленно глядела на Андрюшу, прижатого широкой грудью к стойке, и никак не могла понять, как эта бледная худосочная рука может не просто удерживать бывшего боксера, упираясь в его могучую, накачанную спину, а еще, видимо, давить настолько, что причиняла нешуточную боль. Андрюша только кряхтел и извивался, словно пытался сбросить с себя непомерную тяжесть бледной длани, так что от напряжения глаза его налились кровью.
Я же стояла столбом и ничего не предпринимала для Андрюшиного спасения, просто потому, что не верила происходящему. Из подсобки вылетел разъяренный Митрич и бросился к ним.
- Сейчас же выметайся отсюда, ублюдок! - яростно зашипел он на не угодного посетителя, боясь гневными воплями распугать завсегдатаев бара. - Или я вызываю милицию!
Словно очнувшись, парень повернулся к нему и вроде бы улыбнулся. Во всяком случае, он не произнес ни слова, а Митрич поперхнулся ругательствами, которые рвались наружу, глотая и захлебываясь ими. Как-то вдруг спав с лица и враз утратив свою агрессивность, владелец бара попятился к двери подсобки, за которой поспешно скрылся.
Делать было нечего, пришлось мне вмешаться.
- Послушайте, зачем вам неприятности, - подошла я к парню, встав напротив по ту сторону барной стойки. - Отпустите Андрюшу. Он ничего не имеет против вас лично, просто делал то, что ему велели. Эта его работа - наводить порядок.
Парень повернулся ко мне. На бледном истонченном лице лихорадочно горели черные глаза, длинные волосы взъерошены, а губы казались неестественно яркими и сочными, будто к ним прилила вся кровь, что имелась в его тщедушном теле. Какое-то время он не мигая смотрел на меня и вдруг оттолкнул, совсем уже выбившегося из сил, Андрюшу.
Тот не будь дураком, быстренько убрался в подсобку, кряхтя и потирая крепкую грудь. На то он и горький опыт, что бы не раскрывать рта где не надо и не играть мускулами впустую. А пугающе странный парень плюхнувшись обратно на табурет, с которого был грубо сдернут, схватился за свой стакан с водкой, разбавленной томатным соком.
Народ потихоньку начал покидать бар, косясь и оглядываясь на загадочного типа, который непонятно как, буквально одной левой, положил, пусть не на лопатки, а на живот такого парня, как Андрюша, один вид которого заставлял усмирять буянов. Уверенна, завтра к Митричу за расчетом Андрюша придет вместе со мной.
Я покосилась на парня, которого с опаской и интересом разглядывал молчавший бизнесмен. Я не винила его в нашем увольнении, может быть потому, что он меня страшно заинтриговал. Благополучие и репутация бара теперь уже мало волновали меня, и я подошла к нему с бутылкой «Кристалл». Приподняв ее, спросила:
- Налить? Это за счет заведения.
Он неподвижно посмотрел на меня непроницаемо темными глазами. Нет, все-таки было в нем, помимо его необычайной силы, что-то жуткое, без причины пугающее. Вместо уже привычного: «отвали», он вдруг кивнул. Ну, надо же! Я долила в его стакан водки. Он посмотрел в него, подумал и вылил в туда остатки томатного сока.
- Если останетесь, то посмотрите стриптиз, - сказал я, чтобы завязать разговор.
Мне хотелось, чтобы он проявил хоть каплю эмоций и не был бы таким отрешенным.
- Ты искушаешь меня плотью? - презрительно фыркнул он, с настороженным интересом взглянув на меня.
- Почему же плотью? – удивилась я, сбитая с толку, обычно мужчин воодушевляло предстоящее зрелище. - Наши девушки неплохо танцуют. Сами увидите.
Бизнесмен, прислушивавшийся к нашему разговору, встрепенулся, оживился, завертел головой и отыскав глазами небольшую круглую эстраду, развернулся к ней, ожидая обещанного стриптиза.
- Плотью, - между тем жестко повторил парень.
- Да почему сразу плотью?! - возмутилась я. – А красота и чувственность танца?
- Потому что у ваших стриптизерш мысли как у дойных коров: кто их сегодня хорошенько угостит, а потом оттрахает.
