АРКАДИЙ

Мой сын застукал меня в ресторане с другой женщиной.

Причём в самый неподходящий момент, когда моя любовница полезла ко мне со страстным, откровенным поцелуем.

Он сделал вид, что не видел меня, а я сам не рискнул подойти к нему с объяснениями.

Решил не рисковать, зная, какой он бывает импульсивный, потому что имел в этот момент все шансы нарваться на конфликт в общественном месте.

После того как он и его девушка вышли из ресторана, я отправил сыну смс: «Игнат, матери ничего не говори, я всё объясню ей сам», но ответа не получил.

Он заблокировал мой номер телефона.

Что же, это его право, конечно... но почему-то всё равно обидно.

Сегодня решил, что поеду к сыну вечером после работы. Я знаю, что будет конфликт, но бесконечно прятаться от правды — не самый лучший выход.

Вести себя как страус, который засовывает голову в песок, надеясь, что проблема исчезнет сама собой, не собираюсь.

Уверен, чтобы я не говорил про свои чувства к другой женщине, сын сразу примет сторону своей матери, но поговорить всё-таки необходимо.

Так хочется, чтобы он услышал и меня, и попытался понять. Ведь он взрослый человек! Мужчина, который наверняка понимает, что такое, когда страсть берёт верх над разумом и ответственностью.

Мы все люди, и у нас бывают моменты слабости.

В конце концов, он сам знает, что значит чувствовать физическое влечение. С Надей своей, вон как обжимается постоянно.

Да, я старше его в два раза, ну и что? Разве возраст — это приговор для мужика? Я тоже могу и хочу, в конце концов, испытывать желание. А сейчас оно настолько сильно, что невозможно это игнорировать.

С Оксанкой я словно вторую молодость в своей жизни проживаю и чувствую себя абсолютно счастливым.

— Игнат, — подъезжаю к подъезду дома сына, набираю со второго номера, — если ты один, давай я поднимусь, и мы поговорим. Если вы вдвоём, тогда спустись ко мне сам. Но не бегай от меня.

Через несколько минут сын спускается ко мне.

Глядя в его лицо, замечая нежелание пожать мне руку на приветствие, догадываюсь: спокойного разговора у нас не получится.

— Ну что, говори откровенно: у меня есть смысл перед тобой оправдываться или нет? Сможешь ты понять меня как мужик мужика? — сразу же начинаю первым.

— А ты сможешь оправдаться? — ухмыляется и одновременно удивляется.

— Думаю, что нет, — отвечаю честно.

— Ну вот и я так думаю. Не стоит и начинать. Пустые разговоры и хлопоты.

— В рожу, мне, поди, дать хочешь... — сын кивает. — Ты матери рассказал всё? — снова кивает. Напряжение между нами чувствуется на физическом уровне.

— Конечно, рассказал, — ну, хотя бы не юлит. Да, я почувствовал изменения в поведении Лины, когда звонил ей. Ведь я не первый день её знаю. — Отец, ты мне только одно скажи: зачем ты так с мамой?

— Сынок…

— Нет, не сынок! — перебивает, не даёт вставить слово. — У вас же уже была подобная история десять лет назад, но ты, видимо, никаких выводов не сделал! Забыл, как порог нашего дома оббивал, чтобы мама простила тебя?! Почему ты снова предаёшь её?

— Слушай, — злюсь, — давай ты не будешь читать мне морали и вспоминать, что было раньше, а? Нечего меня призывать к чувству вины! Ты не мой психотерапевт, в конце концов! С твоей матерью мы сами разберёмся. Я приехал совершенно за другим.

— А зачем тогда?

— Я приехал, чтобы донести до тебя: даже несмотря на то, что с мамой мы расходимся, я по-прежнему люблю вас и не хочу прерывать общение ни с тобой, ни с Машей. Не надо меня блокировать и делать вид, словно твоего отца не существует, только потому, что я влюбился! Ты не маленький мальчик и должен допускать ту мысль, что я могу кем-то кроме твоей матери увлечься, и…

— Знаешь, тогда десять лет назад, когда ты ушёл от нас, а потом вернулся и ползал у мамы в ногах, я очень жалею, что мы с Машей уговорили маму простить тебя и позволить вернулся в семью, — мои доводы не принимает и перебивает. — Теперь меня просто пожирает чувство вины перед ней. Не представляю, как мне извиняться и каяться за свою ошибку. Если бы можно было открутить эти годы назад, я совершенно точно сейчас не стал такого делать. Ты из той категории людей, которые ничего не ценят и не будут ценить никогда. Удивительно даже, что ты продержался десять лет, и не изменил ей. А может, просто не попался как недавно, вот и всё. Вот точно говорят: предавший раз придаст и дважды!

— Игнат, не надо так! Я хочу уйти по-доброму, без конфликта. Я влюбился, понимаешь? — всё равно оправдываюсь перед сыном, хоть и не планировал. — Хочу честно поступить по отношению к твоей матери.