- Очень образно, - пробормотала я, дивясь его махровому цинизму и уже жалея, что вообще завела с ним разговор.
Я повернулась было, чтобы отойти от него, как он вдруг спросил:
- Зачем ты это сделала?
- Что именно?
- Зачем вступилась за меня перед этим козлом?
- Я и не думала вступаться, а сказала все как есть. Вы разве не больны?
- Можно сказать и так. Но ведь ты бы могла промолчать и не вызывать раздражение этого козла. Скажешь, нет? Ты студентка и деньги тебе нужны позарез.
Я медленно поставила бутылку и оперлась ладонями о стойку. Если бы я не видела его сегодня впервые, то подумала, что он где-то выспрашивал обо мне.
- Откуда вы знаете? Кто вам сказал?
- Что именно? То, что ты поцапалась со своим хозяином-козлом из-за меня? Так вы даже не прикрыли дверь в подсобку.
- Нет... про то, что я учусь и в баре моя единственная подработка.
- Тебе этого лучше не знать, - хмыкнул он с неприятной усмешкой.
Я собралась настаивать, но тут в бар ввалились два милиционера, по-хозяйски оглядываясь и недвусмысленно поигрывая резиновыми дубинками. Из-за их спин выглядывал бледный Митрич. Наглые сытые физиономии стражей порядка выражали предвкушение от предстоящей потехи, от полной своей безнаказанности, и от заведомой беззащитности отданного им на расправу нарушителя. Всего-то дел, что вдвоем накостылять какому-нибудь лыко не вяжущему пьянчужке, да выкинуть его вон из бара, а будет сопротивляться — в участок его и там снова, уже вдумчиво поучить уму разуму.
- Уходи через подсобку, - зачем-то шепнула я парню, откидывая крышку барной стойки.
Но вместо того, чтобы спасаться бегством так, чтобы в ушах свистело, этот чудак развернулся на табурете навстречу прибывшим усмирять его представителям власти, и облокотившись локтями о стойку с интересом наблюдал за ними с таким видом, словно все это не имело к нему никакого отношения. Бизнесмен не долго думая и уже больше не испытывая интереса к дальнейшему, благоразумно покинул бар, бочком пробравшись к выходу.
Только вся доблесть и самоуверенная наглость вмиг слетела с бравых вояк, когда увидели с кем придется иметь дело. Оба сбавили шаг, переглянулись и остановились, нервно поглядывая на парня. Наконец, один из милиционеров, старший по возрасту, с более объемным брюхом, на котором едва сходился китель, недовольно глянув на Митрича, шагнул к парню.
- Ты это... брось тут колобродить и вообще... это... не буянь тут, - просяще обратился он к нему, потом словно оправдываясь сказал: - Тут, видишь ли, приличное заведение, а на тебя сигнал поступил... Не хорошо... Мы, понимаешь, вынуждены были на него отреагировать... - и он виновато развел руками.
У Митрича аж глаза на лоб полезли. Уверена, он неплохо заплатил за то, чтобы эти два сытых борова поворачивались поживее.
- Это как понимать! - растолкав стражей порядка и выбравшись вперед, принялся выяснять отношения донельзя возмущенный Митрич.
Он кричал, что позвонит куда надо, что напишет кому надо, что он их, шпану этакую, порвет в лоскуты... Кончилось все тем, что призванные им же бравые вояки живо переключили свое рвение на него. Митрич не успел добавить ни слова к уже сказанному, как они, подхватив его под руки, выволокли из его же собственного бара со словами: «р-разберемся... это для вашей же безопасности...».
Едва за ними закрылись стеклянные двери, как парень с неприятной ухмылкой, развернулся обратно к стойке.
- Что произошло? – поинтересовалась я, оглядывая опустевший бар и уже догадываясь, что парень не так прост, и что он наверняка сынок какой-нибудь здешней шишки. Но действительность оказалась куда страшнее и фантастичнее.
- А... - беспечно махнул рукой парень, снова берясь за свой стакан. - Просто никому не хочется связываться с вампиром.
- Что? - я бы конечно посмеялась, но мне было не до шуток: остаться один на один в полутемном баре с чокнутым типом... - Знаете, вам больше не нужно пить.
- Еще как нужно, Таня, - хмыкнул парень, быстро глянув на меня странно блеснувшими глазами. - И на твоем месте, я бы подливала мне и подливала.
- Почему? Но... а откуда вы знаете мое имя?
- Почему? Потому что водка притупляет жажду крови, которой я не пил уже две недели. Господи, сдохнуть бы как-нибудь поскорей... Откуда я знаю твое имя? Так ведь мы обладаем возможностью читать чужие мысли. Например, та девица, что подсела ко мне — еще та продажная сучка. А парню, которого сегодня кинули с его бизнесом, просто нужно было выговориться. Твой хозяин - форменная козлина и ты правильно сделаешь, если не станешь больше работать в этом месте. Оно не для тебя. Ничего, проживешь без его денег. Мысли у тебя правильные, а твоими мечтами я очарован. Честно...
- Ну, знаете ли... - задохнулась я от негодования, краснея с досады. Мои мечты принадлежали только мне и чужое подглядывание в них меня оскорбило.
- Только вот о людях ты почему-то думаешь лучше, чем они есть на самом деле, - продолжал он как ни в чем ни бывало, либо делая вид, что не замечает ни моего смущения ни раздражения, либо попросту не обращая на это внимания. - Но ничего, это со временем пройдет...
- Можно подумать, что вы образец человечности, - в сердцах огрызнулась я.
- Я, - сказал он отчетливо, - ошибка природы. Тупик эволюции. Урод.
- Слушай, кончай меня разводить, а? - меня уже начинал выводить из себя его пьяный бред, а от лихорадочного блеска темных глаз становилось не по себе. - Тоже мне вампир выискался. Ширяться меньше надо. Тебя, что в жизни кроме косяка ничего больше не интересует?
Долгое мгновение он тяжело смотрел на меня, потом раздельно, тая за словами горечь, проговорил:
- В жизни меня интересует сама жизнь. Я хочу работать. Пить с друзьями пиво-водку. Орать на футбольных матчах. Хочу спать до полудня в воскресенье. Хочу детей, семью. Это все, что нужно человеку. Блин, да это просто щедро!
- Ого! Тут кое-кто говорил о плоти и вдруг такие возвышенные мысли.
- Просто ты не в состоянии понять, что имеешь.
- Философ! - ткнула я его шпилькой иронии.
- Дура! - врезали мне в ответ.
Я отошла и повернувшись к нему спиной принялась усердно протирать стаканы. Вампир он, видишь ли... Почему тогда не Наполеон?!
- Может, включишь музыку, - тихо попросил он меня в спину.
Я подошла к музыкальному центру и не глядя, ткнула в клавишу. Бар наполнил мелодичный напев Sade, тихий, проникновенный, как будто она сама находилась здесь, третьей.
- Если бросишь дуться и подойдешь ко мне, то поймешь, почему я все-таки вампир, а не Наполеон, - вздрогнув, услышала я его насмешливый голос, когда раздумывала над странным поведением милиции-полиции.
Черт! Не могу привыкнуть, что кто-то читает мои мысли. Я отставила стакан, подошла к нему и демонстративно встала перед ним. Он выложил передо мной на стойку смятый пакетик от сока.
- И что? - холодно поинтересовалась я. - Я должна теперь убирать за вами мусор?
- Нет. Мусор я в состоянии убрать сам, но прежде определи, что за сок я пил.
Из подсобки выглянул Андрюша и с подозрением глянув на парня, перевел тревожный взгляд на меня. Успокаивая его, я улыбнулась, хотя мне очень хотелось позвать его на помощь. Когда Андрюша прикрыл за собой дверь, я брезгливо взяла пакетик из-под сока и поднесла к лицу, чтобы в следующую секунду выронить его, когда в нос ударил тошнотворный запах затхлой крови.
Парень засмеялся низким, утробным смехом, а я, подавляя тошноту, опустилась на табурет, стоящий с моей стороны барной стойки. Глядя на него, смеющегося, поняла, что именно в этом парне так перепугало Митрича. Хотя я и была подготовлена его бредовыми признаниями, все равно, от вида влажно блеснувших клыков стало не по себе, а по спине пробежали мурашки озноба.