— Нет, отец, ты уходишь не поэтому. Ты уходишь потому, что я застал тебя с другой бабой. Потому что выбора у тебя нет теперь. Как же ты был смешон, когда написал мне СМС, мол, ничего не рассказывай матери. Неужели думаешь, что я между тобой и мамой выбирать бы стал?

— Игнат, сынок, да послушай же ты… — бью ладошкой по рулю на нервах.

— Всё, уходи, — отрицательно крутит головой, не желая слушать. — И больше никогда не возвращайся! Будешь вредить маме, я тебя уничтожу, — поднимает перед моим носом крепко сжатый кулак, совершенно точно намекая, что, если я не сделаю, как он скажет, этот кулак окажется на моей физиономии.

Затем сын резким движением открывает дверь машины и быстро уходит.

Сижу несколько минут в ступоре. Я ожидал примерно такой реакции, но всё-таки надеялся поговорить спокойно и достучаться до сына.

Голова гудит нещадно, а впереди ещё тяжёлый разговор с женой.

Да, я понял, что жена знает про любовницу, и сын мне это подтвердил.

Лина молчит, потому что ждёт, когда я выполню своё обещание, данное десять лет назад, и признаюсь в новой измене сам.

Правильно, не будем затягивать. Притворяться совсем не хочется, да и Оксанка ждёт меня к себе.

Жена уже спит. Нет, будить не буду. Завтра поговорим.

Следующий день Лины нет на работе, но я всё равно понимаю, что разговор неизбежен.

Вернувшись домой под вечер, бросив сумку с документами на тумбу, спешу в кабинет.

Машка скоро должна вернуться с занятий. Если уж разговаривать, то не при ней. Не хочу дочь расстраивать.

— Занят? — заходит следом жена.

— Не очень. Тебя жду.

— Поговорим?

— Да, так будет лучше.

— Говори сам, первый, как обещал десять лет назад. Додумывать не хочу, — по голосу её всё ясно: я для неё снова стал врагом. Но теперь уже навсегда.

— Я изменил тебе.

Кивает спокойно.

— Ты с ней давно?

— Три месяца. Это если говорить, сколько знаком.

— На Гоа познакомились, пока я болела, а ты летал один отдыхать? — Лина начинает разочарованно смеяться.

— Ну да, — не вижу смысла врать. — Точнее, когда рейс задержали на обратной дороге домой. На Гоа я был один, я не врал.

— Верно… врать ты начал позже. И деньги, поди, брал из бюджета нашей компании на неё? Шмотки, тачка… что там ещё? Как банально…

— Нет, она с деньгами сама, в них она не нуждается. Ей не нужны мои деньги.

— Наши! — поправляет меня, словно унизить хочет.

— Плевать! Мои, наши, какая разница?! Не из-за денег она меня любит. Я ей нужен, Лин. Я! — с гордостью стучу кулаком в свою грудь. Эх, какое же это невероятное чувство знать, что такая прекрасная и красивая девушка, как Оксана нуждается именно во мне, без всяких условий и оговорок.

— Что-то мне подсказывает, что ты ошибаешься, — усмехается.

А мне плевать, что ей там её шестое чувство подсказывает.

Неужели я буду что-то ей доказывать? Мы скоро станем чужими людьми, нас будут связывать только дети, и совместный бизнес. Хотя про бизнес теперь большой вопрос. Ладно, по ходу дела разберёмся.

— А ты считаешь, я настолько никчёмный, что меня полюбить нельзя просто так, как ты в своё время? Ты же тоже меня любила и нищего, и простого парня, без гроша за душой, — я нахожусь в состоянии какой-то странной эйфории после разговора с любовницей, когда я решил переехать к ней.

— Дурой была, причём дважды. Когда полюбила впервые, и когда простила тебя после первой измены. Не ради тебя себя ломала, ради детей…

— Прямо страдалица, — срывается сарказм с моих губ.

Лина резко отворачивается от меня и хочет уйти после этих слов, но потом останавливается, видимо, всё-таки желая высказать мне свои обиды.

— Нет, я не страдалица… Но… — думает, что сказать, но через несколько секунд, видимо, меняет своё решение. — Хотя, что объяснять тебе, уроду моральному, если ты так ничего и не понял за эти годы. Я ведь на самом деле, когда ты ползал передо мной на коленях тогда, десять лет назад, и вымаливал прощения, думала и надеялась, что ты не настолько глуп, чтобы в ту же воду… дважды… — Лине больно, я вижу, даже несмотря на то, что она ко мне спиной теперь и пытается скрыть эту боль.

— Так-то оно так. Только ты, Лин, прости, сама в моих изменах виновата… И в первый раз, и во второй.

— Что? Что ты сказал? — она поворачивается ко мне потрясённая после этих слов, и я замечаю, как в её глазах пылает пламя ненависти.