Он перестал улыбаться и теперь пристально смотрел на меня. На его щеках разгорался темный румянец.
- Не хочешь выйти из-за стойки и присоединиться ко мне?
Этот его вкрадчивый голос напугал меня больше, чем вид вампирских клыков.
- Или пригласишь меня сесть за столик? Посидим, поговорим.
Его голос странно завораживал. Я уже не чувствовала отвращения и страха, меня словно укачивало на воздушных волнах покоя и неги.
- Я дам тебе вечность, - слышала я произносимые им слова и это притом, что его губы не двигались.
Я невольно заглянула в глаза вампира и их темнота безраздельно завладела мной, но вместе с тем, я увидела в них бесконечную усталость и равнодушие.
- Н-нет, спасибо... Вечность мне не нужна... мне бы экзамены сдать... – словно со стороны услышала я свое бормотание.
Он невольно моргнул, холодная отстраненность в его взгляде исчезла и хотя смотрел на меня нахмурившись, в его непроницаемо темных глазах заиграли искорки смеха. Он недоверчиво спросил:
- Ты... серьезно?
- Ага, - выдохнула я.
Вглядевшись в меня, и, видимо, прочитав мои мысли, растерянно проговорил:
- Да... кажется серьезно... - заметно расслабился он, даже вздохнул, словно сбрасывая с плеч тяжелую ношу. Покачав головой, неожиданно добавил: - Ну и правильно.
Как-то не по-вампирски это у него получилось, а по-человечески устало. Тогда расхрабрившись, стараясь казаться вежливой, я как можно деликатнее, задала мучивший меня, опасный вопрос :
- И много ты покусал?
- Только девочку, которую сбила машина. Родители ее очень меня умоляли...
Мы молчали. Он задумчиво потягивал свою «Кровавую Мэри», а я смотрела на него, борясь с искушением, но, наконец, не выдержала и опять спросила:
- Скажи, как ты дошел до жизни такой?
- Можно подумать, тебе это интересно... - проворчал он лениво, однако взгляд оставался добродушным.
- Если бы не было интересно, я бы не спросила.
Парадоксально, но я начинала привыкать к мысли, что передо мной сидит всамделишный, настоящий вампир. Парень вдруг прыснул в стакан и глянул на меня смеющимися глазами. Черт!
- Я хотела сказать, то есть подумать, что ты не киношный, не чокнутый, а реальный... - начала оправдываться я.
- Расслабься, меня уже ничто не может ни обидеть, ни удивить. Ты просто посиди со мной, ладно? Давно не говорил с хорошей девчонкой.
- Ты хотел сказать: «с хорошим человеком»?
- Нет, именно «с хорошей девчонкой». В вас, бабах, порой такой дряни понамешано.
- Понимаю. Тебя бросила твоя девушка.
- Не бросила, просто не дождалась. Человека бросают, когда понимают, что жить с ним невозможно, не тем человеком оказался. А когда девчонка не может дождаться парня, это значит, что ей так хочется замуж, аж свербит. И не важно за кого, лишь бы взяли.
- Ты всегда был таким циничным?
- А разве я не прав? - он снова глянул на меня с обостренным вниманием: - Возражай вслух, чего боишься?
- Я не боюсь, просто думаю, как поточней высказаться.
- Говори, я пойму.
- Ну, хорошо. Такие девушки, о которых ты только что сказал, не очень уверены в себе. Парень, которого она ждет, возвращается из армии чуть ли не суперменом, пройдя суровое испытание мужской жизнью, и смотрит он на свою избранницу не как раньше, восторженными глазами юнца. Некоторые девушки уже по письмам своих парней чувствуют, что их друг здорово изменился или, что у него появилась другая и может потому спешат устроить свою судьбу.
- Убедительно. Скорей всего та, что не стала ждать меня с войны, из моих писем почувствовала, что я изменился, что я уже не тот, которого она знала, что возможно, я уже не человек...
- Так, ты... вы преобразились на войне?
- Да, в Великую Отечественную, когда наша часть стояла в Карпатах. Я служил в разведке и, осматриваясь в здешних лесах, забрел на заброшенный хутор. Там обретался древний дед, который приветил меня: накормил, напоил, спать уложил, а потом укусил. Ну и... Тогда мое преображение было довольно легко скрыть и... тогда я был сыт всегда. Но я, знаешь ли, был довольно идейным вампиром и пил только фашисткую кровь. Особенно любил гестаповцев, которых рвал на куски. Однажды заслонил собою от автоматной очереди комбрига и, черт меня дернул, после этого вернуться с поля боя в нашу часть. Оказывается многие ребята видели, как меня прошило автоматной очередью, а я, как ни в чем ни бывало, продолжал расхаживать по белу свету. Меня начали сторониться и, в конце концов, комбриг вызвал меня к себе. Пришлось все ему рассказать. Он долго матерился, однако, поверил, потому что, как только стало известно, что к нам в часть едет особист, комбриг отправил меня к партизанам. Там, в лесах, я резвился до конца войны. Плохо ли: уйдешь ночью в разведку, подпитаешься немецкой кровушкой, а утром в землянку - на целый день отсыпаться. К концу войны какая-то сука, из так называемых однополчан, стукнула на меня, и я был взят в особый отдел.
Он замолчал, уйдя в воспоминания. То, что они были не из приятных, выдавало болезненное подрагивание его губ.
- Тебя... изучали? Они узнали кто ты? - решилась я вернуть его в действительность.
Он перевел на меня свой темный неподвижный взгляд и холодно улыбнулся.
- Меня допрашивали, как последнего мокрушника: расстреливали, били и пытали, а на мне все заживало, как на собаке. Труднее всего было выдержать пытку серебром. Одна из них, когда особист, мой одногодок, очень перспективный службист, протягивал мне серебряный портсигар, битком набитый сигаретами. Ему нравилось наблюдать, как я, скуля и шипя, пытаюсь вытащить хоть одну из них, не дотрагиваясь до серебра. После, в шестидесятых, я встретил этого особиста, старого, больного, разжалованного после Хрущевской «оттепели». Он меня сразу признал, ведь я остался таким же пацаном, каким он меня помнил. Он тогда кричал, визжал, валялся в ногах, умоляя, чтобы я его укусил. Судя по той истерике, что устроил, он умирал от рака. Я посмотрел на него и ушел, слыша за спиной его проклятья. Но меня уже нельзя было проклясть сильнее. Побои и боль, как-то забылись, а вот тот серебряный портсигар помню до сих пор, - он вздохнул и продолжал: - Жить можно везде, тем более, если окружающим тебя подонкам известно, кто ты такой. В общей камере, где вперемешку сидели и уголовники, и политические, я навел порядок, «попробовав» нарвавшегося на меня отмороженного пахана, не дававшего житья никому. Он-то думал, что к нему в камеру засунули обычного салабона из политических, и решил сделать из меня Маруху. Ну и нарвался. Я перегрыз ему горло на глазах у всех, умывшись его кровью. Потом быстренько залез под нижние нары, чтобы не попасть под солнечные лучи и там заснул. Даже не смотря на то, что я добровольно занял место под нарами - место для опущеных и политических, вся камера негласно признала меня своим новым паханом. После, меня этапом отправили в Сибирь, но определили не в лагерь для заключенных, а в ссылку, поселив в колонию пленных немцев. Позже я узнал, что кому-то из вышестоящих пришла гениальная идея подселить меня к фрицам, чтобы «облегчить» им жизнь, видимо зная, как я «воевал» в партизанском отряде. Пленные немцы оказались люди как люди. Простых солдат, у которых от пропаганды мозги немного прочистились, я не трогал, а вот бывших эсэсовцев, офицеров вермахта и наших уркаганов, что обретались в лагере неподалеку, рвал беспощадно. Я боялся тогда одного, как бы не отравиться их поганой кровью.
- Как ты узнавал, кто из них кто?
- Забыла? Я мог слышать их мысли. Словом, и тогда я был сыт. К тому же Сибирь, с ее вечными ночами, оказалась благодатным для меня местом. Как-то местные аборигены привели мне в дар своих вымазанных медвежьим жиром девах. Когда я спросил: зачем? Они простодушно ответили, что я злобный дух, и они хотят задобрить меня. Я спросил, с чего вдруг они решили, что я злобный дух? Сказали, что шаман увидел во мне иного, нежитя. Вскоре, меня выпустили по амнистии, но я на какое-то время остался в Сибири. Затаился, немного отдохнул, пожив в одиночестве, осмотрелся и вновь отправился в армию. Куда меня только не забрасывало, тяжелее всего было во Вьетнаме. Вообще, я избегал горячих точек южного полушария. Так и перебивался. Если меня «убивали», воскресал в другом месте, под другим именем. Иногда попадался. Меня допрашивали и отпускали, словно окольцованную подопытную птицу, чтобы потом снова отловить. Слушай, я устал от всего этого... ни сдохнуть, ни успокоиться...
- А твоя девушка?
- Что моя девушка? Ах, да... Она сейчас ветеран труда и тыла, у нее больные отекшие ноги. Ее внучка похожа на нее в молодости как две капли воды, но девица вышла отвязная, непутевая. Я отыскал ее сразу же, как только вернулся из Сибири, где-то в конце пятидесятых. Посмотрел со стороны на ее житье-бытье, потом встретил ее муженька, пьяницу и дармоеда в темном переулке и малость поучил его уму-разуму. Не удержался...
- Ты ее до сих пор любишь?
- Издеваешься? У вампира любовь к человеку может быть только плотоядной. Скажем так — я ее помню. Налей себе вина, я оплачу.
- Почему ты не перебрался за границу. Для тебя ведь нет ничего невозможного. Там демократия, там бы защитили твои вампирские права и ты не только свободно пил кровь, но тебе бы ее еще и поставляли по средам и пятницам.
- Ох, сколько иронии и сарказма... вижу, не любишь ты заграницу, - усмехнулся он. - Ну, был я там. Прожил пять лет и смотался обратно на родину. На большее меня не хватило.
- И что? Там тоже есть такие, как ты?
- Есть, - зло сказал он и замолчал, подумал и стал рассказывать дальше: - Познакомился я с тамошними братьями-вампирами. Ну, так - у них одно на уме — без разбора лакать кровь, только о своей жажде и думают. Одним словом — упыри.
- А здесь?
Он засмеялся:
- Да уж, встретил я одного, горького пьяницу. Выпили, поговорили о нашем житье-бытье. Он мне, кстати, и рассказал, что спасается от жажды алкоголем. Он дольше меня на этом свете мается. Долго плакался у меня на плече, а потом попытался укусить. Я пару раз сунул кулаком в его наглую пьяную морду, плюнул и ушел.
- В тебе еще так много человеческого.
- Ты это говоришь, потому что не знаешь, насколько я отвратителен, что я вытворял и на что способен, - он остро глянул на меня. - И выбрось из головы эту дурь, что можешь спасти меня, облегчить мою участь и прочую ерунду. Мне легче одному...
- Как хоть тебя зовут?
- Никак. Если я назовусь, ты меня позовешь, и я вынужден буду прийти.
- То есть, я больше не увижу тебя?
- Я возьму твои воспоминания о нашей встрече, и ты никогда не вспомнишь обо мне...
- А если я не соглашусь забыть тебя?
- Кто это, интересно, будет спрашивать твоего согласия? - скривился он.
Я смотрела на него и совсем не понимала себя. Меня, против воли, тянуло к этому парню.
- Помнишь полицейских, что приходили за мной? – вдруг спросил он, махнув в сторону стеклянных дверей и этот скупой жест выдал, насколько он оказывается был пьян. - Так вот, один из них, тот пузан, что разговаривал со мной, в бытность свою был худющим, большеглазым пацаном, постоянно разбивающим футбольным мячом стекла моих окон. Это сейчас он не помнит, как я таскал его за уши, потому что забрал у него память о себе, как и у своих соседей по той огромной коммуналке, где я жил. Да... - он хохотнул довольно, - соседи, помнится, сторонились меня. Считали странным, что я днем все время сплю, а ночью куда-то ухожу. Я объяснил, что работаю в подвале истопником и на меня перестали обращать внимание. Гораздо больше, чем моя загадочная персона, докучала всем одна сварливая бабка. Эта старая калоша поедом ела соседей, в том числе и меня. Дня не проходило, чтобы она не затевала скандала, после которых странно успокаивалась. Сейчас это называют энергетическим вампиризмом, а тогда о таком знать не знали. Получилось так, что мы с ней остались в огромной сталинской коммуналке одни, когда остальные соседи разъехались по новым квартирам. Вот тут то мы и потягались с ней, стараясь выжить один другого. Угадай, кто победил? Пра-авильно, бабка. Эту паршивку не напугал даже вид моих клыков, которые я специально ей продемонстрировал. Я же просто брезговал ее кровью. Ну вот, что ты наделала? – вдруг вскинулся он, полыхнув красноватыми отсветами в глазах. - Зачем поддалась мне? Я разговаривал с тобой, как с хорошей девчонкой, а ты оказалась обыкновенной сучкой с сентиментальной чушью вместо мозгов. Ладно, я избавлю твою голову от всего того, чем я ее сейчас забил. Я даже не успею дойти до дверей, как ты забудешь всю эту чушь, в том числе и меня, - привстав, он наклонился ко мне и прошептал на ухо: - Она тебе ни к чему. Ты забудешь, зато я буду помнить... хотя память порой причиняет боль не хуже серебра.
- Но почему? – всхлипнула я с болью в сердце.
- Потому что, не было, и нет человека, который бы мог противостоять мне, тем более женщина. Смирись и забудь. Не выбирай дорогу страданий, живи спокойно и беззаботно... как все.
Но я не хотела забывать. Он взглянул мне в глаза, и я невольно дотронулась до ворота блузки, под которой прятался медный, потемневший от времени, бабушкин крестик. Я выбирала другое. Я не хотела, чтобы кто-то решал мою судьбу, даже из самых лучших побуждений. Этот вечер - часть и моей жизни тоже. Но что я могла сделать? Даже если бы я захотела, то не в силах была ни отвести глаз в сторону, ни закрыть их, под его пристальным неподвижным взглядом, словно буравившим мой мозг, заставляя мысли путаться.
Единственное, что я могла, это глубоко спрятать свои мысли и чувства, представив себе пустой экран. На уме вертелись, раз за разом, слова какой-то немудреной песенки, и я не давала острой игле своего разума, сойти с этой убогой дорожки памяти, сосредоточившись на надоедливом припеве. Я сама торопилась на миг стереть свои воспоминания, чтобы сохранить их, и сидела с застывшим, неподвижным лицом, почему-то посчитав, что именно так и должен выглядеть человек которому вторгаются в мозг. Не мигая, смотрела я в глаза вампира, и меня затягивало в тяжкий омут безвременья. Время остановилось.
Он встал и, перегнувшись ко мне через стойку, поцеловал в губы холодным поцелуем, пахнувшим кровью и водкой.
Я слышала, как он уходил, не смея шевельнуться, боясь, что он почувствует, поймет, что я обманула его и вернется, чтобы... Мое сознание застыло, мысли затихли. Сейчас, где-то за гранью своего осознанного бытия, я понимала, на какую боль обрекала себя, чтобы там, в будущем вечно терзаться от потери... Он хотел избавить меня от этой муки, взяв ее себе. Я же хотела помнить его.
Не знаю, сколько я так сидела, одна в пустом баре, уронив голову на ладони. Тихо пела Шаде. Я смогла. Я противостояла ему напряжением своей воли, а он так и не узнает об этом.
Подошел Андрюша.
- Слушай, когда пойдешь к Митричу, позови меня. Возьмем расчет вместе.
- Он тебя тоже уволил? – подняла я голову, взглянув на него.
- Нет. Но он уволил тебя. Я не хочу оставаться здесь без тебя.
Я невольно взглянула на него глазами мудрого безымянного вампира и кивнула. Меня не тронуло его признание. Слышишь: не тронуло.
Я пишу в слабой надежде, что он прочтет это, что узнает о том, что есть на свете тот, кто смог противостоять ему. Видишь, я все помню и ничего не забыла из того, что ты рассказал за те несколько часов, что мы провели с тобой, сидя в баре одни.
Я не забыла.
